- Я не знаю. Нам это не нужно было. У нас было что-то в роде кличек. Я был Первым. Мы лишь хотели забрать то, что принадлежало нам по праву.
- Что конкретно принадлежало вам?
- Всё.
Следователь отложил ручку и поднял глаза на заключенного, смиренно выжидая подробностей. Как оказалось, позже, Первый был разработчиком оружия химического типа, что очень часто использовали на Играх. За время его работы, он сумел вывести формулу для вакцины, которая лишала бы человека сознания на несколько часов, вводило его в состояние полной покорности. Но у вакцины были побочные эффекты: испытуемые впадали в кому на несколько недель, а те, кто возвращался, забывали абсолютно всё. Речь, письмо оставались неизменны, исчезали только воспоминания.
- Я пытался исправить ошибку, препарат больше не вызывал кому, только легкий обморок, и стирал последние 24 часа из памяти. Сноу не нуждался в подобных вещах. Поэтому, меня выгнали. Я потерял всё, что было, стал не нужным. Спросите меня ещё раз - почему я это сделал.
- Этот препарат вы ввели в организм мисс Тринкет? – мужчина кивнул в знак согласия, и судорожно вдохнул, заметив на себе яростный взгляд ещё одного человека, стоящего в самом углу комнатки. – Тогда почему вы стреляли? – продолжил следователь, снова взял ручку и принялся что-то записывать.
- Не я, это Третий выстрелил. Он ювелир. Все работы отправлялись в Капитолий. На Играх умерла его жена. Он хотел забрать ценные вещи и продать их где-нибудь на черном рынке. Но я не знаю почему он это сделал.
- Почему вы сожгли Резиденцию?
- Чтобы привлечь ваше гребанное внимание!
Мужчина приподнял бровь и непонимающе уставился на Первого.
- После двадцати минут нашего вооруженного ограбления, никто так и не явился на помощь. А у меня на руках девушка кровью истекала. И только когда я поджег дом, появилась пресса.
- Там была охрана.
- Нет, охрана - это мы. Четвёртый, Пятый и Второй.
Допрос подходил к концу. Следователь картинно отложил ручку и обернулся на стоящего сзади человека. Немного помолчав, Первый выдохнул:
- Я не хотел, чтобы кто-то пострадал. Девушка должна была заснуть, а на утро бы и не вспомнила, что что-то произошло. Я оказывал ей первую помощь, Господи… - мужчина уткнулся головой в ладони, на которых была засохшая кровь Эффи. - С ней всё хорошо?
Ответ он не узнал. Мужчина закончил допрос, встал и, шепнув что-то человеку в углу, вышел вместе с ним из комнаты в коридор. Там, пройдя мимо нескольких дверей, они зашли в такую же комнатку. Следователь сел за идентичный стол и устало произнес:
- Представьтесь, - так и никак иначе начинался любой допрос.
Третий хмыкнул в ответ, закидывая ноги на стол. В комнате по-прежнему находились двое, помимо заключенного: тот, кто вел допрос и человек в углу комнаты, чьи глаза, казалось, полыхали огнём. Он никак не мог понять почему допросы всегда начинались именно с этих слов. Допрашиваемый был несговорчив, но всё же подтверждал слова Первого.
- Зачем вы выстрелили?
- Они меня бесят.
- Кто?
- Капитолийцы, - парень сплюнул на пол и хищно улыбнулся. - Была бы моя воля, я бы их всех отправил на Бойню. Жалкое зрелище. Это ещё ничего такая была, хотя ночью особо не видно, - он засмеялся, а человек в углу уже готовился наброситься. - Мы уже уходили, но тут я вспомнил, кого она мне напоминала. Эффи Тринкет. Ну да, точно. Это она была сопровождающей в Двенадцатом. Она убийца и заслуживала смерти, даже больше тех, кого я уже успел прикончить.
Допрос пришлось прервать. Парню не повезло, ведь человек в углу был Хеймитчем Эбернети. Яростным, обезумевшим мужчиной, который знал и любил Эффи Тринкет.
***
На следующий день Эбернети получил разрешение поехать в больницу, где она пробыла три дня. Мужчина давно не спал, усталость валила с ног, но он смиренно выжидал, когда ему позвонят, и теперь не мог отступить. Залив в себя кофе с коньяком, Хеймитч позвонил Плутарху, и выехал в больницу. Он всё пытался понять, почему так сильно переживает и волнуется за неё. Больше, чем когда-либо и за кого-либо. Он вспоминал как боялся за Сойку, как переживал за собственную жизнь, но тут было другое. Слишком сильное чувство. Его разум отрицал возможность её смерти. Погрузившись в мысли, он не заметил, как заснул.
- Вид у тебя ужасный, - первое, что услышал мужчина после пятиминутного сна, был голос Плутарха, который с заботливым видом всучил ему в руки бутылку со спиртным. Бывший ментор решил, что сейчас лучше воздержаться от искушения, вернул бутылку Хэвенсби и очень удивился, что смог это сделать.
- Тебе бы пригодилось. Хеймитч, её не стало. И я хочу, чтобы ты это понял! - кричал в спину Эбернети, бегущий за ним Плутарх.
- Я знаю.
- Нет. Не знаешь, - упёрся мужчина, и сделав глубокий вдох, когда они остановились у входа в лифт, продолжил. - Она умерла в ту ночь. Эффи Тринкет мертва.
- Перестань это повторять. - отрезал Эбернети и, не дожидаясь бывшего распорядителя, прошмыгнул в лифт, оставляя его одного. - Я должен убедиться.
Лучшая больница Капитолия. Лучшая палата с лучшим видом на город. В его голове кружился рой мыслей, напряжение и раздражение росло с каждым шагом.
- Они обязаны были спасти её.
Мужчина замедлил ход лишь когда вышел в коридор, ведущий к двери в её палату. Он шел осторожно, бесшумно, наблюдая за окружающими. Вокруг что-то происходило. Медсестры одна за одной взволнованно пробегали мимо мужчины, не замечая его. Хеймитч хотел уточнить номер палаты, но девушка, которую он выхватил из потока пробегающих мимо медсестёр, лишь отмахнулась, указывая в конец коридора, и исчезла за поворотом.
Он выдохнул так, словно в лёгких был дым кубинских сигар.
Осторожно приоткрыв дверь, он заглянул внутрь, не решаясь зайти.
Плотные шторы закрывали почти все окна, скрывая свет заходящего солнца, погружая комнату в янтарный полумрак. В полоске коридорного света, что протиснулся в комнату через дверной проем, медленно кружили пылинки. На небольшой тумбочке у кровати рядами выстроились всевозможные лекарства.
Кровать убирали две девушки, третья собирала лекарства и капельницы.
Наблюдая за этой картиной, мужчина вдруг осознал, что образ Тринкет есть почти в каждом его воспоминании.
Он снова выдохнул. Посмотрел в сторону огромного окна и увидел её.
Серенькое платье, такое же, что и у медперсонала, светлые локоны, мирно спадавшие на плечи. Девушка, почувствовав на себе взгляд, обернулась. Он бы не узнал её, встретив год назад. Но только не сейчас.
- Тринкет, - улыбнулся мужчина, подходя ближе, чтобы убедится, что это не мираж.
Девушка улыбнулась. Он сразу понял - это не может быть миражом. Это она. Его Эффи. Он обнял её хрупкое тело, осторожно, боясь причинить боль, и оставил поцелуй на её губах.
Девушка отошла на шаг назад, чуть нахмурившись, и капризно потребовала:
- Представьтесь!
========== Часть 3 ==========
***
День после ранения Эффи Тринкет, был необычным с самого утра. Её в бессознательном состоянии перевезли столичную больницу под четкими указаниями Хэвенсби. Состояние Тринкет оставляло желать лучшего, хотя рана чудом не задела жизненно важные органы, девушка потеряла много крови. Лучшие врачи Капитолия сделали все возможное, чтобы она выжила: операции прошли безупречно, и уже на следующий день бывшая сопровождающая должна была очнуться. Но что-то пошло не так. Медики, которые отчаянно пытались понять, что происходит с девушкой, были совершенно сбиты с толку. Окружив бедняжку, трое мужчин и женщина недоумевающе уставились на прибор, отвечающий за сердцебиение. Тонкая полоска и противный звук оповещали присутствующих, что пациентка мертва. Однако Эффи дышала. Её грудь вздымалась и опускалась в такт размеренному дыханию. Женщина-врач ощупала её запястья – пульс тоже был в норме. Жара не было.
- Я не понимаю, может аппарат сломан, - вопросительно изогнув бровь, поинтересовался один из врачей.
Его коллега тут же отсоединил Эффи от аппарата, и подключил его снова, но уже к себе. Сердце билось. Но, подключив прибор обратно к девушке, он снова отказал в работе.
– Да, – произнес самый молодой из их компании с хорошо сыгранной, вежливой заинтересованностью в голосе, свойственной только представителям высшего света Капитолия, – весьма любопытно. Аппарат не улавливает биение ЕЁ сердца.
Тринкет была спокойна, никаких признаков боли или страдания не отражалось на её лице.
После тщетных попыток привести девушку в сознание, всего через несколько часов, на помощь прилетел Хэвенсби. Новый вид вещества, действующий на мозг паразитическим способом, был настроен на уничтожение кратковременной памяти, путем погружения человека в состояние осознанной комы. Плутарх рассказал, что ему удалось узнать от заключенного, уверив, что вся процедура должна занять всего лишь сутки, не больше, затем Эффи проснется. Тогда они приняли решение - ждать. С этой мыслю никак не мог смирится Эбернети. Это казалось ему неестественным, не правильным: всегда энергичная, бодрая, сейчас Эффи казалась ему сломанной. Он перестал спать, перестал хвататься за алкоголь, чтобы быть в трезвом рассудке, когда ему сообщат хоть что-нибудь. Тогда его сознание уперто отрицало мысль, что её может не стать. Ему казалось, девушка заснула самым крепким сном, и никто не мог её пробудить.
Через сутки, ранним утром вокруг необычной пациентки снова собралась толпа медиков. Тринкет очнулась. Но не до конца. Самое непонятное творилось с глазами. Пребывая в коме, её глаза были открыты.
- Она смотрит, - прошептала женщина, пряча руки в карманы белого халата. - Моргает. Реакция на свет есть.
- Может она спит? - поинтересовался самый молодой.
- Нет, это не сон, - отрезал самый старый.
Её бездонные глаза медленно двигались, ходили влево-вправо, будто перед ними открывалась далекая панорама. В них жило сознание, хотя они ничего не видели.
Медики перешептывались около получаса, затем приняли то же решение, что и прошлый раз, надеясь, что девушка всё очнется, даже не подозревая о том, что её сознание стиралось с каждым часом. Навсегда.
Прошли третьи сутки. Казалось, Тринкет словно в отместку, даже и думала порадовать Эбернети своим пробуждением. Мужчина отчаялся, косо поглядывая на бутылку со спиртным. Однако, махнув рукой, он решил, что немного сна все же не повредит. Он тяжело опустился на кровать. Заснуть не получалось. Мышцы гудели от напряжения. Он не мог расслабится. Хеймитч чувствовал, что что-то происходит.
И он был прав. В этот момент она очнулась. Вокруг закружились врачи. Толпа из людей: медики, пациенты - всё смешалось в одну кучу глазеющих людей.
Тринкет открыла глаза, немного поморгав, чтобы привыкнуть к освещению. В комнате горел яркий свет. В воздухе витал запах спирта, а где-то рядом размеренно, в такт её сердцу, издавал противный писк странный медицинский прибор. Тоска и печаль полностью охватили девушку. Непередаваемые ощущения. Эффи попыталась подняться, но как только девушка шевельнула правой рукой, острая боль заставила вернуться в прежнее положение. Она посмотрел вниз и увидела, что к её локтю прикреплен резиновый шланг капельницы. Кто-то в коридоре закричал, разгоняя окруживших её людей. Все, как по волшебству, исчезли, оставляя её одну. Сердце забилось быстрее, и прибор запищал чаще. Тоска сменилась паникой, а в голове вихрем закружились вопросы:
Что происходит? Где я? Кто я?
Она всё же приподнялась. Ключицу обожгла тупая, ноющая боль. Она прикоснулась к ране, ощупывая бинты: пальцы наткнулись на твердые бугорки швов. Их было не меньше десятка. Она выдохнула, закрыла глаза, стараясь вспомнить хоть что-нибудь.
Ничего. Полная пустота.
- Думай, - шепнула та в тишину.
Ни одного проблеска или всполоха.
В дверь торопливо вошли двое: человек в докторском халате, явно встревоженный состоянием его пациентки и человек, который улыбался будто произошло что-то крайне хорошее. Второй, а точнее его глаза, излучали заботливое тепло, будто бы он знал её, был ей другом. Просто она по какой-то причине забыла это.
– Что… случилось? – кое-как выговорила девушка.
Врач поднес палец к губам и положил руку на лоб девушке.
Она сделала вдох слишком резко, и боль от полученного ранения пронзила тело, заставляя её тихо вскрикнуть. Дождавшись пока боль утихнет, она очень медленно и осторожно осмотрела свою палату, обставленную с аскетической простотой. В тот момент она решила, что неплохо разбирается в мебели и интерьере.
В палате находилась только одна кровать – её. Рядом простая тумбочка. Все так же осторожно она покосилась на окно рядом с кроватью. За ним стояла тьма. Ночь. На стекле маячило только отражение – её, как позже выяснилось. Мертвенно-бледная кожа, спутанные волосы, незнакомка в окне, опутанная трубками и проводами, в окружении медицинских приборов.
- Жалкое зрелище, - подумала она, и решила, что разбирается в красоте.
В палате зазвучали голоса, мужчины о чём-то шептались. Затем врач присел рядом с девушкой.
- Я доктор, – сказал он. - Мне нужно будет задать Вам пару вопросов. Вы не против? Это нужно, чтобы заполнить вашу больничную карту, – за этим последовала очередная улыбка, и одобрительный кивок от мужчины сзади.
Девушка кивнула.
– Итак, – деловым тоном продолжал он, – ваше имя?
Ей пришлось собраться с мыслями, но ничего в голову так и не пришло.
- У меня нет имени.
- Тебя звали Эффи. Тринкет.
- Эффи, - повторила девушка, пробуя имя на вкус. - Мне нравится.
– Кем работаете или работали?
Ответить на этот вопрос оказалось еще труднее. Девушка с надеждой посмотрела на нового старого друга.
- Сопроводитель Дистрикта 12.
Изумленная, Эффи опустила глаза. Она даже не помнила что такое Дистрикт. Она смущенно пожала плечами, чуть морщась от боли. - Пусть будет так.
– У вас что-нибудь болит? - продолжил врач.
– Вот тут, – Тринкет указала на рану.
- Что ж, это нормально. Больше ничего? - девушка отрицательно покачала головой.
- Помнишь меня? - к разговору присоединился Хэвенсби. - Плутарх.
- Нет. Вы друг?
- Самый близкий. Особенно сейчас, - выдохнул мужчина.
Доктор записал что-то в блокнот. Лицо его оставалось бесстрастным.
- Можешь вспомнить последнее, что видела? - осторожно поинтересовался Плутарх.
- Помню как очнулась в этой комнате, больше ничего.
Плутарх встревоженно посмотрел на доктора, но тот лишь пожал плечами. Чуть позже, после всех вопросов и тестов, самый молодой из докторов, смущенно улыбаясь, прошептал Плутарху:
- Все её воспоминания стерты, её прошлое исчезло. Будем называть эту болезнь “мёртвым сознанием”.
Хэвенсби ещё раз тепло улыбнулся Эффи, только теперь уже не так радостно, и, попрощавшись, оставил её с сиделкой. Тринкет ощутила досаду, разглядывая своё отражение в окне палаты, чувствуя на себе взгляд молодой девушки. Она немного боялась, но всё же, привыкнув, стала расспрашивать Эффи. Каждый вопрос, будто бы гвоздь врезался в мозг бедняжки, вгоняя её в панику. Напоследок, сиделка улыбнулась, получив ответы, на свои вопросы (хоть они были и отрицательны, ей было жизненно важно удостовериться, что она не помнит), и осторожно поинтересовалась, какого это ничего не помнить.
Последний гвоздь вошел слишком глубоко, и паника сменилась ужасом. От осознания своей беспомощности, Эффи заплакала, ощущая леденящий холод где-то глубоко внутри. Её ужас был таким подавляющим, что она не могла произнести ни звука, только молча содрогалась всем телом, роняя нескончаемый поток слез на бинты.
Сиделка, заметив это, резко поменялась в лице, в два шага оказалась рядом, и, чуть обнимая девушку за плечи, стала успокаивать её, приговаривая, что это ничего страшного:
- Подумаешь, память, - она презрительно фыркнула, - многие в этом мире мечтают о такой привилегии.
От этих слов Тринкет немного успокоилась - ей не стало легче, но слезы перестали бежать ручьем с глаз.