— Султанша, соизволите ли вы выделить покои для Инджи?
Обернувшись к светловолосой сестре, Шах вынужденно и обманчиво расплылась в улыбке.
— Пусть выберет те, что ей понравятся. Покажи ей гарем, Севен. Ступайте.
Поклонившись, девушки покинули опочивальню и, проследив за этим, Шах с явным недовольством в глазах опустилась обратно на тахту.
— Только ее здесь не хватало…
Ухмыльнувшись, Артемисия опустилась обратно на подушку и по-хозяйски взяла с тарелки, стоящей на столике, яблоко.
Дом Рейны Дориа.
В темном и мрачно-готическом холле, освещаемом лишь горящим полыхающим пламенем камином и зажженными свечами, так как шторы были плотно прикрыты от палящего летнего солнца, Рейна вальяжно восседает на небольшом диване, откинувшись на спинку и держа в руках полный кроваво-красным вином кубок, а напротив нее сидит в кресле Эдже, наблюдая за тетей непрестанно.
Эдже, тяжело вздохнув, оторвала, наконец, от нее взор и лениво огляделась в холле, дивясь его непривычной красотой.
— Красивый дом… Был бы у меня такой же, принадлежащий лишь мне.
Усмехнувшись, темноволосая Рейна сделала большой глоток вина из кубка и взглянула на племянницу насмешливо.
— Если хочешь, я подарю тебе дом в тысячу раз лучше этого.
— Правда? — довольно переспросила Эдже, переполнившись радостью. — Но он слишком большой для тебя, живущей одной, Рейна, — добавила Султанша после небольшой паузы и улыбка ее поубавилась.
Рейна неминуемо помрачнела, рассматривая что-то за спиной Эдже с задумчивостью.
— Это правда… Порой мне бывает одиноко, но я научилась справляться с этим чувством.
— А где твой муж-адмирал? — осторожно воскликнула Эдже, боясь навлечь на себя уже знакомое ей негодование Рейны.
— Этот плут уже на том свете, — ухмыльнулась сеньора, отставляя кубок на столик, стоящий у дивана.
— Плут?
— Тот еще, поверь… Джанандреа был моим двоюродным братом. Мой покойный отец, Андреа Дориа, в свое время буквально правящий Генуей, желал передать место в управляющем совете и руководство над флотом республики, огромной политической силой в Генуе, своему сыну и моему старшему брату — Джованни. Но он скончался в 1560 году от лихорадки, — хрипло повествовала Рейна, возгоревшись гневом на последних словах. — Я знаю, что его отравили! И даже знаю, кто… Мой будущий муж — Джанандреа Дориа.
— Но зачем? — помрачнев, непонимающе проговорила Эдже, заинтересовавшись рассказом.
— Джанандреа не был рожден в прямой линии рода Дориа, как мой брат или я, поэтому прав на место в управляющем совете не имел, как и шанса получить огромное имущество всего нашего рода. Его отцом был племянник моего отца — бастард, рожденный от какой-то шлюхи, которыми так увлекался уже его отец, приходившийся младшим братом Андреа Дориа. Неблагородное происхождение его отца наложило отпечаток и на самого Джанандреа, который всю жизнь пытался всем доказать, что он — достоин фамилии Дориа и что он ни чем не хуже, чем другие представители этого рода. Он постоянно вертелся вокруг моего отца, пытаясь заполучить его доверие и благосклонность, что ему удалось. Но он понимал, что пока жив Джованни, ему ничего не достанется, как бы он ни был любим дядей, поэтому отравил его. Джованни скончался в страшных муках, сгорая в высокой температуре. Лекари ничем не могли помочь, говоря, что это лихорадка. Мне тогда было тринадцать лет и я, разумеется, ничего не заподозрила, потому как была слишком мала. Отца подкосила смерть Джованни и он в этом же году скончался, потому как был уже в довольно преклонном возрасте, завещав оказавшемуся тут как тут Джанандреа командование флотом, все имущество рода, фамильный замок и даже меня! Но с условием, что в совете править буду лишь я.
— Тебя? — растерянно переспросила Султанша почти шепотом, погруженная в рассказываемую историю и пытающая представить Рейну молодой и не такой жесткой.
— Джанандреа желал укрепить свое положение браком со мной — чистокровной и единственной представительницей прямой линии Дориа, что также обещало титулы законнорожденных его детям, а не клеймо отпрысков сына бастарда, — с какой-то тяжестью улыбнулась или оскалилась Рейна.
— Но ведь ты могла не согласиться на этот брак!
— Нет, не могла, — обреченно выдохнула сеньора. — Перед смертью отец молил меня исполнить его завещание и я пообещала, а свои слова я привыкла сдерживать.
— Ты не любила мужа?
Рейна какое-то время молчала, будто пытаясь найти ответ на этот вопрос, а после качнула темноволосой головой.
— Этот брак мне казался вопиющей порочностью, так как Джанандреа приходился мне двоюродным племянником, но я ошибалась… В Генуе случались браки между даже родными братьями и сестрами. Именно Джанандреа изменил мое мировоззрение относительно порока. Я осознала, что порок дарует не только нечто плохое, но и удовольствие… Поначалу я к нему долго привыкала, как к мужу, а не родственнику. Потом слегка привязалась, но меня отталкивали его слабость к вину и к другим женщинам, с которыми он мне открыто изменял, потому как женился на мне по расчету, а также его развязность и пошлость. С годами мы привыкли друг к другу, но, признаться, я никогда его не любила. Джанандреа, разочарованный тем, что у нас не было детей, во всем винил меня, так как шлюхи рожали от него детей-бастардов, а я не могла даровать ему чистокровного наследника, которого он так желал.
— У тебя нет детей?
— Нет, — тоскливо ухмыльнулась Рейна, опустив голову и Эдже отметила про себя, что впервые видит ее такой. — И не будет, Эдже. По женской линии в роду Дориа практически все женщины были бесплодны. Это связано с каким-то заболеванием, но мать верила, будто женщин Дориа прокляли из-за их красоты и власти над мужчинами какие-то завистницы около века назад. Моей матери повезло, проклятие обошло ее, как и Ингрид, твою мать. Но меня оно навсегда лишило детей…
Эдже сочувственно и грустно взглянула на сеньору, почувствовав, как почему-то защемило в груди.
— У Махмуда и Мурада тоже не было детей… Это из-за проклятья?
— Не знаю… Вполне возможно.
— А почему Джанандреа умер?
— Я его отравила, — жестко бросила женщина, будто сознаваясь не в убийстве.
Темноволосая Султанша вздрогнула от этих слов и, нахмурившись, некоторое время молчала, но все же любопытство взяло верх над страхом.
— Зачем..?
— В последние годы отношения между нами окончательно разрушились. Он, понявший, что детей у меня не будет, решил объявить наследником всего нашего рода своего старшего бастарда. Я, разумеется, была против, но он и слушать ничего не желал. Грозился лишить меня места в управляющем совете, лишив поддержки флота, даровавшего мне силу. После связался с этой Бриенной Гримальди, которая, очаровав его и затащив на ложе, переманила на свою сторону с помощью Джанандреа все силы флота. Я должна была с этим покончить, Эдже…
— Бриенна Гримальди? Та женщина, которая развязала в Генуе войну?
— Да.
Эдже содрогнулась от ненависти, всколыхнувшейся в изумрудных глазах Рейны, когда они упомянули в разговоре Бриенну.
— Ты уже четыре года вдовствуешь… — задумчиво прошептала она после, решив сменить тему. — Наверно, это трудно?
— Вовсе нет, — развязно ответила сеньора, чему-то улыбнувшись.
В готический холл едва слышно вошел высокий и широкоплечий мужчина в черно-красном плаще. Деметрий.
Заметив его, Эдже, которая всегда его почему-то опасалась, напряглась.
Рейна, проследив за ее взглядом, поджала губы.
— Деметрий?
— Сеньора. Мне нужно поговорить с вами.
— Эдже, иди в комнату, которую я тебе выделила. Я скоро приду к тебе.
Вздохнув в недовольстве, Султанша поднялась с кресла и вышла в коридор, но, опять же, любопытство овладело ей и она, прикрыв двери, остановилась возле них, а после, глядя в оставшуюся щелку, прислушалась.
— Что случилось? — раздался обеспокоенный голос Рейны, которая поднялась с дивана и подошла к рыцарю.
— Пришла весть из Генуи. Бриенна узнала о том, что ты прячешься в Османской империи и послала за тобой своих прихвостней. Нужно уходить. Этот дом — не самое благонадежное укрытие.
— Она не успокоится, пока не лишит меня жизни, — раздраженно процедила женщина.
— Еще бы… — ухмыльнулся Деметрий, покачав головой. — Рейна, ты прирезала ее единственного десятилетнего сына у нее на глазах!
Эдже содрогнулась от подобного, не веря тому, что слышит. Десятилетнего мальчика?
— Иначе бы я не спаслась. Мне пришлось действовать жестоко!
— Ты всегда так оправдываешь себя… Пора признаться, что в тебе властвует животная жестокость и жажда крови.
— Я никогда этого не отрицала! — возгораясь в гневе, воскликнула Рейна.
— Ты сама себя лишила последней поддержки в Генуе, показав себя в битве в Эгейском море с Бриенной с крайне темной стороны, — с оттенком разочарования отозвался Деметрий. — Отныне тебя все считают свирепой убийцей! Скольких людей ты лишила жизни, подорвав корабль с черной смертью? (нефтью) Этот взрыв уничтожил и твоих людей. Твои десять кораблей! Это — большая часть твоего флота.
— Хватит, Деметрий! — жестко смотря на рыцаря, гаркнула женщина. — Считают свирепой убийцей, говоришь? Пусть знают, что я такая и есть! Я — легенда в Генуе. Мне никого не жаль и я ничего не страшусь. На море мне нет равных! В бою — ни одного достойного противника.
— Да и, несмотря на все это, ты с позором бежала из Генуи и теперь скрываешься от Бриенны, — иронично подметил рыцарь, за что звонкая пощечина стала ему наградой.
— Как ты смеешь так со мной разговаривать? — спесиво воскликнула Рейна, прожигая его жестким взором. — Если я сплю с тобой, то это не значит, что ты стал равен мне! Ты все тот же бедный и никому не нужный бастард какой-то шлюхи, которого я пожалела и взяла к себе на службу.
Деметрий, распрямившись, сдержанно и холодно промолчал.
Рейна же, вздохнув, порывисто обхватила его лицо руками, заглянув в глаза, отчего Эдже смутилась, понимая, что подглядывать ей не стоит подобные интимные моменты.
— Прости… Ты же знаешь, что я не стану молчать в ответ на твои обвинения.
Деметрий снова молчит.
Рейна, подойдя ближе, целует его в губы и Эдже, ошеломленная от услышанного и увиденного, что раскрыло для нее Рейну с темной стороны, уходит в комнату, отведенную для нее в доме, растерянно осмысливая все это.
Дворец Хюррем.
Наблюдая в отражении широкого зеркала за тем, как служанка воздевает на ее темноволосую голову небольшую драгоценную диадему, Хюррем с раздражением заметила, как двери в покои отворились и явился широкоплечий и бородатый Ферхат-паша в темно-сером кафтане.
Сдержав недовольный вздох, Хюррем обернулась на служанку и та, поймав ее многозначительный взор, покинула покои.
— Султанша.
— Паша.
— Простите за то, что побеспокоил вас в ваших покоях.
— Вы что-то хотели? — холодно-вежливо воскликнула Хюррем, сложив перед собой руки.
Под ее пристальным взором Ферхат-паша достал из-за пазухи небольшую резную шкатулку и, улыбнувшись, протянул ее Султанше.
Хюррем закатывает глаза, безразлично принимая ее и открывая без капли интереса в темно-карих глазах.
На дне лежит объемное кольцо из серебра и топазов.
— Пусть эта вещица порадует вас, Султанша.
— Благодарю, — сухо произносит та, безразлично откладывая шкатулку в сторону, на столик.
Проследив за этим, Ферхат-паша мрачнеет и, поджав губы, поднимает свои темные глаза к госпоже.
— Вам не понравилось?
— Паша, ну сколько можно дарить мне драгоценности? — устало выдохнула Хюррем, не понимая, почему он-то этого не понимает. — Неужели вы думаете, что с помощью этого сможете снискать мое расположение?
— Раз это не то, что поможет мне в этом, тогда подскажите. Что я должен сделать, чтобы вы, наконец, хотя бы улыбнулись мне?
— Вы, кажется, собирались на заседание Совета Дивана?
Насупившись, мужчина молча развернулся и покинул опочивальню и Хюррем, проводив его сухим взором, подошла к ложу, которое каждую ночь делила лишь наедине с собой и вяло опустилась на него, вздохнув.
Спустя некоторое время…
Покои Гюльхан.
Заламывая руки, рыжеволосая Гюльхан снова мечется в своих покоях под испуганным взором своей служанки.
Зеррин Султан была на занятиях, поэтому Гюльхан могла дать волю своим чувствам и словам.
— Ну не изводите себя так, Султанша! Вам нельзя волноваться…
— Шах Султан решила отдалить от меня Орхана с помощью этой рабыни? Откуда вообще взялась эта Артемисия?!
— Из Греции, насколько мне известно, — поспешила объяснить Керсан. — Фериде-калфа ее закупила для гарема. Разумеется, по поручению своей госпожи.
— Она наивно полагает, что эта гречанка в силах затмить меня, — гневно сверкнув синими глазами. процедила Султанша. — Почему Орхан принял ее у себя?! Долгие годы только я бывала на хальвете… Не позволю этому измениться!
Резко и импульсивно ринувшись к дверям, Гюльхан покинула свои покои и Керсан-хатун испуганно бросилась ей в след.
— Султанша, куда вы?
Гневно прошествовав мимо гарема, Гюльхан привлекла к себе излишнее внимание наложниц, которые, переглянувшись между собой, захихикали.
— Видимо, узнала о том, что этой ночью в покоях султана Артемисия побывала.
— Кстати, а где она?
— Как всегда, в покоях Шах Султан.
Султанские покои.
Орхан устало сидел за письменным столом, заваленным бумагами и документами, когда в покои вошла разгневанная Гюльхан в синем платье с отделкой из черного кружева.
Орхан вздыхает, взглянув на нее и откладывая перо в сторону.
— Повелитель, — поклонилась она, пронзая его своими синими глазами.
— Я слушаю тебя.
— Я слышала, что этой ночью, как и три другие позади, здесь бывала другая наложница…
Орхан раздраженно выдохнул, смерив женщину возмущенным взглядом темно-карих глаз.
— Что значит «другая»? Мне перед тобой отчитываться?
— Я не позволю другой женщине бывать с вами! — испепеляя его взором, горячо прошептала Гюльхан, отчего удостоилась не менее гневного взгляда султана, который поднялся из-за письменного стола в настигшем его негодовании.
— Что ты несешь? Что это за дерзость? Впредь не желаю слышать подобного из твоих уст. Возвращайся в свои покои и успокойся, если не хочешь навлечь на себя мой гнев.
Вздохнув, Гюльхан опускает рыжеволосую голову и тщетно пытается успокоиться.
— Простите.
— Я сказал, что ты можешь идти, — раздраженно бросил Орхан, ожидая, когда женщина уйдет.
— Могу я придти к вам этой ночью?
— Нет, — отрезал жестко тот. — Или ты забыла, что ожидаешь ребенка?
Поджав губы, Гюльхан, поклонившись, покинула опочивальню под тяжелым взглядом султана и, остановившись растерянно в коридоре, осознала, что Шах Султан действительно удалось сделать то, чего она добивалась.
Между ней и султаном разверзлась пропасть.
Покои Селин.
Утерев льющиеся блестящие слезы с щек, Дэфне устало взглянула на Селин, сидящую рядом с ней на тахте и успокаивающе поглаживающую ее по плечу.
— Ну что ты? — беспокойно проговорила темноволосая Селин. — Все образуется…
— Нет, — обреченно прошептала Дэфне, качнув светловолосой головой. — Все уже потеряно…
Селин тяжело вздыхает, не знающая, как утешить ее.
— За что мне это, Селин? Порой я вопрошаю Аллаха, зачем он даровал мне эту любовь..?
— Не терзай себя, Дэфне… Когда-то и мне пришлось через это пройти. Рано или поздно через это проходит каждая женщина.
— Если бы я могла родить ему еще детей… — заплакав с новой силой, выдохнула Дэфне.
— А что сказала лекарша? Помнится, ты вчера вызывала ее.
— Никакой надежды на беременность нет… — тоскливо ответила светловолосая госпожа. — Лекарша сказала, что детей у меня больше не будет. Слишком уж я для этого стара.
— Ты не стара, Дэфне.
— Хватит меня жалеть… Я прекрасно это сознаю. Потому он и принимает у себя Гюльхан, которая моложе нас. Погляди, снова беременна… Уже пятый раз. За что это мне? Как увижу ее, так внутри все переворачивается.
— Ты не думай об этом, — ободряюще воскликнула Селин, не прекращая поглаживать ту по плечу. — Аллах да поможет нам и она снова лишится своего ребенка.