- Простите, - таки отступая на шаг и так и не отдав ему букет, снова, с той же отчетливостью и твердостью, только полушепотом, произнес омежка, - это впервые, посудив по связующему запаху, я ошибся.
- Сделав, что? – удивлённо переспросил Учиха. Этот омега точно был странным. Он странно воспринимался, странно на него реагировал и говорил странные вещи. И все эти странности, до дрожи самой сущности, возбуждали.
- Ваш запах связан с другим, легким цветочным, - все ещё держа этот роскошный букет белых тюльпанов в своих объятиях, пожал плечами омежка. – Этот, второй, как мне показалось, принадлежит женщине-омеге, - мальчишка робко улыбнулся. – Верите или нет, но до этого я ни разу не ошибался.
- Не ошибся и в этот, - почему-то это раздражало. Не то, что мальчишка с легкостью, по запаху, а ведь они с Харуно ещё не были повязаны ни узами клятв перед Предками, ни метками, понял, что он не одинокий альфа – скорее всего, поэтому и вел себя с ним сдержано – а то, что эти цветы он покупает для своей женщины. Что-то в этом было неправильное. Как сказал мальчишка, белые тюльпаны не предопределяют «но» или «может быть», а они в своих отношениях с Харуно натыкались на эти слова довольно-таки часто.
- Знаю, - пробормотал омежка, все так же отводя глаза, а Саске почему-то стало совестно, словно он предал доверие этого мальчика, пообещав ему что-то очень важное, но, в последний момент, не сдержав своего обещания. Сущность на него обиделась и затаилась, отказываясь в столь подходящий момент, когда омежка был открыт, и он мог бы, чуточку надавив, почувствовать исток силы его Предка, ему подчиняться. Проще говоря, это был бунт. Его сущность решила проучить его, альфу, Первородного, за то, что он, пусть и неосознанно, обидел мальчика. Пожалуй, это уже переходило всякие границы.
- Я беру этот букет, - бросил резко, недопустимо вкладывая в слова вес своей альфьей силы, а после, молча топтался у хлопочущего вокруг букета мальчишки, то ли все ещё сердясь на него, то ли таки чувствуя необходимость извиниться.
Сущность молчала, все ещё обижаясь, собственно, из-за ничего. Он выбрал Харуно Сакуру. Сознательно, пусть Ходзуки был чертовски прав в своих суждениях о том, что смотрелись они вместе пусть и красиво, но не гармонично, так что сомнений не должно было быть. Не должно… но они скреблись. Где-то глубоко внутри. И уже одного это факта было достаточно, чтобы возненавидеть этот букет белых тюльпанов, дарение которых не предопределяет «но» или «может быть».
В какой-то из моментов, все так же наблюдая за мальчишкой, Саске представил их рядом – получилось довольно занимательно. Он – высокий, широкоплечий, черноволосый альфа, Первородный, о чем свидетельствовало особое строение его глаз, именуемое Шаринган, обладающий наследием самого сильного, Десятого, Предка, и этот омежка – невысокий, хрупкий, золотоволосый и голубоглазый, улыбчивый и приветливый, со странным запахом и слабой, крайне слабой сущностью своего Предка. Да, они по всем показателям совершенно не подходили друг другу, но вместе смотрелись просто идеально.
- С вас пятнадцать тысяч иен, - дворовой альфа, скорее всего, учуяв, что его феромональный фон сгустился, покосился на него предупреждающе, но промолчал. Саске фыркнул, небрежно бросил на стол две десятитысячные банкноты, сгреб упакованные цветы и, резко развернувшись, направился к выходу.
«Цветочная романтика»… Какое глупое и неуместное название. Какой только Предок дернул его зайти именно в этот магазин, выходя из которого, он чувствует себя так, словно только что сражался с целой шайкой дворовых. Сущность по-прежнему молчала, изредка ворча о том, что все-таки стоило извиниться перед омежкой, который совершенно не виноват в его дурном настроении, нежелании ехать домой к Сакуре и том, что теперь его слабый запах Саске чует, даже несмотря на всю гамму благоуханий вокруг. А ведь в этом году у него ещё не было гона.
- Спасибо, что посетили магазин «Цветочная романтика», - Саске остановился у двери и обернулся, удивленно смотря на склонившегося перед ним мальчишку. – Меня зовут Намикадзе Наруто. Буду рад помочь вам ещё раз, - омежка выпрямился, и в его глазах цвета драгоценного сапфира не было ни капельки обиды, но в них была и не только та, традиционная вежливость, с которой, обычно, провожают покупателей. Наруто… Теперь он точно запомнит это имя.
- Конечно же, ещё поможешь, малой, - глаза блондинчика гневно сузились, и его сущность альфы снова в игре. Саске почувствовал её азарт, как когда-то давно, когда он ещё был подвластен сущностным порывам, и это дает просто невероятный прилив сил. Такое ощущение, что у него за спиной вырастают крылья, хотя у его Предка крыльев точно не было.
- Я уже совершеннолетний, - прошипело цветочное чудо, и на миг Саске показалось, что в глубине сапфировых глаз мелькнул опасный, обжигающий огонек. Это заводит, но ему уже не шестнадцать, а двадцать шесть, так что поставить опрометчиво распоясавшуюся сущность на место – дело опыта и техники.
- Спасибо за букет, - бросает, разворачиваясь, и машет на прощание рукой – Ещё увидимся, Намикадзе Наруто, - над дверью мерно звякает колокольчик.
Улица встречает его уже привычным шумом. Саске торопливо садится в машину, бросает белоснежные цветы на переднее сидение, заводит мотор, переводит взгляд на букет и, глубоко выдыхая, откидывается на спинку сидения. Внутри все бурлит. Уже давно так не бурлило, как и сущность ещё ни разу ни на кого не реагировала столь странно, но приятно. И все это потому, что пятнадцать минут в его жизни существовал продавец-омежка из магазина «Цветочная романтика». Похоже, даже опрометчивые решения, порой, бывают своевременными.
Комментарий к О своевременности опрометчивых решений.
*О-кяку-сама – в Японии вежливое обращение к покупателю, дословный перевод – «уважаемый следующий клиент».
========== О буре, предшествующей затишью. ==========
- Я дома! – глупая японская традиция, извещать кого-то о своем приходе. Смысл говорить эту фразу, если, например, дома тебя все равно никто не ждет или же ждет тот, чье ожидание не имеет для тебя никакого значения.
Саске, будучи человеком практичным, прагматичным и даже немного циничным, редко заморачивался такими вещами, произнося стандартную, утвержденную вековыми традициями фразу каждый раз по возвращению домой, при этом ничего не чувствуя… ничего домашнего, уютного. Просто привычка, можно сказать – обязанность, но сегодня почему-то стало муторно от того, насколько буднично и безжизненно это прозвучало. Прислушавшись к сухой, констатирующей, отстраненной интонации собственного голоса, Саске и сам не поверил в то, что он искренне рад вернуться домой, к своей омеге, которая верила в обратное.
Ведомый странным волнением, Саске пришел к выводу, что раньше его совершенно не беспокоило то, что рядом с Сакурой ему удобно как мужчине, человеку, бизнесмену, в какой-то мере альфе, но совершенно некомфортно, когда речь шла о чем-то более глубоком и менее материальном. Например, об искреннем смехе. Как бы Саске не силился, но он не мог вспомнить ни один момент, когда бы он над чем-то смеялся вместе с Сакурой, просто потому, что это смешно. А над этой мелочью стоило задуматься, особенно, учитывая то, что ещё полчаса назад он улыбался только потому, что мальчишка-продавец оказался забавным. И красивым. Это так. К слову.
- С возвращением, дорогой, - Сакура выпорхнула ему навстречу, но сразу же, только успев окинуть его взглядом, остановилась, удивленно хлопая длинными, подкрашенными ресницами.
- «А у мальчишки они золотистые, густые и пушистые», - Саске глубоко выдохнул, пытаясь сосредоточится не на том, что было всего лишь мимолетностью, последствием его опрометчивости и, возможно, коварно подбирающегося гона, а на том, что он имел сейчас, причем имел по собственному выбору и желанию.
Он никогда не говорил, что Сакура некрасива. Есть, конечно, омеги и получше, и позаманчивей, и покраше, и ещё многое «по», но не каждая омега умела подать себя так, как Сакура. Жена Первородного не должна теряться на его фоне. Она может оставаться в тени, обязана не привлекать к себе излишнего внимания, не давать поводов для сплетен о том, что макияж криклив, прическа портит, наряд безвкусен и прочее, но при этом не должна производить впечатление серой мышки. Саске уверен, что в подобных вещах Сакура будет идеальной супругой для него, Первородного, пусть, скорее всего, и не преемника главы клана Учиха. Даже сейчас, всего-то встречая своего альфу у порога, Сакура выглядела изумительно.
Легкое, струящееся по фигуре сиреневое платье, кажущаяся небрежной, словно пучок волос взяли и просто закололи, прическа, но при этом розовые локоны вьются, кокетливо касаясь плеч, мягкие туфли на плоской подошве, лишь нитка белых бус на шее, – по-домашнему, но вполне достаточно для того, чтобы произвести впечатление на своего альфу. Да, Сакура будет идеальной супругой, тем более после того как примет к сведению уроки Микото-сан. Она останется удобной омегой и верной спутницей жизни, которая выносит и родит его детей, даже не будет роптать, если он все-таки отдаст дань устаревшим, но не приевшимся традициям и заведет себе официального любовника, но при этом сделает все, чтобы всегда быть на ступеньку выше фаворита своего мужа. И если все именно так, как он уже представлял себе тысячу раз, выбирая омегу и, в итоге, выбрав Сакуру, то почему у него такое ощущение, что во всей этой идиллии чего-то не хватает? Чего-то спонтанного и непродуманного наперед, что ли?
- Прости, что заставил тебя волноваться, - вспомнил, наконец, о том, что в одной руке коробка конфет, а во второй цветы. Белые тюльпаны. Безо всяких «но» или «может быть». В общем, без подвоха. – Это тебе.
Почему-то больно смотреть на то, как в оливковых глазах зарождается радостный блеск, а красивое лицо озаряет счастливая улыбка. Странно, но раньше подобные мелочи воспринимались им как данность: омега – это омега, со всем к ней предлагающимся. То есть, омега, цветы, подарки, романтические ужины и мятый шорох постельного белья – это вполне сочетаемые вещи. Это удобные вещи. Вещи, которые всегда можно заменить новыми.
Саске фыркнул, слегка натянуто улыбаясь. А ведь, получается, Сакуру тоже можно заменить. Он сам сегодня утром думал об этом, о том, что если Харуно не научится быть Учиха, то им придется расстаться, а ему, соответственно, искать новую невесту. Новую… Словно покатался на одной машине – не понравилось – пересел в другую. Разве с любимым человеком должно быть так?
- Спасибо, Саске… – внимание со стороны альфы столь неожиданное, что Сакура даже не знает, как реагировать.
Конфетно-букетный период с Саске – это лепестки цветов на постели и шоколадный десерт на завтрак после страстной ночи. По крайней мере, таковы её воспоминания. Её перерожденная сущность, не слабая, но и недостаточно сильная, чтобы противостоять природному магнетизму Первородного альфы, затихает в восхищенной покорности. Сакуре кажется, что сейчас, в прихожей их квартиры, когда за окном, где-то вдали, начинает трепетать молния, в их с Саске отношениях что-то меняется, что-то в лучшую, более доверительную, чувственную, сближающую сторону. Возможно, все её страхи неоправданны, ведь если Саске выделил её среди остальных, выбрал, приблизил, вероятно, она значит для него больше, чем очередная омега-пустышка. Просто Саске альфа, а альфы от природы скупы на чувства, что, впрочем, не мешает им выражать их в вот таких вот мелочах. Важных мелочах. Для неё. Мелочах, которые доказывают, что она тоже нужна Саске.
- Спасибо! – Саске чуть пошатнулся, когда Сакура прижалась к нему, обнимая за шею и прислоняя голову к его плечу. Он тоже обнял её в ответ, все ещё держа в руках коробку и букет.
В зеркале отражалась такая правильная, безукоризненная картина: высокий сильный альфа и хрупкая омега у него в объятиях. Взгляд медленно скользнул вниз, замирая на белоснежных бутонах. Со вздохом Саске признал, что продавец-омежка все никак не выходит у него из головы. Его образ – светлый, чистый, яркий. Его глаза – большие, лучистые, отражающие целый мир. Его волосы – каскад золота и поток солнечных лучей, таких непослушных и чуточку кокетливых. Его запах… Запах, казалось, не отпускал, словно вился за ним, своими ароматными ниточками уцепившись за полу его пиджака. И весь омежка сам по себе такой… необычный. Наруто… Его имя, слово капля меда на языке – чуточку щиплет вначале, а после растекается сладостным послевкусием. Не приторным, а именно сладостным, замирающим на губах.
- Саске, твой запах… – доносится, как сквозь вату. Он дома. Он рядом со своей омегой. Рядом со своей будущей супругой. Все правильно. Без каких-либо «но» или «может быть». Все так, как и должно быть в жизни Первородного.
Саске, глубоко выдохнув и потянув уголок губ в подобии улыбки, посмотрел на Сакуру, пытаясь осознать сказанное ею. Омега все ещё в его объятиях, но уже не льнет к нему, а, запрокинув голову, требовательно и чуточку зло, с капелькой страха смотрит в глаза. Сущность Предка удивилась не меньше Учиха, ведь ещё пару секунд назад все было хорошо, правильно, ничто и никто не врывался в его жизнь и не сметал его уверенность в том, что все идет пусть и размеренно, зато верно, и не нужны ему, в двадцать шесть лет-то, никакие опрометчивые встряски, романтические приключения, влюбленная обезбашенность и прочая наивная чепуха. Как Учиха и Первородный, он в первую очередь должен думать о долге и чести.
- Что? – Саске нахмурился, ощущая, насколько разъярена омежья сущность Сакуры. Конечно же, ему ничего не стоит подавить эту вспышку гнева, но её причина волнительна и почему-то слишком важна. Впрочем, в этом, скорее всего, нет ничего удивительного, ведь Сакура – его омега, его неофициальная наречённая, так почему бы не начать уделять ей немного больше внимания, чем он привык уделять своим предыдущим пассиям?
- От тебя воняет омегой, - злобно шипит Сакура, морща лоб и цепляясь тонкими пальцами в лацканы его пиджака. – Воняет так, словно ты терся о неё. Или она о тебя?
Харуно приподнимается на носочки, заглядывая альфе в лицо. Крылья её носа трепещут. Она дышит глубоко и часто, по легкому запаху пытаясь определить, что именно связывает её альфу и эту неизвестную омегу. И отговорки, мол, ехал в метро/автобусе/маршрутном такси, которое было переполнено – не пройдут. Не в их ситуации. И даже не потому, что Саске всегда ездит на своей машине и не берет голосующих у обочины попутчиков. Дело в том, что Саске купил конфеты и цветы, чтобы извиниться. За что? Точно не за утренний инцидент, в котором виновата она сама, и за который извиняться нужно именно ей, что она, кстати, и собиралась сделать. Возможно, за то, что дал выход своему гневу в том, что наиболее действенно разряжает любого альфу – в сексе? Но сексом от Саске не пахнет. Ей ли не знать, как меняется запах этого альфы как после обычной случки, так и во время сцепки. Но ведь есть и другие способы довести альфу до разрядки, а сильнее всего запах этого омеги въелся в пиджак и руки альфы. Он был таким тонким, что она сперва и не учуяла его – наверное, просто омега слабый, скорее всего, из дворовых – но этот запах, бродячие бы драли эту омегу, и правда, был изумителен, словно аромат росинки, скользнувшей по лепестку только что раскрывшегося бутона.
- Предки, Сакура, - протянул Учиха, закатывая глаза, - мы же уже столько раз говорили об этом, - по сути, смысла объяснять что-то именно сейчас не было. Сакура уже завелась, следуя принципу: наша песня хороша – начинай сначала, - и не дать ей выговориться, заткнув, это ещё хуже, чем потерпеть часок-другой, выслушивая ничем не обоснованные упреки, догадки и, порой, даже угрожающие предупреждения. Такова уж природа омеги – грызться с другими омегами за выбранного ею альфу, даже если этот альфа уже связан с ней и помечен ею. М-да…
Саске разомкнул объятия и отступил на шаг, смотря на сощурившую глаза и упершую руки в бока девушку непривычно-снисходительно, пытаясь понять. А ведь, когда Сакура станет его женой, она поставит на нем свою, омежью, метку, и что-то подсказывало Учихе, что выбор падет на открытое и доступное место, чтобы метку видели все, чтобы все знали, кому принадлежит Первородный альфа. Саске поежился: эта мысль задевала в нем что-то неприятное и ежистое, а сущность бычилась и супилась, смотря на него из-подо лба так, будто он стоял над ней с раскаленным тавром в руках.
- Да, говорили, - Сакура согласна и не согласна в одночасье, понимая, столь чревато скандалить второй раз за день, но в тот же момент до безумия злясь на спокойного, словно удав, Учиха, который, похоже, даже не собирается отрицать очевидное. – И ты обещал мне, что у тебя не будет никаких тайных связей – только я и официальный любовник, - если бы Сакура могла, она бы остановилась на фразе «только я», без каких-либо «но» или «может быть», но таковы условия брака с Первородным диктовало общество.