Брак? Да, никто не скрывал, что ранее был распространен обряд, когда двое связывали свои жизни и судьбы до конца своих дней, и когда основной ячейкой общества была семья, состоящая из супругов, но в мире Homo memoratrices вес имело лишь запечатление, которое, фактически, ни к чему не обязывало. Семья стала отголоском прошлого. Для того чтобы прожить долгую жизнь полноценной особи, достаточно быть хотя бы раз запечатленным более сильной особью или же запечатлеть самому, а для таких вещей достаточно и одной ночи, партнерство же было всего лишь условностью и следствием инстинкта продолжения рода и заботы о потомстве, а так же не обременяло обязательством верности.
Конечно же, многие пары создавались на всю жизнь, но и за то, что кто-то за свой жизненный цикл имел хоть десяток официальных партнеров, которых запечатлел или же которыми был запечатлен сам, особь не осуждали. Как уже говорилось ранее, все, что не выходило за рамки норм Кодекса Нравственности и происходило за закрытыми дверьми спален, называлось сексуальной этикой, вот только Коул Макмайер, будучи последствием этой самой этики, подобное презирал, за что надо было сказать спасибо его папочке-омеге. К слову, той ещё шлюхе.
Джулиан Морган, его безответственный папочка, был ещё той сучкой, но даже подобная репутация не мешала этому омеге с D-уровнем редукции быть популярным, востребованным и достойным восхищения. Джулиан был актером, начав свою карьеру с эпизодических ролей прими-подай-сострой невинную мордашку, и за пару лет добившись таких высот, которые и по сей день остались недосягаемы для более молодых и смазливых омежек, которые, завидуя, награждали персону фаворита жанра романтической драмы не только нелестными, но и далеко не нравственными эпитетами. Моргану же это только льстило и, кажется, даже было ему на руку, более того, темноволосый омега с глубокими карими глазами умел извлечь выгоду даже из самых гадких сплетен, которые витали вокруг его незаурядной персоны, превращая их в ореол таинственности, который окутывал его вот уже сотню лет.
Хотя, незаурядным он был только на публике, на сцене, перед объективами камер и на экранах телевизоров, в жизни же оставаясь совершенно обычным омегой, который сам создал свой немеркнущий образ, и который был ещё тем эгоистичным ублюдком. Возможно, Джулиан Морган был достоин уважения и восхищения, как актер и публичный человек, репутация которого, несмотря на все, пусть и неподтвержденные сплетни, сопровождающие этого омегу по жизни, была безупречной, но не как папа. Под этими словами Коул мог подписаться хоть собственной кровью.
Джулиан был отвратительным папочкой, совершенно лишенным тех инстинктов, которые должны быть заложены в омеге природой, жадный к деньгам, обожающий славу и совершенно не обременяющий себя нравственностью. Естественно, омега был умен и хитер, иначе не смог бы так долго продержаться на столь хрупком пьедестале киноиндустрии, поэтому-то все его романы с альфами, в том числе и из верхушки системы дал-эйрин, оказывались всего лишь сплетнями и слухами, на самом деле будучи лишь толикой истинной правды. Джулиан обожал покровительство знатных альф, а альфы, в том числе и высокородные, обожали трахать симпатяжку Джулиана, ценя его за то, что он умел не только доставлять удовольствие, но и хранить секреты. Впрочем, актером его папочка тоже был отменным, вот только свои роли он играл не только в кино, но и в жизни.
Ненавидел ли Коул своего папу? Было время, когда он им восхищался. Было, когда любил до забвения и готов был переступить устои понятия Нравственности, защищая его честь. Было и время разочарования, когда, с годами, альфа понял, насколько прогнившее нутро скрывается за смазливым личиком и хрупким тельцем. Была и ненависть, следствием которой стало отречение от наследства Морганов. Сейчас же это было равнодушие, как с его стороны, так и со стороны Джулиана, который за последние десять лет даже не вспомнил о том, что у него есть сын-альфа, который, а омега это и не скрывал, ни от общественности, ни от самого Коула, стал его разочарованием, унаследовав М-уровень редукции своего отца-альфы.
- Это было так кстати, - манерно вещал Джулиан, блестящими от уже выпитого алкоголя глазами смотря на своего сына-подростка, застывшего перед ним, как струна, не верящего в то, что все эти годы, годы его гордости и любви, он был всего лишь обузой и удобным, выгодным ребёнком, на рождении которого его папочка заработал миллионы. – Мне нужно было сыграть роль отвергнутого своим альфой беременного омеги, от которого отказалась и его семья, бросив бедняжку на произвол судьбы, но мне, - мужчина с нескрываемой злостью приударил кулачком по столу из редчайшего, красного дерева, - безупречному актеру с многолетним стажем, эта роль никак не давалась, потому что я не мог понять, как это – быть беременным и брошенным! Не мог передать на камеру нужные зрителю эмоции!
- Мои карьера и репутация были под угрозой, - Морган картинно закатил глаза, трагически прикасаясь ладошкой ко лбу, - режиссер уже начал подыскивать мне замену, но я не мог уступить, - глаза омеги недобро сузились, - не мог проиграть и стать очередной звездочкой, которая вспыхнула и угасла. Я хотел стать звездой, жаркой и желанной, - Джулиан пафосно вскинул подбородок, сжимая пальчики в требовательные кулачки. – Я чувствовал, что от полного и безграничного успеха меня отделяет лишь шаг, сделав который, я достигну вершин не только творческих, но и статусных, заполучив и деньги высокородных, и их самих в свою постель. И в этот момент, - омега фыркнул, ухмыляясь, - я имел неосторожность сцепиться с твоим безродным отцом и понести от него. От слабого альфы, которого и альфой-то трудно назвать, насколько он был слаб ментально, и единственным достоинством которого была его симпатичная, влюбленная мордашка.
- Это был фурор! – Джулиан резко приблизился к отпрянувшему сыну, ухватив его за руку. – Ты, мой безнадежный альфочка, безупречно сыграл свою первую роль, ещё будучи в моей утробе, так что, - омега фыркнул, одернув руку так, словно прикоснулся к чему-то омерзительному, - только потому, что я частично обязан тебе своими миллионами и своей репутацией, ты не стал достоянием приютов дал-эйрин, а живешь в этой, - Морган нарочито обвел рукой довольно вычурно обставленную комнату, - роскоши. Цени это, мой слабенький альфочка, - Джулиан залпом допил остатки алкоголя в стакане, - и знай свое место, - омега потрепал сына по волосам, посмотрев на него с толикой грусти, а после, резко развернувшись, скрылся за дверьми спальни, в которой мирно храпел его очередной любовник. Пожалуй, этот монолог своего пьяного папочки был единственным моментом, который альфа не смог забыть и по сей день, потому что именно он стал ключевым в его жизни, создав Коула Макмайера.
Коул-Джеральд Морган – так его звали до восемнадцати лет, пусть двойные имена уже давно вышли из моды, но имя Коул нравилось его папочке, а главным героем нашумевшей драмы, в которой Джулиан Морган сыграл главную роль, одним утром проснувшись завидно популярным и богатым, был именно Джеральд, и альфа возненавидел это имя, избавившись от него при первой же законной возможности.
Окончив школу, Коул решил разыскать своего отца-альфу, в наследие от которого ему достался М-уровень редукции. И он его нашел, здесь, в Фогсити, в доках, в которых альфа работал грузчиком. Нашел, чтобы разочароваться. Альфа не был запечатлен, и последствия этого были более чем очевидны. Темные волосы его отца уже тронула седина, а на лице пролегли глубокие морщины, и это его оттолкнуло, пусть мужчина и оказался добр душой и с неуместной теплотой отзывался о его папочке, которого, оказывается, любил всю жизнь, понимая, что пару им не создать. Именно тогда Коул осознал, что он вполне может повторить судьбу своего отца, и деньги и влияние Джулиана Моргана ему не помогут. Да, это теперь он понимал, что его порыв был ошибочным и бессмысленным, по крайней мере, деньги его папочки пришлись бы как нельзя кстати, но тогда им руководила злость и обида, которая затмила его рассудок, толкнув на необдуманный и скоропалительный поступок.
- Я бы отдал тебе все, что у меня есть, сын, - сидя на тюках и медленно дымя отвратно пахнущей сигаретой, с досадой, но искренне сказал альфа. – И отдам, Коул, что захочешь, - мужчина взглянул на него, чуть хмуря брови, словно пытаясь сдержать слезы, - если это только сделает тебя счастливым.
- Мне ничего не нужно, - тогда ответил он, понимая, что просто не имеет права просить что-либо у человека, жизненный цикл которого уже вышел на финишную прямую, и который, похоже, об этом совершенно не сожалел, - кроме твоей фамилии, - спустя пару дней в университет Фогсити подал документы на зачисление альфа с М-уровнем редукции Коул Макмайер.
Снова пискнул навигатор, и Коул вздохнул с неким облегчением – пусть часы и показывали уже почти шесть вечера, но у него все ещё было время и на инспекцию, и на то, чтобы добраться домой до наступления комендантского часа. Комендантский час – ещё одна составляющая понятия Долг, хотя, по своей сути, эта мера была вынужденной, а не навязанной, продиктованная тем, что даже по прошествии многих веков крах информационного общества имел свои последствия.
Фогсити – один из нескольких городов Силестии, в атмосфере над которым был наивысший уровень концентрации ядовитых газов, которые, конденсируя, к вечеру опускались на город не менее ядовитым облаком тумана. Именно поэтому сезон дождей был самым опасным, длительность комендантского часа увеличивалось, а пребывание на улице после его наступления становилось опасным для жизни. Как у работника системы дал-эйрин, у Макмайера, конечно же, была защитная маска, позволяющая несколько часов дышать чистым воздухом даже в самый пик концентрации тумана, но воздействию яда были подвержены не только дыхательные пути, но и кожа, и обычная одежда от него не защищала, только спецкостюм, которого у альфы, увы, не было. Не стоило медлить и лишний раз подвергать себя опасности, тем более что, похоже, сегодня он больше ничего не узнает относительно секрета репликации обезображенного мутацией генома особей.
К слову, этот участок восьмого сектора был довольно-таки зажиточным. Ну, по сравнению с общей обстановкой в Осозе, да и, просматривая данные на пару омег, которую ему предстояло навестить, Коул не мог не отметить, что младший учится в фогситском университете, а старший имеет неплохую должность в, как оказалось, системе дал-эйрин, точнее, в Департаменте Управления. Коул даже удивленно присвистнул: младший был совершенно безнадежным, обладая R-уровнем редукции, старший же, с М-уровнем, все равно не был настолько ценным для государства, чтобы занимать пост секретаря главы Департамента. Впрочем, этого старшего он пока что не видел, так что судить об его умственных способностях не мог, а, как известно, уровень редукции не влияет на мозговую деятельность, только на силу биополя и репродуктивные функции, так что этот омега вполне мог быть башковитым, о чем свидетельствовал его диплом с рекомендациями университета Сансити в отрасли управленческой деятельности.
- Добрый вечер, - вежливо начал альфа, услышав, что дверь, щелкнув, открылась, но все ещё продолжая просматривать дело Люциуса Нойманна и Элиота Карпентера в своем рабочем планшете. – Отдел Нравственности. Инспектор Коул Макмайер. Плановая проверка. Вас должны были уведомить.
- Конечно, инспектор, - послышался мягкий, но не обманчивый в своей покорности голос. – Прошу, проходите.
Коул нахмурился, чувствуя, что что-то не так: сердце на мгновение замерло, а после сделало болезненный кульбит, застучав в шальном темпе, крыльев носа коснулся завораживающий, легкий, опутывающий, вынуждающий с наслаждением вдохнуть ещё глубже аромат цветущей вишни, а после его обдало жаром, от которого у альфы дрогнули поджилки, жаром безызъянной ментальной воли совершенной особи.
Альфа поднял глаза, медленно, чувствуя, как внутри пульсирует клубок страха, побуждая, не медля, подчиниться, преклонить колени и пасть ниц. Похоже, не помогал даже подавитель. Но это не могло быть реальностью. Не судя по данным дела. Не здесь. Не в Осозе. Не с ним. Но, таки осмелившись взглянуть на лицо омеги, Коул Макмайер, задохнувшись собственным восхищением, не мог не поверить своим, распустившим крылья, инстинктам альфы, сущность которого только что потерпела полное и безоговорочное поражение. Перед ним, удерживая на губах легкую, вежливую улыбку, стоял высокородный.
- Что-то не так, инспектор? – вежливо осведомился омега, и Макмайер в ответ лишь судорожно мотнул головой, мол, да нет, все в порядке, но на самом деле альфу сейчас раздирали инстинкты.
Самосохранение твердило, что нужно бежать – от той правды, к которой он так стремился, и которая оказалась настолько ошеломляющей, что моментально, словно тараном, вышвырнула его из привычной колеи, и от этого омеги, запах которого пьянил его даже под дозой подавителя, и биополе которого было настолько мощным, что его собственное уже превратилось в сдувшийся шарик, заставляя альфу чувствовать себя, как улитка без раковины. Инстинкт же особи, тот самый, который Макмайер считал низменным и безнравственным, побуждал подчиниться сильному, принять его ментальную волю и, словно продажная омега, предложить себя, умоляя о запечатлении. Да, этот высокородный уже был запечатлен, точнее, он сам запечатлел кого-то, но от этого казался ещё более притягательным и желанным, словно сам факт метки подогревал инстинкт доказать, что он более достоин её, нежели тот, неизвестный, которому он уже, до рыка сущности, завидовал.
Его запах… его ментальная воля… его внешность в целом… Альфа был порабощен. Возможно, сейчас он бы, прямо у порога, свернулся бы у ног этого омеги, заскулил бы, выпрашивая хотя бы прикосновение, но, даже несмотря на уровень редукции своего генома, Коул Макмайер обладал стойкой волей и предубеждениями, которые, скорее всего, и не позволили его коленям дрогнуть настолько, чтобы пасть, как альфа. Пусть перед ним и высокородный, но это всего лишь человек, более того, человек, жизнь которого опутана тайной, и ключ к этой тайне сейчас в его, альфьих, руках, так что сдаваться, даже не обнажив меч, Макмайер не собирался.
- В таком случае, проходите, инспектор, - омега развернулся, скрываясь в недрах квартиры, и Коула словно вытолкнули из жестких тисков, он даже выдохнул шумно, чувствуя, с каким надрывом его слабое биополе приходит в более-менее надлежащий вид, хотя ощущение ментальных витков так и не исчезло, словно омега оставил после себя поводок, пока что длинный, чтобы альфа не поддался первому из инстинктов особи, но и не настолько слабый, чтобы тот сбежал.
Макмайер осознавал, что, войдя в квартиру, существенно укоротил длину этого поводка, поведясь на омегу, одно присутствие которого обостряло все его инстинкты до предела, но ключ, который был в его руках и который он не знал, как применить, уже приоткрыл запретную дверь, и не переступить порог, удовлетворив свое любопытство, свой азарт и свои амбиции было бы трусливо и недостойно альфы. Даже то, что его разум был все ещё слегка затуманен запахом и ментальным ореолом безупречной особи, не помешало Коулу Макмайеру понять, что именно к этому моменту все и сводилось – этот омега, высокородный, который скрывался в Осозе, притворяясь отбросом, и был той ступенькой доверия верхушки системы дал-эйрин, на которую ему позволили ступить в благодарность за безукоризненное служение, самоотверженный долг и глубокую нравственность.
А ведь и правда, смог бы любой другой альфа… Нет, даже не так. Смогла бы какая-нибудь другая особь пройти столь изощренное испытание и не поддаться искушению? И Макмайер сейчас думал не об инстинктах, ведь этот раунд он и сам проиграл – пусть подавитель и действовал, но даже с ним противостоять ментальному давлению и очаровывающему аромату высокородного было невозможно – а о том, смог бы, например, хотя бы тот же Роджер правильно расценить ситуацию и расставить приоритеты так, как того требовала система дал-эйрин? Может, в его мыслях это звучало слишком высокомерно, но Коул Макмайер сильно сомневался в том, что, будь на его месте кто-то другой, он бы справился с этим испытанием.