— Хватит, мама! — раздался возмущенный голос Османа. — Не надо так отзываться о Севен Султан. Она не достойна подобного обращения.
Севен за его спиной разразилась тихим плачем.
— Ты еще защищаешь ее? — разочарованно выдохнула Султанша, качая головой и смотря на сына. — Что с тобой стало?
— Вам стоит прекратить этот скандал, Валиде. Вы не смеете так с ней разговаривать и в чем-то упрекать, как и меня.
— Да мне уже все равно, Осман… Делайте вы все, что пожелаете! Но знай, что больше нет меж нами того доверия, что было раньше. Видеть вас всех не желаю…
Хмуро Хюмашах Султан покинула покои, провожаемая сожалеющим взором Османа и испуганным Севен, которая обняла Султанзаде, едва он к ней повернулся.
Гарем.
Темноволосые Эдже и Рейна вступили в гарем, возвращаясь из дома сеньоры, когда им навстречу вышла заплаканная и взвинченная Хюмашах, которая даже не обратила на них внимания.
Недоуменно проводив ее изумрудным взором, Эдже повернулась к Рейне, которая осталась невозмутимой.
— Что это с Хюмашах Султан?
— Кто же знает? — равнодушно ответила та, пожав узкими плечами.
Заметив седовласую Фахрие-калфу, выходящую вместе с двумя калфами из гарема, Эдже окликнула ее.
Обернувшись, Фахрие-калфа, заметив рядом с воспитанницей, которой улыбнулась, Рейну, помрачнела.
— Фахрие, а что случилось в гареме? Я только что видела Хюмашах Султан. Она, кажется, была вне себя от гнева.
— Султанша. Севен Султан с Инджи-хатун прибыли из Амасьи. А Султанзаде Осман признался Повелителю в том, что между ними с Севен есть чувства и потребовал расторжения помолвки.
Эдже растерянно замолчала, а после нахмурилась в непонимании.
— Аллах сохрани, — выдохнула она к раздражению Рейны, которая ненавидела это восклицание из уст племянницы. — Поверить не могу.
Дворцовый сад.
Светловолосая Дэфне, Баязид и Инджи в спокойствии восседали в небольшой беседке перед дворцом, наслаждаясь необременительным разговором и прекрасной летней погодой, когда явилась Миршэ-хатун.
— Султанша, — поклонилась она. — Вас желает видеть Повелитель в своих покоях.
Вздохнув, Дэфне кивнула и поднялась с сидения, понимая, что Орхан, видимо, опять нуждается в разговоре с ней, что рождало в ней ужасную тоску.
Обернувшись к сыну, она через силу улыбнулась.
— Увидимся, мой Шехзаде.
— Валиде, — улыбаясь в ответ, кивнул Баязид.
Дэфне, шелестя подолом голубого платья, покинула беседку и, глядя ей, уходящей, в след, Инджи переполнилась смущением, оставшись наедине с Шехзаде.
Но Баязид не растерялся и продолжил разговор, сам не замечая, как все больше увлекается эрудированной и красивой черноволосой красавицей.
Покои Севен.
Войдя в покои, темноволосая Эдже, ухмыльнувшись, увидела, что Севен плачет, сидя на тахте, а Осман поглаживает ее по плечу и пытается успокоить.
Обернувшись на нее, оба напряглись и насторожились.
— Значит то, что о вас говорят, правда, — насмешливо проговорила Эдже.
— Это тебя не касается, Эдже, — хмуро ответил Осман, поднявшись с тахты и будто прикрыв собой Севен.
— Как же так, Севен? — наигранно возмущенно воскликнула та, будто не слыша Султанзаде. — Вся империя готовится к твоей свадьбе, а ты…
— Достаточно глумиться, — рассерженно процедил Осман, с трудом сдерживаясь. — Неужели тебе доставляет это удовольствие? Или же ты делаешь это из зависти?
— Из зависти? — не поняла та. — При чем здесь она?
— Мы с Севен связаны любовью, а ты этого чувства не знала и не узнаешь никогда, потому что нельзя полюбить столь переполненную ядом и алчностью женщину!
Вздрогнув от его слов, Эдже растеряла насмешливое настроение и, оскорбленно вскинув острый подбородок, покинула покои, провожаемая сожалеющим и смущенным взором Севен.
— Ну зачем ты так с ней, Осман?
Султанские покои.
— Я понимаю, что это выглядит предосудительно, ведь они члены династии и отчасти дальние родственники, — спокойно говорила Дэфне, сидя вместе с Орханом на тахте в покоях, хотя внутренне она была поражена новостью о любви Османа и Севен. — Но вспомни нас… Разве подобные преграды помешали нам любить друг друга?
— Ты права, — задумчиво ответил черноволосый султан. — Я знаю, каково это… Быть может, если Хюмашах даст согласие на это, то я одобрю их брак.
— Воистину мудрое решение, Повелитель.
Улыбнувшись ей, Орхан, пребывая в той же задумчивости, взглянул на письменный стол, на котором на подушечке лежало небольшое драгоценное ожерелье.
Проследив за его взглядом и заметив украшение, Дэфне насторожилась.
— Прекрасное ожерелье, Орхан…
— Женщина, которой я его подарю, не менее прекрасна.
Дэфне незаметно для самой себя возгорелась новой искрой надежды и волнительно взглянула на мужа, но слова, что он произнес, мгновенно эту искру погасили.
— Артемисия, возможно, станет чуть счастливее, нося его. Ее тоскливый лик меня заставляет беспокоиться…
— Артемисия? — не скрывая разочарования, прошептала Дэфне.
— Уверен, тебе она понравится, — увлеченно ответил Орхан, не замечая, как женщина помрачнела и осунулась. — Ты еще не встречалась с ней? Шах удалось отыскать Артемисию среди недавно привезенных гречанок, за что я ей благодарен. Она - то, что я искал долгие годы и то, чего мне не хватало. Знаешь, Дэфне… В последние годы я будто жил в ожидании чего-то. В предчувствии того, что, наконец, снова пробудит мое сердце и разум.
Дэфне не сдерживается и роняет слезу, что замечает Орхан и хмурится, приподняв ее лицо за подбородок.
— Ну что ты, Дэфне? Не думай, что я позабыл тебя. Ты — единственный мой настоящий друг и мудрый наставник. Кем бы я был без тебя? Я всегда буду дорожить тобой…
Светловолосая Султанша, плача, порывисто обняла Орхана, понимая, что женщины он в ней больше не видит.
Тот хмуро обнимает ее в ответ, к своему сожалению, не чувствуя вины.
— Ты ведь больше не любишь меня, Орхан? Ответь и избавь меня от мучащих надежд!
— Если бы не любил, как бы я доверял тебе все самое сокровенное?
Дэфне, отстранившись, непонимающе нахмурилась.
— Тогда почему каждую ночь я провожу в рыданиях, ожидая, когда ты позовешь меня? Я больше так не могу, Орхан…
— Потому что наша любовь другая, Дэфне. Я ценю в тебе верного друга, мудрого и рационального человека с добрым и чистым сердцем.
— Но не женщину…
Утерев слезы, Дэфне порывисто поднялась с тахты и, спешно поклонившись под сожалеющим взором Орхана, покинула опочивальню, оставив здесь все свои последние надежды.
Покои Гюльхан.
Рыжеволосая Султанша в нервном волнении восседает на тахте, когда в покои входит Сулейман, кланяющейся матери.
— Валиде. А где Зеррин?
— Здравствуй, сынок, — через силу улыбнулась Гюльхан. — Зеррин еще на занятиях.
— Можно вас поздравить, я так понимаю?
— О чем ты? — непонимающе нахмурилась женщина.
— Я слышал, будто вы ожидаете ребенка.
Смутившись, Гюльхан качнула головой, дрогнув от того, что успела позабыть об этом.
— Вы должны радоваться, а радости на вашем лице я не вижу… — осторожно проговорил Сулейман, разглядывая мать.
— Радоваться? — усмехнулась Султанша. — Неужели ты не слышал, что в гареме появилась новая фаворитка?!
— Не уверен, что мне стоит обсуждать с вами подобные вещи…
— Ты прав, — виновато кивнула Гюльхан, улыбнувшись сыну. — Извини…
— С вашего позволения.
Покидая покои матери и возвращаясь в свои, рыжеволосый Сулейман с содроганием заметил идущую ему навстречу чем-то огорченную Эдже Султан.
— Султанша?
— Шехзаде, — подняв темноволосую голову, приветственно отозвалась Эдже.
— Что это с вами? — беспокойно спросил он, жадно разглядывая ее красивое лицо. — Вы так бледны…
— Ничего.
Она хотела было уйти, но Сулейман останавливает ее прикосновением к плечу, после чего отдергивает руку, увидев непонимание и настороженность в зеленых глазах Эдже.
— Позвольте я помогу вам развеселиться? Я покажу вам кое-что.
— Что? — изумилась Эдже, растерянно смотря на Шехзаде.
— Идемте.
Покои Сулеймана.
Эдже настороженно вошла в покои следом за Сулейманом, который ринулся к письменному столу и начал что-то искать среди кучи листков.
Улыбнувшись, он подошел к Султанше и передал ее несколько найденных листков, исписанных чернилами.
— Что это? — рассматривая их, спросила Эдже.
— Мои стихи. Уверен, прочитав их, вы будете смеяться. Из меня плохой выходит поэт.
Бегло прочитав один их низ, темноволосая девушка тихо рассмеялась, бросив взгляд на Сулеймана, который, кажется, не обиделся.
— Они и вправду немножко нелепы.
Но вскоре отчего-то ее смех угас, а на красивом лице отразилось сначала непонимание, а после растерянность.
Почерк, которым было написано то любовное письмо, не дававшее ей покоя, точь-в-точь совпадал с почерком Сулеймана.
Пораженно взглянув на него, насторожившегося, Эдже спешно отложила стихи в сторону и попятилась к дверям.
— Что такое?
— Мне нужно идти, Шехзаде.
Уходя, она волнительно задрожала, сознавая, что ее собственный племянник, который и старше ее на два года, влюблен в нее.
Покои Айше.
Темноволосая девушка в молчании тоскливо лежала на ложе, спрятав лицо в подушках, будто спасаясь от воспоминания встречи с Альказом Беем.
Вздрогнув от раздавшегося скрипа открывшихся дверей, Айше тяжело вздохнула, не желающая ни с кем разговаривать.
— Айше? — раздался обеспокоенный и заботливый голос Шах Султан.
Айше, поджав губы, вынужденно поднялась с ложа и поклонилась матери.
— Валиде.
— Айше, — проведя ладонью по щеке дочери, беспокоилась Султанша. — Что случилось?
— Ничего, Валиде, — отозвалась та, пряча заплаканные карие глаза. — Что-то неважно себя чувствую…
Шах хмурится, подходит к ней ближе и прикладывает губы ко лбу, а после внимательно рассматривает.
— Жара нет, но ты так бледна… Я отправлю за лекаршей.
— Не нужно, Валиде. Немного отдохну и все пройдет.
— Ты сама не своя уже который день… Что все-таки произошло? Ты можешь рассказать мне, Айше.
Вздохнув, Айше молча обняла мать, которая нахмурилась, обхватывая ее руками и не понимая состояния дочери.
Вечер.
Покои управительницы.
Хюма Шах, восседая на тахте, с улыбкой обнимала сидящего у нее на коленях маленького Ферхата, которого Артемисия, сидящая на подушке, с улыбкой рассматривала.
Зейнар-калфа, вошла в опочивальню и склонилась Султанше в поклоне.
— Госпожа. Я получила распоряжение Повелителя подготовить Артемисию для ночи.
Шах довольно ухмыльнулась, взглянув на наложницу.
— Артемисия, иди, готовься.
Поднявшись с подушки, темноволосая и худощавая девушка поклонилась, а после вместе с Зейнар покинула покои.
Султанша же, передав сына Фериде-калфе, покинула покои и вышла на небольшой балкон перед гаремом, откуда девушки отчего-то неприязненно на нее глядели, перешептываясь.
Нахмурившись от непонимания, темноволосая Султанша, заметив внизу стоящую Фахрие-калфу, спустилась с балкона и степенно подошла к ней, чувствуя на себе взгляды наложниц.
— Фахрие-калфа.
— Султанша, — поклонилась та.
— Почему девушки так смотрят на меня? Тебе что-нибудь известно?
— Нет.
— Узнай, о чем они разговаривают, а после поведай мне. Посмотрим, что за разговоры обо мне в гареме ходят, раз они столь странно смотрят на меня. Мне нужно поддерживать авторитет в гареме.
— Как прикажете.
Кивнув, Шах вернулась в свои покои, где, подойдя к камину, подозвала к себе Фериде.
— Что там с Гюльхан?
— По вашему приказу Зейнаб-хатун, главная лекарша дворцового лазарета, сегодня утром посоветовала Гюльхан Султан те травы, о которых вы с ней разговаривали. Я была на кухне совсем недавно и узнала, что Гюльхан Султан отдала приказ приготовить для нее из трав, отданных ей лекаршей, отвар.
— Прекрасно, — довольно усмехнулась Султанша. — Испив его, Гюльхан лишится ребенка и, возможно, потеряет возможность иметь детей. Нельзя позволить ей родить еще одного ребенка. Аллах миловал нас, забрав двоих ее детей еще в младенчестве, но более уповать на волю судьбы я не буду.
— Не навредит ли это Султанше? — беспокойно отозвалась калфа.
— Меня это не волнует. Умрет, так лекарша будет виновата.
Фериде-калфа помрачнела, опустив голову.
Покои Гюльхан.
Рыжеволосая и измотанная переживаниями Гюльхан устало сидит на тахте, положив руку на живот, когда Керсан входит в покои с дымящимся отваром на подносе.
— Султанша. Вот и ваш отвар, рекомендованный лекаршей. Аллах да придаст сил вам и ребенку.
— Аминь, — мрачно отозвалась та. — Я не позволю, чтобы и этот ребенок, как и Ферхат с моей девочкой, умерли.
— Госпожа, но ведь они погибли из-за недоношенности. Такова была воля Всевышнего.
Промолчав, Гюльхан взяла в руки стакан с отваром и сделала обжигающий глоток.
— Мой Шехзаде должен родиться здоровым и сильным.
— Султанша, — осторожно начала Керсан-хатун. — Вам нужно кое-что узнать.
— Рассказывай.
— Артемисию-хатун готовят для хальвета. Этой ночью она снова идет в султанские покои.
— Что?! — гневно вскрикнула Гюльхан, отставив наполовину опустошенный стакан на столик. — Ну уж нет… Нужно что-то делать с этим.
— Но что мы можем поделать? Сам Повелитель пожелал ее увидеть.
Гюльхан, резко поднявшись с тахты, чувствует неясную зарождающуюся боль в животе, но не придает ей значения.
— Она не должна пройти по золотому пути! Делай, что хочешь! Хоть убей ее. Мне все равно. В султанских покоях ночи проводить буду лишь я!
— Госпожа, также я была у Зейнар-калфы. Она по вашему приказу продолжает вписывать в гаремные книги огромные несуществующие расходы, которые якобы совершает Шах Султан. По-видимому, хорошо мы ее испугали, раз она так ответственно подошла к этому вопросу. А Нельхан-хатун справилась с вашим поручением. Слухи о том, что Шах Султан скрывает неизлечимую болезнь, а потому в последние мгновения жизни тратит огромные средства на себя, одежды и украшения, сотрясают гарем.
— Хорошо, — кивнула Султанша. - Иди, позаботься об этой Артемисии.
Керсан-хатун, поклонившись, покинула покои и Гюльхан, оставшись наедине с собой, чувствующая неясную слабость и боль в животе, подходит к ложу и опускается на него, ссылаясь на нервы и переживания.
Ночь.
Гарем. Комната Артемисии.
Темноволосая девушка терпеливо ждет, когда две служанки подготовят ее к хальвету и, когда одна из них застегивала на тонкой шее Артемисии тонкую серебряную цепочку с круглым медальоном, в комнату вошла Керсан-хатун.
Увидев ее, Артемисия насторожилась.
— Девушки, идите в гарем, — проговорила она рабыням и те, переглянувшись, покинули комнату. — Значит, Артемисия?
— Да, это я. Чего вы хотите?
— Нет, это ты чего хочешь? — жестко усмехнулась Керсан. — Думаешь, под покровительством Шах Султан ты в безопасности? Да она убьет тебя, как только ты станешь угрозой ее власти, а создала она тебя лишь для того, чтобы позлить Гюльхан Султан.
-Оставьте меня в покое, — твердо проговорила Артемисия.
Девушка хотела было выйти из комнаты, но Керсан-хатун дернула ее обратно за руку и наложница больно упала на пол, непонимающе хмурясь.
Керсан же подошла спешно к дверям и, распахнув их, впустила какого-то агу, при виде которого Артемисия нахмурилась.
— Помни о вознаграждении, ага, — уходя из комнаты, проговорила служанка. — Моя госпожа не поскупится.
Двери закрылись и для Артемисии пути отступления были недоступны.
Евнух, угрожающе взглянув на девушку, поднявшуюся с пола после падения, достал из-за пазухи сверкающий в свете горящих свеч кинжал.
Артемисия, не растерявшись, скинула стоящую рядом с собой вазу и спешно схватила один из острых осколков как раз в тот момент, когда ага на нее замахнулся.