***
Жар становился нетерпимее. В горле давно было сухо — горькая слюна во рту уже не спасала. Жажда мучила ее. Но Гарри мертвой хваткой сжимал ее запястья, пытаясь отвлечь ее своими рассказами и не давая приблизиться к кувшину.
Рассказывал он многое. Иногда она поправляла его — русский язык Гарри знал не в совершенстве, и многие слова говорились на привычном, родном английском или коверкались.
Но пить хотелось все сильнее.
— Один небольшой глоток, — проговорил Гарри жестоко. Кувшин он поносил к ее губам сам, не давая ей, и сам же отмерил количество воды. — Пей потихоньку, маленькими глоточками, и держи как можно больше во рту…
Она его слушалась. Немного стало легче терпеть зной. Гарри отпил из кувшина и сам — чуть-чуть, вполовину меньше ее.
— Давай спать. Иначе мы тут не продержимся… И все выпьем.
Они снова вдвоем улеглись на жесткую койку.
Спать в непривычное время было трудно — но ей кое-как удалось это… Несмотря на жажду и сосущее ощущение в животе…
***
Жар в камере был нестерпимый. Язык был уже настолько сухим, что вода ей уже мерещилась. Рука сама начала тянуться к кувшину… Но ее моментально и сильно перехватили и ударили.
— Галя, нельзя, слышишь! No! — послышался голос стоящего начеку мужчины. — No!
— Я не могу… — прохрипела она, пытаясь подняться с кровати. — Воды…
— Нельзя… Терпи…
Она все-таки поднялась с их общей лежанки на ноги, но Гарри был проворнее — он накинулся на нее снизу, валя на пол. Несколько минут они почти беззвучно боролись — и в итоге она оказалась лежащей на полу, а Гарри крепко насел на нее сверху, прижимая ее всем своим телом. Она все равно продолжала сопротивляться — как юла яростно крутясь из стороны в сторону по полу.
— Нельзя! — прорычал мужчина. Сейчас она видела почти что звериный взгляд его зеленых очей. На их дне полыхало пламя. Она дернулась. — Нельзя!
Она отчаянно дергалась в его руках, но скоро затихла, поняв, что он ее не отпустит. Она не выдержала — заплакала. От жажды, неспособности вырваться отсюда и от отчаяния. Гарри все еще держал ее крепко и молчал, глядя на ее слезы.
— Рано и легко ты сдаешься, — прошипел он, наклоняясь над ее ухом; его дыхание обожгло ее сильнее, чем жар вокруг, — докажи что ты сильнее… Докажи…
Заплаканные, слезящиеся серые глаза глядели в зеленые, и не видели к себе никакой жалости, только вызов и превосходство. И постепенно слезы высохли, и на лице застыло такое же жесткое выражение лица, как и на лице мужчины.
— Отпусти. Я поняла. Больше не буду.
— Точно?
— Точно, — прошипела она, с точностью до октавы возвращая ему его тон, когда он уговаривал ее не сдаваться и не ломаться.
Гарри, несколько секунд смотря ей в глаза, очень медленно отпустил ее. Она тут же села, потирая запястья, в которые мужчина впился как клещами — лежать на голом, неровном полу, где в тебя впивается каждый маленький камушек, было неудобно.
— Извини…
— Я сама виновата… Ты прав… Я сломалась…
— Ты не ломалась. Просто сдалась в какой-то миг. — Проговорил мужчина, снова садясь на матрас по-турецки. Он похлопал по его поверхности, предлагая ей сесть рядом. Она, пошатываясь, присоединилась к нему. — Никогда нельзя сдаваться. Иначе — смерть.
— Ты… мудрее меня… — признал она. — Что-то мы с тобой про возраст друг с другом не проговорили… Сколько тебе лет?
— Двадцать один…
— Ты моложе меня! — Поразилась она. — Мне двадцать четыре… А… я себя чувствую по сравнению с тобой — девчонкой…
— Просто ты не знаешь еще многих вещей, — просто сказал он. — Возраст тут не причем… Есть на земле вещи, которые гораздо похуже нашей с тобой ситуации… Пусть ты видела многие смерти (ты же врач), но самого страшного еще не испытала…
***
Они сэкономили на обеде, и когда солнце начало клониться к закату, поужинали несколькими кусочками засохшего хлеба из старых запасов Гарри. «Утренний» они отложили.
Гарри позволил ей только сейчас отпить чуть больше положенного; но она, поумнев после утреннего происшествия и драки, отказалась, и выпила так же, как и он, хотя умирала от жажды.
Вечером у них произошло еще одно происшествие.
Едва услышав знакомые шаги, Гарри молниеносно швырнул девушку за спину, накрыл одеялом сверху, и приказал молчать и не шевелиться — чтобы боевики не вспомнили о существовании пленницы.
По каменному коридору шло двое — они волокли за локти незнакомую девушку, всю грязную, оборванную, волосы колтуном, в шрамах, царапинах, синяках и ранах. Было видно, что ее долго-долго насиловали…
Они швырнули ее в камеру прямо напротив них и закрыли на ключ. И удалились, громко разговаривая на своем языке.
Девушка там не шевелилась, лежа на спине и практически не дыша. Рогозина аккуратно, шажок за шажком приблизилась к решетке, чтобы ближе ее рассмотреть. Ее гнало любопытство и страх. Гарри не встал даже со своего места; его лицо сейчас приняло самое нейтральное выражение.
— Как вы? Кто…
Девушка, что лежала напротив, зашевелилась, и к полной неожиданности рывком бросилась на прутья решетки, и жутко закричала во всю глотку, пытаясь согнуть их. Рогозина отпрянула от прутьев — ее она сильно испугала своим криком, и сердце колотилось в груди как бешеное.
На ее плечи легла рука:
— Галь, пошли. Ей уже ничем не поможешь. Посмотри в ее глаза… — обратил ее внимание на эту деталь Гарри. — В глазах человека ты всегда прочитаешь любую правду, запомни…
Девушка, мелко дрожа, послушалась. В чужих, обезумевших глазах напротив не было и искры понимания этого мира. Она кричала, выла и стонала, тряся прутья по наитию. Пустота… такая жуткая… чернота…
— Идем, — увел Гарри ее от решетки. — Идем-идем…
Рогозина даже не сопротивлялась — мужчина положил ее на грудь, будто ребенка, и увел обратно на подстилку. Помог ей сесть, и успокаивал, гладя ее по голове. Она, ища защиты, жалась к нему изо всех оставшихся сил. Она и сама не поняла, как с глаз закапали слезы. К шумам с улицы прибавился заунывный и страшный вой-крик пленницы. Но Галина не плакала, пустыми глазам смотря на безрадостно желто-кирпичную стену, а Гарри ее неловко утешал:
— Все-все, все-все, все скоро кончиться… — он глядел куда-то поверх ее головы.
Девушка дернулась.
— Вот сейчас будет самое страшное…
Она, как во сне, подняла голову от его груди и тоже посмотрела на камеру напротив. Пленница напротив, наконец-то замолкнув, вешалась.
Она свила из остатков одежды петлю, перекинула ее через свое решетчатое окно…
Дальше у Рогозиной потемнело в глазах…
========== Глава 3. ==========
Сознание возвращалось неохотно. Девушка не могла понять, почему она лежит на спине и смотрит в потолок. Подняла голову, и тут же в нос ударил резкий притворно-гнилостный запах. Она закашлялась и зажала нос рукой.
К ней тут же подскочили.
— Очнулась! Ну, наконец-то…
— Гарри? Что?.. — и тут она завизжала, потому что она перевела взгляд на соседнюю камеру напротив — на нее пустыми глазами уставилась совершившая самоубийство девушка. Ее труп продолжал висеть в самодельной петле, лицо синюшное, язык высунут… по телу уже пошли фиолетовые пятна гниения и разложения… Жуткое зловоние наполняло воздух…
— Тихо, идиотка! — Рогозина хрипела и пыталась вырваться из его рук. Гарри зажал ей рот рукой — чтобы не смела кричать и привлекать внимание боевиков. — Ты своей смерти хочешь?! Еще хуже этой? — указал он на разлагающийся труп. — Уймись!
Она все еще дергалась в его руках и глухо выла, и он влепил ей пощечину. Это-то и привело ее в относительное равновесие.
Она затихла.
— Больше не будешь кричать? — она замотала головой, смотря в зеленые глаза. — Точно? Ну ладно… Живых надо бояться, а не мертвых! Ты же в морге-то небось практику проходила… когда училась.
— Там… понятно… — выдохнула она, — а тут, на твоих собственных глазах…
— Ну и что? — она глядела в его глаза и не понимала его ровного голоса. Будто обычную книжку читает, а не говорит о смерти.
— Как это?
— Это жизнь, девчонка. Кто-то умирает, кто-то рождается… Есть смерть, есть жизнь… Кто-то выбирает наркотический рай вместо жесткой реальности, кто-то пьет по-черному, кто-то делает аборт, убивая собственного ребенка… Это жизнь… Раньше поймешь — раньше смиришься. Это уже произошло.
— А… она так и будет висеть?
— Пока трупный запах не достигнет носа охранника. Наши вопли не в счет. По такой жаре тело будет разлагаться еще быстрее…
Рогозину резко затошнило, и она была вынуждена, согнувшись и прикрыв рот, срочно бежать в их импровизированный «туалетный» угол, где ее с силой вывернуло наизнанку…
***
Оба «висели» на решетчатом окошке, так как дышать смрадом было невыносимо. Есть, разумеется, они не могли. Даже несмотря на дикий голод и боли в желудках.
— Могут еще крысы набежать… Обычно их гоняют, но… Сейчас, спущусь, еду подниму сюда…
Гарри быстро спрыгнул вниз и забрал еду и кувшин — подоконник был широкий и туда можно было поставить и сам кувшин, и краюху хлеба. И снова повис на решетке.
— Сколько я была в без сознания?
— Сутки… Извини, но я ждал, когда ты самостоятельно придешь в себя. Вода нам слишком еще нужна…
— Я понимаю… — кивнула она. — А почем ты не боишься?
— Чего?
— Ну, — девушка кивнула на «висельницу».
— Я тебя частично понимаю. Я видел еще более страшные вещи… Давай не будем сейчас об этом… Ветер бы тут скорее подул, дышать почти нечем… — действительно, у мужчины был нездоровый вид. Да, наверное, и сама женщина выглядела не шикарно — тем более после того как ее вырвало…
— Как же мы спать сегодня будем?!
— Я думаю, что нам сегодня не судьба выспаться… Вон, смотри…
И тут, к своему ужасу, девушка услышала тоненький писк. По их камере быстро пробежала темно-серая, противная крыса, самая смелая. И побежала она к висящему в петле телу.
Потом пробежала еще одна. А потом еще и еще…
Прямо на их глазах черные, пищащие комки на полу множились и множились. Крысы пришли на пир и бесплатную кормежку.
Они сжирали все. Обгладывали кожу, кости, жилы… Кто-то из тварей добрался и до волос, и они уносили волосы трупа на свои гнезда…
— Ноги поднимай! Быстро!
Впрочем, девушка уже не нуждалась в таких рекомендациях. Крысы, неожиданно для нее, оказывается, высоко умели прыгать… Отчаянно, из последних сил вися на прутьях, оба ногами пытались отбиться от их кусачих и цепких зубов.
Атаку они отбивали тяжело; им пока везло, но ноги скользили, не находя опоры — долго держать их вытянутыми оба не могли, да еще и руки потели, скользили по звеньям.
Одна рука у девушки поехала…
— Ай!
— Держись… Так! Попробуй до другой стороны решетки зацепиться! Ой, damn! Оголодали… — он шмякнул крысу о стену, так как животное успело зацепиться за его штанину и намеревалось его покусать.
— Не могу… — отчаянно проговорила она, тщетно пытаясь согнуться так, чтобы хотя бы одна нога достала до верха. Руки скользили…
— Снимай свою цепочку с шеи, оберни ей руку, а потом крепко цепляй ее к решетке… Я тебя от крыс посторожу! Ну!
Рогозина снова послушалась его. На нее хлынуло странное спокойствие, когда она сама себя цепляла к решетке. Гарри, с неожиданной силой, почти что закинул ее наверх. Она, все-таки, с его помощью, смогла зацепиться…
— А как же ты?
— У меня с этими тварями… почти что договоренность… Оп! Не смей сбивать кувшин! Без еды мы еще кое-как продержимся, а вот без воды…
Крысы бегали и бегали, мельтешили внизу… Прыгали… Гарри то дело пинал тварей, отбрасывал их, ругаясь по-английски, швырял их о соседние стенки… Но было видно, что он уже очень устал висеть…
Им не было конца и края. Рогозина, более или менее закрепившись наверху, с ужасом и отчаянием наблюдала за мерзкими грызунами.
Гарри начал тяжело дышать…
— Гарри! Держись! — впервые за ее заключение здесь Галину охватил даже не страх, а дикий, липкий ужас. Никогда больше такого страха она не испытывала. Она знала — он единственный, кто сможет оградить ее и защитить здесь. Без него она погибнет…
Мужчина, сжав губы, висел из последних сил…
Но тут в их сторону по коридору прозвучали шаги. Впервые в жизни Рогозина была рада бандитам… Те сразу принялись ругаться и прозвучали выстрелы…
Крысам шаги тяжелых армейских сапог и выстрелы не понравились. Они моментально заметались в поисках выхода, забыв об отчаянных попытках достать пленников.
Вскоре крыс прогнали. Изуродованный разлагающийся труп военные, громко горланя и ругаясь, тоже вынесли прочь, оставляя на полу кровавые разводы. Гарри, простонав от облегчения, почти что скатился по стенке, упав на пол и отчаянно растирая запястья и онемевшие руки.
— Сиди там! — хрипло приказал он, моментально поняв ее намерения спуститься. Она, испуганная, осталась там.
Военные о чем-то говорили, остановившись у их клетки. Тут один из них обратился к Гарри. Гарри, моментально встав, ответил ему на их же наречии. Они заржали и неожиданно встали, приникнув к решетке.
— Галь, — у Гарри был самый обреченный вид, — спускайся…
Рогозина благоразумно оставила крестик висеть на решетке — пока бандиты его у нее не забрали и не увидели. Он подошел максимально близко к ней.
— Если умеешь играть страсть, то сейчас самое время, — прошептал он, склонившись над ее ухом.
Она и понять ничего не успела, как он начал срывать с нее одежду, крепко прижав ее к окровавленной от крови раздавленных крыс стенке, жадно целуя.
Бандиты заулюлюкали.
— Ну, же… Стони, идиотка! Жить хочешь?
Его губы уже вовсю шарили по обнаженный груди, кусая ее соски — он сорвал лифчик, а руки ласкали ее тело под одеждой. Сам он снимал с себя штаны. Она подчинялась…
Жить хотелось больше всего на свете.
В итоге, они, жадно (искусственно) лаская и целуясь, упали на их «ложе». Бандиты их явно подначивали, развлекаясь их «соитием».
— Так, — хрипло сказал он, — а теперь придется действовать хитрее… Сможешь…
— Не вопрос…
Они, искусственно накрывшись жидким одеялом, имитировали страсть. Пришлось, правда, для этого остаться полностью обнаженными, но Рогозина уже не обращала внимание, стараясь «играть» как можно правдивее.
И, о чудо, бандиты, что-то проговорив, направились прочь. Оставили их.
Гарри, услышав шум удаляющихся шагов, резко перестал ее ласкать и целовать. Девушка перекатилась на спину, на другую сторону кровати.
— Фух-х, дешево сегодня отделались… Давай одеваться и спать…
Гарри отвернулся, когда она, полностью обнаженная, встала с лежанки.
— Твое? — спросила она, маша перед самым его носом его бельем.
— Очень смешно… — Гарри натягивал на себя исподнее. — Ты, кстати, очень даже не плоха… Я, в любом случае, тебя бы не тронул. Я никого и никогда не изнасилую… Не могу. Не смогу…
Его голос стал ломким. Рогозина, моментально ощутив его перемену, не стала дальше интересоваться, чувствуя «больную» мозоль.
***
Уже как неделю, а может и две они находились в плену. Точного времени никто не знала. Рогозина все больше и больше прониклась этим человеком, с которым ее поневоле свела судьба. Гарри не столь много откровенничал, но она частично узнала о его жизни, полной лишений и невзгод.
Он не жил. Он выживал. Постоянно. Напротяжении всех своих лет.
Гарри за эти две недели уходил под конвоем пару раз. Оба раза она со страхом ждала его возвращения — за время его отсутствия с ней могли сделать все, что угодно…
Она много рассказала ему о своем доме, о семье, об отце… О Москве…
Гарри слушал с интересом, изредка задавая вопросы.
— Завтра, насколько я понимаю, у них праздник… Нет лучшего времени, чем улизнуть отсюда… За месяц отсидки тут я выучил все конвои и всех постовых… Но одному мне это все не провернуть…
Гарри, на одной из их стен, начертил своеобразный календарь. Он попал в камеру раньше Рогозиной, и придумал как отмечать прошедшие дни. Он просто вычеркивал палочки на стене.