И поэтому для него Баки, — весь и полностью, цельный и единственный, — это самый огромный в мире «выбор без выбора».
Не потому, что он боится отказаться от Баки. Да, тогда ему придется уехать/вернуться к матери в другой чертов штат, перевестись в другую школу и лишиться кусочка своего сердца, огромного количества возможных приятных воспоминаний, а также его лучшего друга. Да, тогда ему возможно будет так больно, что каждый день будет «плохим» на протяжении оставшейся жизни. Да, тогда его жизнь действительно изменится.
Но он не боится этого. Для взрослости это нормально — когда все валится из рук, рушится и идет не по плану.
Но Стив не боится этого. Не боится потерять Баки, хоть и знает что обречет себя на вечную боль. С другими болями сжился и с этой сживется.
Но выбор все же является для него «без выбора», потому что он не видит смысла отказываться от Баки. Это просто… Просто не нужно ему.
Потому что он любит Баки.
А это… Это как раз-таки единственное, что нужно, чтобы согласится на Баки.
Просто симпатия, просто какое-нибудь теплое чувство, которое позволит ему стать с Барнсом действительно близкими людьми… Оно у него есть. Наравне со страхом. Это тоже вечное и, как говорится, воды у моря не отнять, да?..
Создается ощущение, что у него где-то сзади маленький пушистый заячий хвост, а сам он — невыносимый трус, но это не так. Просто его жизнь меняется. В вагонетке под названием «невозврат» он медленно катится высоко вверх к главной кульминации, к той самой точке.
И, продолжая сравнение, — чтобы было ясно и не было пересудов хотя бы внутри него самого, — он не видит то, что после, не видит обрываются ли рельсы у самой земли или еще далеко в воздухе.
Хотя… Подумать о том, что рельсы могут не обрываться, у него просто не хватает духу. Потому что это слишком смело. Слишком сладко. Слишком невероятно.
Бакс, который касается его. Ничего такого, он просто касается кожи его плеча или лопаток, касается его запястья, касается его души…
Раньше так было часто. Раньше этого было много. Стив соврет если скажет, что не скучает по этому. По их утренним, после совместных ночевок, соревнованиям, кто первый успеет в ванную. По прогулкам чуть ли не до самой ночи. И по взгляду…
Многие говорят, что глаза — зеркало души. Он заметил уже давно, что глаза — это зеркало чувств.
В глазах Баки, — когда бы тот на него не посмотрел, с раздражением/весельем/радостью/грустью, — он всегда видел такой взгляд, который буквально кричал, совсем ни от кого не скрываясь:
— Да ты у меня под кожей сидишь, ты понимаешь! У меня дороже тебя никогда и никого просто! Я же тебя…
Полный или остаточный, перекрытый другими чувствами, этот взгляд всегда был.
Стив, конечно же, заметил его не сразу, а когда заметил… В нем самом появилось что-то такое стальное и очень-очень крепкое. Вместе с мыслью о том, что Бакс так сильно чувствует его, — как самого настоящего и самого лучшего друга, — внутри Стива появилась странная уверенность и сила.
Он понял, что именно у него всегда сможет найти одобрение, у него же сможет найти и поддержку, и помощь. К нему он может прийти со своей проблемой хоть в три часа ночи, но все же получит какой-то отклик.
И, просто к слову, его мать любит его. Он любит ее тоже.
Но ее взгляд, когда она смотрит на него, полон только обреченности. И с этим ничего не поделаешь.
Это просто есть.
Его собственный дом вырастает перед ним неожиданно. На четвертом этаже, на кухне, горит свет.
Стив замирает перед подъездной дверью, неспешно набирает код, правильно лишь раза с третьего, а затем заходит. Придумывать слова оправдания было бы нечестно и глупо, но он бредет по лестнице точно на казнь или вечную каторгу.
Будто заранее знает, что переступив порог, попадет в свой личный круг ада, повторяющийся раз за разом и до бесконечности.
И будет больно. Он готов к тому, что будет больно до крошащихся зубов.
Баки ждет на кухне. Стив слышит отзвук упавшей ложки, когда открывает входную дверь и позвякивает ключами. Неспешно разуваясь и стягивая куртку, он смотрит только в пол. На постеленном ламинате странные причудливые узоры и годовые кольца, а чуть дальше сильные стройный ноги.
Парень все же вышел встретить его и, оперевшись плечом на дверной косяк у входа в кухню, теперь стоял и, скорее всего смотрел на него. Стив чувствовал, как его взгляд скользит от макушки до пяток и обратно. Тут же покрывался мурашками.
Теперь все взгляды Барнса стали иметь совершенно другой смысл, а ему… Ему просто так сильно хотелось, чтобы тот вновь посмотрел на него как раньше. Будто у них нет проблем, будто между ними нет проблем и будто бы кроме них…
Будто бы кроме них никого нет. Не было. Быть не могло.
Стив вешает куртку на крючок и, не поднимая глаз, достает телефон. Смотрит на него, но в пол, пока проходит мимо друга.
Только вот тот его никуда не пускает.
Он выставляет руку и ставит барьер ему поперек груди. Стив отскакивает как ошпаренный/ошарашенный/дикий. Чуть не выпускает телефон из рук, отступает почти что к самой двери.
Глаза в глаза. Смотрит затравленно, но все же не испуганно. Ждет, что Баки что-то скажет.
Но тот молчит. Смотрит на него, почти не моргая, пока Стив нервно сглатывает раз за разом, переступает с ноги на ногу.
И он не знает, что парень видит в нем. Сам мальчишка видит человека, которым восхищается, которого… Любит?..
Возможно. Возможно он любит его намного больше, чем сам думал. Любит и снаружи, и внутри.
Стив прочищает горло.
— Бакс, я… — во рту пересыхает, язык становится вялым и будто распухает. Он откашливается снова. — Бакс, дело в том, что я…
— Прекращай мямлить, Роджерс!
Голос грубый и злой. Тон — подавляющий.
Стив не пугается. Такого Баки он знает тоже. Такого до крайности рассерженного, обиженного и… Задетого за живое.
— Я, мм, я просто хотел извиниться и…
— Ох, правда?! Действительно хотел извиниться? — парень встает ровно и делает шаг. Даже нет, пол шага. Стив стойко остается на месте. — И за что же, скажи мне, ты хотел извиниться?! За то, что свалил, не оставив ни записки, ни хоть какого-то предупреждения? Или может за то, что не удосужился взять трубку? Я звонил тебе почти сорок раз, Стив, неужели нельзя было догадаться, что я просто волнуюсь?!
— Я… Бакс, я лишь… — он сжимает мобильник в ладони и чувствует как корпус врезается в пальцы. Он хочет зажмуриться, но не может.
Виноват здесь лишь он, ему и отдуваться.
— Иногда, вот в такие моменты, мне кажется, что я тебе все только усложняю! Со своей заботой, со своей постоянной опекой. В такие моменты ты настолько прожженный эгоист, Стив, что мне хочется не просто тебя ударить!.. Я бы тебя с удовольствием убил сейчас, честно. — он делает еще шаг, а его руки сжимаются в кулаки. Мальчишка вздрагивает, ошарашенно и… Больно?..
Ему действительно больно. Больно из-за чужих слов, больно из-за того, что не может заставить себя признаться в страхе. Не вслух даже, хотя бы молча. Хотя бы самому себе, черт побери.
Барнс продолжает:
— То, что произошло вчера, совершенно ничего не изменило. Я понимаю, это ново для тебя, но я — это все еще я, черт подери! Джеймс Бьюкенен Барнс, который волнуется и беспокоится за тебя! А ты ведешь себя, как вспыльчивая ветреная малолетка! Убегаешь куда-то, не берешь трубку! Ни одни нормальные отношения на этом не строятся, идиот!..
— Нормальные?.. Где ты нашел здесь кого-то нормального, Барнс?! — оскорбления задевают и боль отходит на второй план. Он тоже может быть страшен в гневе. Он тоже умеет бороться со своим страхом и делать то, чего делать до паники не хочется. Только вот прямо сейчас, вместо того, чтобы спокойно сказать «я испугался», он говорит кое-что совершенно диаметрально противоположное: — Ты говоришь об этом так, будто бы это что-то простое, что-то обычное, но мне до чертиков страшно, ясно тебе?! Потому что я бреду и вообще не знаю куда! Внутри меня что-то происходит и, да, я боюсь этого! Можешь считать меня трусливым дерьмом, но я боюсь этого! А ты говоришь об этом так просто, что… Что… Я лишь хочу попытаться остаться нормальным, Бакс, я не хочу становится кем-то!.. К-кем…то…
Он поджимает губы и закусывает щеку изнутри. Баки отшатывается и на его лице такая невероятная обида, что у Стива ноги подгибаются. Он еле может заставить себя дышать дальше и не впадать в панику.
— Ох, ты хочешь остаться нормальным?.. Ясно. Отлично. Конечно, кому же захочется становится таким поломанным, больным и отвратительным, как я, да, Роджерс?! — он рычит, срывает с крючка свою куртку и сминает ее в сжавшемся кулаке. — Я никогда не думал, что мой лучший друг и, уж прости, любовь всей моей жизни, такой грязный и отвратительный лицемер и гомофоб! Ты — лжец, Роджерс! А я — гей. И это просто есть. — он делает два резких шага, наклоняется прямо к его лицу и с ненавистью шипит: — Можешь уже бежать блевать, я же подошел так близко, вдруг еще заразишься моей неправильностью, а?!
Стив зажмуривается, а Баки, пихнув его плечом, выходит. Входная дверь хлопает оглушительно, но мальчишке все равно.
Он зажимает рот ладонью и в бесшумных рыданиях опускается на пол.
Достигнув кульминации, рельсы все же обрываются. И оборвал их не кто иной, как он сам.
~•~
========== like ==========
Комментарий к like
Чтобы после не возникло вопросов, да: там флешбэк внутри флешбэка.
Я, черт побери, в очередной раз раздвигаю рамки возможного.
М. Зяблик
~•~
Полтора года назад.
Солнце медленно катится к закату под углом около восьмидесяти или может семидесяти пяти градусов. Стив нахмурившись отводит от него взгляд. Глаза побаливают, все, что вокруг, становится одним лишь ярко-желтым пятном.
В пальцах крутится колпачок от закатившейся под книжный стеллаж ручки. Он не знает, что ему теперь делать.
Со стуком отложив его на подоконник, мальчишка трет закрытые веки и поджимает губы. Учебный год только начался, прошло-то всего ничего, каких-то полтора месяца!..
У него проблемы.
На самом деле одна, но весомая. Как известно ничто не предает слову большей весомости, чем множественное число…
Поэтому у него проблемы.
В библиотеке пусто. Даже, скорее, пустынно. Ему постоянно кажется, что вот-вот прокатится перекати-поле, а затем подует ветер и песочные барханы медленно перетекут на полметра в сторону.
Да, в библиотеке пусто. Он приходит сюда каждый день после уроков, и он всегда один.
Многие считают, что начало года — продолжение летних каникул. Еще больше людей думают, что весь учебный год — летние каникулы.
Стив пускает усмешку, качает головой.
Лезть за укатившейся ручкой бесполезно, только пыли на джемпер соберет, а потом будет выглядеть, как… Перекати-поле?.. Возможно.
Значит остается только вернуться за стол, вытащить из кармана с запасными ручками новую и продолжить изучение латыни. Но у окна так хорошо…
Он видит пустое футбольное поле, небольшой пролесок, что за ним, и деревья. Их листву колышет легкий теплый ветер, и Стиву кажется, что он чувствует его дуновения на своем лице.
Вздыхает.
В моменты посиделок тут, ему кажется, что школьная программа — самая скучная и ужасная вещь в мире. На самих уроках еще терпимо, но здесь, среди пыльных полок заставленных знаниями и науками всех мастей и видов…
Находясь в десятом, Стив даже не переживает о предстоящих выпускных экзаменах. Всю школьную программу он уже выучил, теперь взялся за университетскую.
Если за два года успеет выучить и ее, то получит высшее экстерном. Это было бы неплохо.
Особенно когда на встрече выпускников пару лет спустя, он увидел бы лица своих одноклассников и лицо Б… Нет. Подожди. Постой.
Брови сходятся где-то у переносицы, губы сжимаются в ниточку.
Футбольное поле уже пустое, а значит скоро он придет. Он придет, затем они поговорят.
Стив хотел бы наврать себе, что все будет в порядке, но знает, что все изменится. Уже изменилось. Он изменился.
Письмо с откровенными посланиями, со словами, с запятыми и точками, прожигает его задний карман. Руки так и тянутся взять его, перечитать, но на самом деле выбросить.
Если Баки скажет, что это ложь, Стив готов забыть и вернуться назад. Он действительно сможет это сделать ради Бакса, он знает.
Только если тот скажет, что это ложь. Чертова дурь. Беспросветное вранье.
Скрестив руки на груди, мальчишка зажмуривается, но когда открывает глаза все остается по-старому. Окно, за ним поле, сзади шум захлопывающейся дверь, шипение негодующего библиотекаря и шаги.
Раз-два.
Раз-два.
Как маятник. Как капли воды, стекающей с поднимающейся все выше чаши, на том самом устройстве для казни.
Как только вода вытечет полностью, лезвие отсечет ему голову и… Как же оно там называлось-то?
— Стив?..
Шепот крадется между полок, он встряхивает головой и поводит плечами. Все будет в порядке. Баки скажет, что это — фигня, а затем все будет в порядке.
— Стив, ты где?..
Он молчит. Ждет, пока друг сам его найдет, пока скажет что-то, заметив его, пока подойдет и коснется…
У Стива под кожей, будто бы лава вскипает. Сама кожа, как истончившаяся гранитная порода, покачивается на обжигающих волнах.
Ему до одури хочется узнать, что он почувствует, когда Барнс дотронется до него. Ведь теперь, — пока что, Стив, пока Баки не опровергнул, — все иначе, чем хотя бы утром и…
Он просто хочет удостоверится, что не отшатнется. Что не почувствует неприязни. Что не захочет развернуться и ударить лучшего друга.
— Ох, вот ты где?.. Спрятался, ужас просто. — его голос так близко, что хочется обернуться и заглянуть в знакомые глаза. Только бы увидеть там хитрый прищур и ничего больше, только бы…
Прежде чем письмо перекочевало в его карман, Стив прочел его три раза. Стив три раза пытался привести себя в чувство ингалятором и водой.
А сердце все продолжало биться, как сумасшедшее, и он… Он просто путался. В собственных же ногах/руках/мыслях.
И до жути надеялся, что это не правда, что все — фальшь, потому что… А как реагировать-то? Какой ответ он должен дать на такой раздражитель?
Это ведь не плохая оценка. Это не масштабная катастрофа. Это не чья-то смерть.
Это его лучший друг и он… Он просто…
Сильная ладонь опускается на его плечо и чуть сжимает. Мальчишка стоит также, как и стоял, пол под ним не проваливается, черти не утаскивают его в ад. И он не думает о том, чтобы сбросить руку.
Все еще стоит.
— Что-то случилось?.. Ты хмурый.
Он становится рядом. Бок о бок.
На миг Стив чувствует то самое «я с тобой до конца», но миг заканчивается слишком быстро. Вздохнув, он разворачивается и идет назад к столу, за которым остались его книги. Сильная ладонь безвольно соскальзывает, прикосновение разрывается. Стив кидает:
— Нужно кое-что обсудить…
Бакс отзывается через мгновение:
— Что-то с матерью?.. Я могу как-то помочь?..
Ему бы хотелось спросить тоже самое. Может ли он как-то помочь? И что вообще нужно делать в такой ситуации? Что сказать, как себя повести?..
Хотел бы он знать. Тогда все бы вышло иначе.
Опустившись по разные стороны от стола, они усаживаются на стульях. Стив начинает нервно перебирать свои книги, а Баки прищуривается, уже поняв, что дело действительно важное.
Настолько важное, что напряжение вечно спокойного Стива видно даже невооруженным глазом.
— Стив… — сев ровно, он опирается локтями на поверхность и чуть придвигается. Мальчишка поднимает на него взгляд, замерев и, кажется, даже дыхание задержав. — Ты же знаешь, что можешь поговорить со мной о чем угодно, правда?.. Я…
Будто фокусник легким движением руки он вытягивает письмо из кармана и отправляет скользить по лакированной глади стола. Оно почти бесшумно долетает до другого конца, но Барнс успевает поймать.
Он же спортсмен. У него реакция… нормальная.
Тук-тук-тук.
Тук-тук-тук.
Раз за разом открывая и закрывая книги, он систематизирует их на две группы: те, что возьмет с собой, и те, что оставит тут. Рюкзак опять будет тяжелым, и ему придется нести эту ношу самостоятельно.