Ей бы быть благодарной за то, что Учиха согласился включить в брачный контракт пункт, который исключает многожёнство, но пункта о том, что не будет и официальных любовников в нем не было. Да и самого контракта, по сути, не было. У неё ничего не было. Только обещание Учиха когда-нибудь, когда придет время, жениться на ней. И это “когда-то” тянулось уже несколько месяцев, и это при том, что сама она ждала, пока альфа нагуляется и таки выберет её, ещё со средней школы. Как омега, она не могла диктовать условия альфе, но, вновь-таки как омега, имела полное право требовать к себе уважения.
- А этот запах… – Харуно наморщила нос и брезгливо махнула рукой в его сторону, тыкая его первородным носом в то, как сильно он провонялся феромонами дворового омеги, наверно, все-таки надеясь на то, что Учиха станет хотя бы неловко за свою оплошность. – Ты постоянно говоришь о том, столь далеко мне до твоей матери, безупречной Микото-сан, а сам подцепил какую-то омегу с наследственностью бродячей суки и посмел демонстрировать это своей невесте. Да ладно я! Но ты же мог поставить под удар свою репутацию, если бы кто-то другой учуял на тебе запах этой псицы! – Сакура распалилась, не собираясь останавливаться, даже тогда, когда темная радужка начинает алеть, а зрачок медленно деформируется, вытягиваясь – даже будучи нареченной Саске, она ещё ни разу не видела особою метку Первородных Учиха – Шаринган.
- Сакура!.. - Саске практически рычит, но омега не боится, наоборот, она с трепетом и надеждой смотрит в алые глаза с тремя точками зрачка, которые вот-вот сольются воедино, в индивидуально-совершенный рисунок Мангекё. Саму же Харуно удивляет то, что, как бы ни был зол альфа, насколько бы не буйствовала его раздраженная сущность, но букет в своих руках он держит мягко, словно боится помять нежные стебли. Может, и правда, она была неправа? Но отступать поздно. Жажда жжет. И Сакура верит. Верит в то, что она увидит не просто Шаринган, которым владеют все чистокровные Учиха, а Мангекё Шаринган – отображение громаднейшей силы сущности Предка, сущности Десятого, пробудившегося за тысячи лет со дня сотворения Луны лишь дважды – в братьях-основателях клана Учиха и в братьях, будущее которых Предки держат в секрете даже от них самих.
- Во-первых, не говори о моей матери так, будто ты её знаешь. Ты не знаешь её, но бездумно ревнуешь ко мне! - выплевывает Саске, подаваясь вперед, напирая на переполошённую девушку, которая, похоже, просто заигралась, желая того же, чего желают и другие – почувствовать на себе силу влияния Шарингана. Мерзость! Учиха сплевывает прямо на пол, небрежно бросает липкую коробку конфет омеге под ноги, а после, посмотрев на цветы, белоснежные и все так же чарующие своим легким ароматом, аккуратно кладет их на комод. Прикрывает глаза. Переводит дух.
Глупая омега, решившая, что Шаринган – это красиво и забавно. Шаринган – это оружие, которое требует огромной силы воли и ответственности. Шаринган – это угроза для окружающих, если им будет владеть безумец. Мангекё Шаринган же способен убить, разорвать сущность внутри особи на сотни мелких осколков, а плоть носителя на ошметки. Но самое страшное, что при этом человек испытывает такую эйфорию и наслаждение, что приходит в себя только тогда, когда боль уже кромсает его тело. И тогда наступает агония, плавящая все в своем смертоносном, ало-черном вихре. Откуда Саске это знает? Просто у каждого свои скелеты в шкафу.
- Во-вторых, ты, Сакура, оскорбляешь меня своим недоверием, - сущность таки присмирела, и Саске открыл глаза, темные, как сам ночь, смотря с осуждением и укором, ведь ему, и правда, тоскливо, потому, что Сакура, любящая его настолько, что он сам не сомневался в том, что она сможет противостоять гипнозу Шарингана, оказалась слаба, при этом имея сильную, способную на многое сущность. Расточительство и тщеславие – те ещё враги наследия Предков.
- Я всего лишь покупал тебе цветы и столкнулся с омегой, - довольно с него этих наконец-то осознанных, щенячьих выражений на лицах омег, поэтому Саске отворачивается, снимая пиджак и разуваясь. – Просто столкнулся с мальчишкой-продавцом и не дал ему упасть, - да, он врет и не жалеет об этом, потому что Сакура вывела его из себя, а образ золотоволосого омежки предательски стоит перед глазами, из-за чего кажется, что он тоже чует этот необычайный, интригующий запах на своей одежде. Саске принюхался к лацкану пиджака, чуть хмурясь: он, и правда, пах Наруто. Так странно и необъяснимо, но приятно, до тихой глади внутри вместо ожидаемой бури.
- Но запах… – Сакура все ещё пытается возразить, но уже понимает, столь велика её ошибка. Да, Саске сможет простить её раздражение, гнев, злость, её ревность и её недоверие, со временем, списав все на издержки омежьего характера, но она сама, только что, возвела своего альфу на первую ступеньку пьедестала сомнений в том, что ему, женатому альфе, не понадобится красавиц-любовник подле, с которым он будет посещать те места, куда вход примерным женам заказан.
- Что запах? – Саске разворачивается, складывая руки на груди. – Да, запах на мне остался, и что? Ты каждый раз, учуяв на моей одежде запах другой омеги, будешь закатывать скандалы? Предки! - Учиха осуждающе качает головой, поражаясь собственному спокойствию, которое затопило его сущность, смывая с неё пелену гнева. – Да только в моем филиале работает несколько сотен омег, я уже молчу об омегах, с которыми я встречаюсь в сугубо деловых рамках, и тех, с которыми могу просто столкнуться на улице. Это глупо, Сакура, - альфа пожимает плечами, понимая, что все, и правда, глупость, сплошная и беспросветная, раз Харуно не может понять столь простых вещей, - и недостойно жены Учиха, - последний аргумент остаточно выбивает омегу из колеи. И Саске снова не жалеет. Нужно воспитывать свою будущую жену, так сказать, с пеленок, вдалбливая ей, если не получается иначе, простые истины, чтобы быть уверенным в том, что, в итоге, он все-таки обретет супругу, а не головную боль.
- Просто я не уверена, Саске, - отступив на шаг, пробормотала Харуно, понимая, что, как бы там ни было, а это шанс затронуть уже давно волнующую её тему, от которой, к слову, альфа постоянно увиливал.
- Не уверена? – Учиха слегка иронично приподнял бровь, вся так же держа руки, скрещенными на груди, словно, и правда, пытался отгородиться от тех нитей привязанности, которые уже успели укрепиться между ними, с чем его сущность полностью солидарна. – И в чем же? – как по мнению Саске, Сакуре не на что жаловаться, и уж тем более он ни разу не давал поводов для сомнения.
Да, он флиртовал с омегами, но только потому, что так того требовала ситуация, потому, что некоторые его бизнес-партнеры не слышат никаких доводов, цифр и примеров. Они мечтают о внимании видного альфы, Первородного, и Саске одаривает их этим вниманием, не считая, что он поступает бесчестно или же оскорбительно по отношению к своей нареченной. Это просто рабочий прием, благодаря которому удается избежать многих неприятностей.
Да, он никому ничего не обещает, но в тот же момент намекает, что у него ещё нет ни жены, ни официального любовника, у него даже просто любовника нет, а все из-за занятости и трудов на благо прибыли всех акционеров корпорации «Bashosen». Омеги любят, когда альфа проявляет капельку слабости, им кажется, что именно их стараниями у альф появляется стимул, что именно они поддерживают и вдохновляют альф. Саске это знает. Саске этим пользуется. Саске четко держит рамки и границы, за которые другим омегам зась, а Сакура не уверена… Как бы там между ними не было, любовь – нелюбовь, но доверие обязано быть. Нет доверия – нет уважения, только страхи, которые влекут за собой, порой, трагичные последствия.
- Мы только говорим об этом, но, на самом деле, ничего не происходит, - спешно залепетала Сакура, чувствуя, что её альфа закрывается от неё, отгораживается от её чувств и отказывается воспринимать её сущностно. – Ты говорил, что, как только придет время, ты соберешь весь клан и сделаешь мне официальное предложение. Ты обещал, что, как только ты закончишь с новым проектом, мы поженимся. Ты дал слово, что, как только все формальности будут соблюдены и Предки благословят наш союз, я стану женой Учиха. Твоей женой, Саске, - высказавшись, Харуно тоже сложила руки на груди, чувствуя себя намного уверенней. По сути, она и не сомневалась в обещаниях Саске, но… но этот необычный запах на нем вводил её в бешенство, словно этот дворовой мог составить ей, омеге с наследием, конкуренцию. Чушь, но самовнушением сущность не заткнешь.
- Да, Сакура, - хмыкнув, Учиха кивнул, чувствуя, как губы, против его воли, с подачи злорадно копошащейся внутри сущности, украшает победная улыбка, - все это я говорил и не отрекаюсь от своих слов, но… – альфа вскинул голову, опять ощущая эту волну эйфории, словно кровь не течет, а бурлит в жилах, а сущность до краев насыщается силой, готовясь взмыть в небо – странное ощущение, но приятное до легкого тумана в голове. – Но ты сама только что, и неоднократно, повторяла «когда придет время» и прочее, а время, - Саске буднично пожал плечами, - ещё не пришло. Я в душ, - проходя мимо ошарашенной омеги, он заботливо потрепал её по розовой макушке, то ли как провинившуюся, но прощенную собачонку, то ли как несмышленого, но изо всех сил старающегося ребёнка. Злости не было. Как и раздражения. Саске было просто все равно. Буря миновала, сменившись затишьем. Саске улыбался, все ещё чуя на себе легкий апельсиновый запах с пряно-жгучей ноткой кардамона.
========== О мыслях, приходящих в ночи. ==========
Ужин, ожидаемо, прошел в романтической обстановке, но гнетущем молчании. После ссоры с порога и высказыванию друг другу взаимных претензий, кому-то нужно было сделать первый шаг к примирению. Кому-то, то есть альфе, как мужчине и просто потому, что он – альфа. За окном грохотал гром, тяжелые капли мелко барабанили по занавешенному золотистым жаккардом окну, словно скребясь, прося распахнуть настежь и впустить простолюдинство в царственность, подставив лицо с аристократическими, точенными чертами обыденной воде, дарующей ощущение свободы. Странный порыв, как для сущности, ставшей затворницей в клетке из плоти и костей несколько тысячелетий назад.
Нож громко царапнул по фарфору тарелки, и Саске из-подо лба посмотрел на с виду безмятежную омегу, медленно, с наслаждением и любованием, разрезающую сочную отбивную. Учиха мысленно вздохнул: ох уж эти омежьи приемы, изученные им вдоль и в поперёк, никакой изобретательности или же инициативности. Все на его, альфьи, плечи. На этот раз уже сущность недоуменно посмотрела на него, а Саске в ответ лишь пожал плечами, давая понять, чтобы выбора, как такового, у них обоих нет. Вместе с очередным раскатом грома в голове мелькнула, но, жаль, сразу же ускользнула мысль о том, что между ним и его сущностью Предка только что произошел довольно-таки странный, безмолвный, взаимопонимающий диалог.
Сакура отложила столовые приборы, сделала маленький глоток воды из бокала и поднялась. Все это она проделывала, держа спину ровной, плечи расправленными, а голову прямо, вот только её взгляд был опущен. Вынужденная покорность – вот о чем кричала эта нарочитая сдержанность, скрупулезность и педантичность в каждом жесте, словно омега демонстрировала, что, да, смотри, альфа, я могу быть и такой. Могу быть идеальной Учиха. Саске был согласен, что получалось неплохо, практически идеально, если бы не редкие, нетерпеливые взгляды. Вслед за затишьем пришло сомнение.
Тихо, но четко попросив разрешения, омега начала убирать посуду, медленно и неторопливо, как и положено послушной жене. Конечно, современные омеги так себя не вели даже в присутствии главы клана или же высокопоставленных гостей, а традиции беспрекословного подчинения мужу остались в прошлом, но Сакура все ещё злилась, что и диктовало линию её напускного поведения. Саске снова вздохнул, на этот раз уже так, чтобы омега услышала. Вздохнул разочарованно, словно делая Харуно замечание: раз уж Сакура хочет изображать из себя то ли рабыню, то ли наложницу правдоподобность обстановки лишней не будет.
- Желает чего-то ещё, Саске-сама? – Сакура замерла перед альфой, склонив голову и чинно сложив руки на животе, будто она была не в легком платье, а в традиционном кимоно. Гром громыхнул где-то совсем близко, и омега мысленно послала проклятье от имени всех Десяти Предков Райдзину*, которому в столь ответственный для неё момент не сиделось в своих небесных пенатах. Омега понимала, чувствовала и боялась: либо сегодня она получит что-то большее, нежели просто обещания, либо уже завтра – ключи от новой квартиры в качестве компенсации за несбывшиеся надежды. Знакомство, длиной в двадцать лет, не предопределяло третьего варианта.
- Да, пожалуй, - лениво протянул Учиха, разворачиваясь к девушке и осматривая её с головы до ног, оценивая придирчивым взглядом. Сущность соглашалась с тем, что перед ними красивая омега, которую он, альфа, хочет заполучить в свою постель, и в тот же момент предавала, кичась своей безупречной памятью. Светловолосый омежка, чуть склоненная вбок голова, ласковая улыбка, апельсиновый запах с пряно-жгучими нотками кардамона. Почему же ему все ещё чудится, что он предал доверие этого очаровательного создания, не последовав за порывом собственной сущности?
Саске вальяжно откинулся на высокую спинку мягкого стула, положив руки на подлокотники и разведя колени в стороны. На лице Сакуры медленно начали проступать багровые пятна – гнев, злость, смущение. Учиха хмыкнул. Его сущность вместе с ним, лениво потягиваясь во весь рост и прогибая спину. По крайней мере, именно так альфа видел её со стороны.
Он медленно, едва заметно кивнул, смотря на омегу так, как того требовали правила не им, между прочем, начатой игры – беспощадно, неумолимо, слегка пренебрежительно, но при этом заинтересовано. Харуно побледнела. Кончики тонких пальцев дрогнули, пощипывая сиреневый атлас. По высоко-вздымающейся груди поползли мурашки. Воздух наполнился тонким, трепещущим ароматом омежьих феромонов. Её перерожденная сущность была слишком осторожна и уступчива, чтобы не казаться заурядной.
Саске выгнул бровь, приказывая на сущностном уровне. Не подавляя, просто напоминая о том, что омега вроде как собиралась беспрекословно подчиняться альфе, зная, что сейчас Сакура слышит этот мысленный приказ в своей голове и испытывает соответствующие ощущения. По мышцам ног прошла судорога, губы стали похожи на тонкую, алую нитку, а в глазах цвета спелых оливок – благоговение, желание, страх, сомнение. Учиха сознательно оставил маленькую лазейку, надеясь на то, что омега все-таки воспротивится, хотя бы капельку, хотя бы на пару секунд, хотя бы потому, что у неё тоже есть гордость и ей не чуждо чувство собственного достоинства, но восхищение в глубине темного, расширившегося зрачка не оставляет и тени сомнения. Как только Сакура опускается подле него на колени, Саске сразу же прикрывает глаза, позволяя ощущениям захлестнуть до беспамятства.
Но ему надоедает уже через пару минут. Кажется, что не хватает чего-то такого… такого какого-то… Саске и сам не знает, что не так, ведь раньше все было просто замечательно, страстно, отзывчиво, до громких стонов, пышущих жаром потных тел и сладкой вязки, а сейчас просто механические ощущения того, что твой член ласкают языком. Как-то это… мерзко. Мерзко и липко. Внутри. Словно эта вязкая чернота выползает из глубин его собственной сущности, опутывает, пульсирует в радужке не алым, а именно черным, поглощая все мысли и чувства, обнажая лишь животное желание доминирования над слабым.
Рука тянется к розовым локонам, все ещё аккуратно-подобранным, но уже чуточку растрепавшимся, чтобы сжать их в сильном, приказном порядке, задавая жесткий, глубокий, быстрый темп. Тянется, но над самой макушкой замирает, а после медленно снова возвращается на подлокотник.
У Саске такое чувство, что вместо сущности внутри прорва, из которой, вьючись, вырываются черные хлысты. Его сущность сама по себе, ранее безликая, просто сгусток темени, в котором видны лишь контуры, вдруг отчетливо выделяется человеческим силуэтом, распятым во тьме и холоде цепей. Некто подымает голову. Длинные седые волосы скрывают лицо. Лишь улыбка синюшных губ – вымученная и немного печальная, обнажающая кромку острых клыков. Раскат грома…
Саске вздрагивает и резко отстраняет омегу от себя. Возбуждение и желание, словно яд – сладкий, но обманчивый в своем послевкусие, все ещё смешиваются в крови, где-то в глубине, в той прорве, из которой растекается тьма, обволакивая его изнутри. Тьма горькая, но в тот же момент, испивая её, он не может ею насытиться, глотая ещё и ещё, жадно, большими глотками, словно она, черпаемая из пустоты, способна заполнить его собственную пустоту.