- Я ни на чьей стороне, – бурчит Дилан. Он сейчас всё тот же подросток со скверным характером, каким был пару лет назад. Это задевает Норму. Или даже злит. Она всплёскивает руками и восклицает:
- Почему ты не можешь просто меня поддержать?
- А с какого перепуга я должен? – Дилан цедит сквозь зубы, но не выглядит по-настоящему сердитым или опасным. Норма качает головой: тьфу на тебя, вредный ты. Зачем ей вообще было поднимать эту тему? Этот ребёнок бесполезен, от него помощи никогда не дождёшься.
Она уже почти готова гордо уйти, тем самым прекращая эту неприятную беседу, как что-то в атмосфере этой конкретной комнаты меняется с неслышным хрустом ломающегося льда; сын ловит Норму за запястье, тянет к себе, заглядывает в глаза.
- Ты вправду хочешь быть с Ромеро?
Норма моргает, на секунду действительно задумавшись над заданным вопросом, но затем спохватывается и вырывает руку. Ну, что за глупости. Она не собирается обсуждать такие интимные вещи.
Тем более, прости господи, с Диланом.
хХхХх
Когда – для пробы – Алекс ненадолго подселяется в дом над мотелем, положение вещей слегка меняется.
Норма, случается, умеет видеть мелкие перемены, незаметные чужому глазу: иногда это помогает быстро сориентироваться в ситуации и подобрать наиболее эффективную манеру поведения; так выходит, что в этот раз она улавливает разницу сходу.
Отношения между Ромеро и мальчиками натягиваются ещё больше, и это, конечно, минус. Но Дилан всё реже появляется дома, видимо, не желая сталкиваться с бой-френдом матери, что бесспорный плюс, разумеется.
А хотите секрет? Есть изменение даже ещё лучше, чем это. Норман. Норман теперь старается чаще бывать подле матери. На самом деле, этот ребёнок и прежде не упускал шанса оказаться рядом и как можно ближе, но теперь, потребность становится практически манией. Замечая это, Норма не может не улыбаться: Норман любит её.
Если намеренно упустить из внимания некоторый брак, то, в целом, этот её сын практически идеальный.
Норма ведь почти наверняка знает, как выглядят сломанные вещи, и для неё более чем очевидно, что Норман к их числу не принадлежит. Он немного странный (а кто из нас нет?), и имеет свои недостатки (например, немного крови на руках), но это ничего. Это не страшно. Норман всё равно… цельный. Он правильный мальчик, с понятиями и принципами. В нём ощущается какая-то монументальная непогрешимость.
Норма по жизни старается на всё смотреть насквозь, и то, что она видит, глядя на Нормана, несказанно восхищает её.
хХхХх
Дилан кажется более спокойным, стоит шерифу Ромеро временно съехать. Чтобы сын слишком уж не радовался, Норма считает своим долгом тактично напомнить ему лишний раз: Алекс никуда не делся из её жизни, и скоро он вернётся в их дом, возможно даже, навсегда. Норман расстроено бормочет что-то, прижимаясь к её плечу, а Дилан взрывается:
- Конечно, давай! Пусть въезжает. Милости прошу, Алекс, или Зак, или Сэм, или ещё кто-нибудь, ты ведь не остановишься, пока не протащишь половину Америки через свою постель, верно? Так что, вперёд. Пускай твои сволочные любовнички толкутся возле нас постоянно…
- Дилан! – возмущённо прерывает Норман, а Норма сперва шокировано молчит, а затем позволяет себе как следует рассердиться.
- Следи за языком, молодой человек! Ты будешь проявлять уважение, пока находишься под крышей МОЕГО ДОМА!!
- Иди ты к чёрту, Норма! – голос Дилана вибрирует выходящим из под контроля напряжением. – Как меня всё здесь достало!
- О, серьёзно? Тогда почему бы тебе не собрать свои манатки и не найти себе новое жильё, а? – интересуется Норма зло и ехидно. – Ты ведь уже давно собираешься. Что тебя держит?
Дилан задыхается, захлёбываясь кислой слюной, раскалённым воздухом, собственным ответом. Ему требуется время, чтобы заговорить, на полтона тише.
- Ну и отлично. Съеду завтра же.
У Нормы все внутренности, кажется, формируют один болезненный комок, но она заставляет себя улыбнуться победно:
- Грандиозная новость. Как раз освободится комната, чтобы мне было, куда тащить вторую половину Америки, так?
Дилан секунду смотрит на неё, словно ожидая, что она вот-вот заберёт все свои слова назад, но потом он просто качает головой, самому себе обращая разочарованное «Да ну нахуй», и уходит слегка нетвёрдой походкой. Норма качает головой тоже, и ей хочется произнести те же волшебные слова, но странное чувство накатывает на неё, сродни оцепенению; в итоге, она не говорит вообще ничего.
Понимающий Норман дарит ей утешительное объятие, крепкое-крепкое, и трётся носом о её ключицы, очень уязвимо и знакомо. Это заставляет плохие мысли улетучиться из головы Нормы довольно быстро, вытесняясь безграничным умилением.
хХхХх
Как показывает время, Дилан не успевает съехать, а Алекс, в свою очередь, заселиться.
хХхХх
Буквально на следующее утро после той громкой сцены, в дом Бэйтсов тактично и будто бы нехотя стучат. Норма обнаруживает на пороге помощника шерифа, бледного и сосредоточенного. Он немного растерянно сообщает ей, пользуясь простыми словами и сухими фактами, мол, Алекс Ромеро погиб при исполнении. В перестрелке. Минувшей ночью. Мне жаль, мэм. Сочувствую Вашему горю. И всё такое. До свидания.
И… ладно. Ладно. Она сможет это вынести. Ладно.
Норма вежливо прощается с полицейским, поочерёдно закрывает двери, одну и вторую, отступает на несколько шагов назад, в холл, и вот в этот момент что-то в ней даёт крохотный сбой. Кажется, кто-то воткнул толстые спицы куда-то под её коленные чашечки, задевая некие важные нервы и разрывая мышцы, потому что ноги перестают держать её, и Норма опускается на пол так быстро, будто падает. О боже, думает она, ладно, просто…ладно. Мысли образуются медленно, Норме вдруг кажется, что она совершенно точно не может вспомнить, как выглядит Алекс, он вроде смуглый, и глаза…глаза, кажется, тёмные, и фигура у него хорошая, только, разве что, несколько пулевых отверстий портят общую картину, и Норма откидывается на спину, чтобы, не видя, глядеть в потолок. Просто прелесть, как она тут лежит, лежит и не помнит, не помнит Алекса, или даже не знает его, о, конечно, это было бы стократ лучше, ладно, спасибо, ага. Теперь можно закрыть глаза, можно не помнить и не знать ничего, и, возможно, ей даже удастся игнорировать это мерзкое ощущение, когда слёзы затекают в уши…
хХхХх
Норма уже изрядно напивается к моменту, когда Норман звонит ей по пути из школы и предупреждает, что задержится с приходом домой. Сегодня один из тех дней, когда мальчик постигает у Уилла Дикоди непростую науку превращения мёртвой натуры в экспонаты былой привязанности и, одновременно, подвергается атакам внимания Эммы, странной девочки с материнским комплексом, всю жизнь умирающего ребёнка, сочетающего в себе невероятную сообразительность с не менее невероятной глупостью.
Норма неприлично пьяна, когда Дилан приходит домой. Они виделись совсем недавно, только вчера, когда обменивались «любезностями», однако, при первом же взгляде на старшего сына, у Нормы возникает ощущение, будто Дилан вернулся из многолетнего путешествия. Тем не менее, она не собирается снисходить до него. Его проблемы – его. Она и так всегда делала больше, чем могла. Норму можно упрекнуть в каких угодно грехах, но не в том, что она плохая мать. Выкусите.
- А, – говорит Норма тихим и почти даже незлым голосом, – это ты.
Она благополучно сидит в полутьме гостиной, прямо на полу возле дивана. И хотя ей хочется уйти, ей кажется, она физически не способна самостоятельно изменить свою локацию на данный момент. Она многое отдала бы, чтобы Норман был здесь и помог ей подняться. Или, может, выслушал ещё одну её исповедь. К сожалению, Норме есть, что ему поведать.
Лицо Дилана вытягивается в удивлении, когда он замечает мать.
И, хотя её состояние предельно очевидно, да и две пустые бутылки вокруг говорят за себя, он всё-таки осведомляется:
- Ты что, пила? - на что Норма ухмыляется широко, отрицательно мотая головой:
- Не-е-е. Я трахалась. В твоей комнате. С Америкой.
- Дура, – отзывается Дилан негромко, приближаясь, и со вздохом присаживается на пол рядом с ней. – Что ты несёшь?
Хм. Норма не знает. Но, секундочку, ей известно кое-что другое. Оно заставляет её изрядно разбавленную алкоголем кровь закипеть в жилах чистой яростью.
- Это всё ты. – Выговаривает Норма, неуклюже, но с силой пихая сына плечом. – Твоя вина.
- Что? – удивляется тот; в его глазах молниеносно мелькает какой-то яркий, галактической величины страх, который тут же резво прячется за расширившиеся зрачки.
- Шайка твоя бандитская, вот что. Вы убили Алекса. У меня так редко что-то получается хорошо, а вам, выродкам, нужно было разрушить и эту малость!..
- Шерифа убили? – перебивает Дилан, почти без вопросительности в интонации. Норма смотрит на него неприязненно:
- Ты мне скажи.
- Я в него не стрелял, если тебя это интересует! – раздражается вдруг парень.
Норма крепко жмурится и шепчет лихорадочно быстро, проглатывая звуки:
- Но кто-то ведь стрелял, правда? Да, кто-то стрелял, и Алекс мёртв, а я ведь даже, ох, я даже не любила его, не по-настоящему, не сердцем. И теперь мне придётся жить с этим. Почему я должна всегда с чем-то жить? Почему я не могу – просто? Почему я?
Её глаза резко распахиваются (так, что поначалу всё видится разрозненным, разбитым на отдельные точки), и взглядом Норма буквально впивается в лицо сына, пытаясь обнаружить где-то там ответы, которых нет. Потому что юноша, не мигая, придвигается чуть ближе и проговаривает чётко, спокойно, почти физически раня:
- Точно, Норма. Почему ты?
хХхХх
А то, что происходит потом, органично присоединяется к её чёрному списку эпизодов, которые милосерднее даже мысленно не поминать.
Потому что трещины расходятся, внедряясь глубже и глубже, расползаются швы и со звоном разлетаются осколки, и, ну правда, какого чёрта, этого ведь просто не могло (и не должно было) произойти, нет?.. Наверное, она не сможет больше широко улыбаться, или повышать голос, так ни до кого в итоге не дозвавшись; наверное, спасаться бегством ей больше нет нужды, это так странно, так впервые. И сколько ни пытайся преувеличить эмоции, сколько театральности ни примени, ничего не выйдет уже – эта пора миновала.
Норма озирается вокруг, теряя остатки целостности.
Здесь, снаружи, распространяя неповторимый аромат, гниёт какая-то почти литературная безысходность, пока где-то внутри Нормы, зрея новой бессмысленной жизнью, доламываются последние её целые части, вынуждая готовиться в последний раз перечеркнуть всё.
И (это важно) Норма делает очередной глубокий вдох и медленный, словно через силу, выдох.
Норма дышит, понимаете. Просто потому, что ещё может.
Комментарий к Norma: Scratched becomes completely broken
Мои извинения за отходы от канона и моя благодарность каждому, кто всё-таки читает это. Вы грандиозны.
Кстати, впереди ещё 2 главы всего ^_^ Спасибо за внимание.
========== Dylan: Stuck turns totally dead ==========
Years ago a future was laid before me
And I took the task and ran with it as far as I could go
I always wanted to be a part of something like this
You believed in me and it’s all I needed
Before I go, please know that I love you
With all of my heart, my heart, my heart is beating for you
I want you to know that I’ll be thinking of you
Wherever I go
“September” by Spoken
хХхХх
Дилану всегда казалось, что уж он-то отлично знает, как выглядит смерть. Этакое буйство полного отсутствия чего бы то ни было. Не банальная тёмная фигура в плаще с капюшоном, зажавшая косу в костлявых пальцах, но воплощение самой идеи умирания – некая мощная, всепоглощающая, разрушительная сила, исполненная неколебимого спокойствия и красоты.
И всё мёртвое, что с этим связано, оно впечатляет. Как архитектурный шедевр прошлых лет, как рукотворный кошмар кровопролитий, или как многообразие животных форм планеты. Как огромные светлые глаза на красивом бледном лице.
Хотя есть вероятность, что у Дилана просто слишком богатое воображение.
хХхХх
Никто бы и не догадался, исходя из его простоватой внешности и поведения свойского парня, но Дилан, по натуре, очень вдумчивый, экономный, толковый и хозяйственный человек.
И тому существует масса доказательств. В том числе, его умеренная страсть к собирательству всего важного, и нужного, и полезного. И бесполезного, правда, тоже. Но – ш-ш-ш, это тайна.
хХхХх
К примеру, Дилан коллекционирует выгодные знакомства. Он как-то сразу нутром чует людей, которые могут ему пригодиться, так или иначе. Будь то девушка, глядящая влюблёнными глазами и способная зайти очень далеко, или же мужчина, держащий власть. В любом случае, Дилан отменно ориентируется в системе взаимодействия: умеет безошибочно разделять своих знакомых по категориям пользы и убыточности, чтобы, делая быстрые выводы, потом рационально использовать свои социальные контакты.
Это выручало его не раз. В конце концов, поглядите на него сейчас: у него есть прибыльная работа с перспективой карьерного роста, свободные денежные средства, регулярный секс, дружеская поддержка криминальных элементов и уникальная возможность провернуть какое-нибудь грязное дело, даже не замарав рук. К чести Дилана, он пользуется данной возможностью лишь однажды, когда иного выхода просто не находится (когда Норма и Ромеро не оставляют ему вариантов), зато в его душе плещется обида и гнев, и это всё решает.
Чего у Дилана нет, так это способности столь же хладнокровно и чётко, как чужих людей, классифицировать и родных.
У Бэйтсов – чёртов иммунитет против любого логического подхода.
Дилан их просто не понимает. А как следствие, не может распознать. Именно по этим причинам без исключения все поступки Дилана, относящиеся к семье, совершены в той или иной мере в состоянии странного аффекта. Дилан ненавидит себя за это, но не то, чтобы он мог что-то с собой поделать.
Так что, ему иногда кажется, это будет длиться вечно. Никакого просвета. Он просто, знаете, застрял.
хХхХх
Осознание этой элементарной истины (пошаговое такое, просветление за просветлением), Дилан копит с детства.
хХхХх
Воспоминания о самом раннем периоде жизни у Дилана достаточно расплывчатые, но один эпизод он помнит потрясающе чётко: похороны. Кладбище не мрачное и не величественное; кажется, вообще – никакое. Серо-коричневый холодный колорит преобладает, погода прохладная и прозрачный туман чуть заметно стелется понизу на отдалении, обволакивая обветшалые надгробия и безобразные старые статуи в виде небесных существ. Пахнет только земляной сыростью. Это скучно.
Церемония погребения тоже скучная, одно хорошо – короткая. Священник торопливо читает тошнотворно затасканную речь о прахе, Боге и долинах каких-то теней. Людей присутствует довольно-таки мало, что неплохо характеризует усопшего: его никто особо не любил. Здесь только с полдюжины родственников да парочка коллег.
Ну, и они двое тоже.
На Дилане отвратительно чёрная одёжка, которая ему не нравится, но он не жалуется. Он держится за мамину ногу, с тревогой и любопытством поглядывая в глубину вырытой могилы, вплотную к которой они стоят, когда местные рабочие начинают медленно опускать гроб.
Норма Массетт, в изящном траурном наряде, по которому никто не скажет, что он несколько раз перешивался и видоизменялся за последнюю пару лет, выглядит отрешённо и по-настоящему печально. Её лицо белое, в глазах застыли слёзы, хотя она не плачет. В руках Норма мнёт платочек, её пальцы яростно перебирают ткань раз за разом; Дилан, находясь так близко, отлично замечает всё это напряжение в матери, хотя пока не вполне понимает его причин.
Потому что ему кажется странной необходимость скорбеть – он, скорее, усмотрел бы в сегодняшнем мероприятии повод для радости. Мамины ссадины почти зажили, синяки практически полностью сошли, их бледные следы она легко скрыла за тончайшей маской макияжа и закрытой одеждой. А самое главное, наносить ей новые увечья больше никто не станет. Потому что папа ведь теперь крепко спит в этом деревянном ящике, украшенном дешёвыми искусственными цветами. И это хорошо. Это просто прекрасно. Дилан улыбается и теснее прижимается щекой к ткани юбки на мамином бедре.