— Катись к черту, — вполне ожидаемо ответил ему Эрен, прежде чем получил очередной удар.
***
Микаса в гражданской одежде выглядела непривычно, но интересно — Ирвин хотел пошутить, но не стал, слишком уж серьезным было ее красивое личико. Он и раньше видел простые платья, юбки и жакеты — но теперь Микаса надела мужской костюм, дополнив его алым шарфом — и это почему-то особенно шло к ней и ее азиатским чертам. Красивая и серьезная — такую Микасу он привык видеть возле себя, и такую Микасу ему хотелось показать сейчас Райвелю.
Дескать, смотри, что ты воспитал. И прими это.
— Ты должна будешь пообещать, — напомнил он ей. — Что не начнет творить глупости. Я тебе доверяю, Аккерман, но пропажа Эрена и Кристы под большим секретом, ты понимаешь? Если Найл и его подчиненные узнают, то вопрос о нашей операции будет стоять особенно остро. Возможно, они захотят сохранить хотя вас с Райвелем и запретят вам покидать стену.
— Я знаю, — Микаса кивнула. — Я все прекрасно понимаю. И потому буду соблюдать все необходимые меры предосторожности, обещаю. Можете не беспокоиться, главнокомандующий Ирвин.
— Но я, конечно, не оставлю тебя один на один с этой бедой, — сказал Ирвин. — Господин Дот Пиксис довольно часто оказывал разведывательному корпусу поддержку в наших решениях. Он умный и неравнодушный человек. Я расскажу ему ровно столько, сколько поможет нам получить его поддержку, потому как без нее мы не сможем выйти за стену. Скорее всего, он захочет увидеться и с тобой, и с Райвелем после. Понимаешь?
— Я не против, — Микаса улыбнулась. — Делайте все так, как считаете нужным. Я вам доверяю. Я сейчас хочу доверять всем, кого считаю товарищами. Мне это морально необходимо. Иначе — без поддержки — у меня не хватит сил и терпения на то, что я задумала.
Она распрямила худые плечи и подняла голову. Микаса больше не казалась Ирвину ребенком и просто сестрой Эрена. Он вдруг вспомнил ее решимость, когда она попыталась покинуть разведывательный корпус, ее отчаянье, когда ей пришлось вернуться. И еще — так не вовремя — в памяти проснулось любящее лицо Райвеля, когда изредка он позволял себе бросить взгляд на Микасу.
— Вы готовы? — Райвель встретил их на главной гарнизонной площади. — Ирвин?
— Полностью, — сказал он, помогая Микасе выйти из экипажа. — Аккерман, помни о том, о чем мы с тобой говорили вчера. Поступай как знаешь, но думай о последствиях. Райвель!
— Да… — отозвался тот. Он выглядел уставшим и одиноким — но кулаки его были сжаты по-прежнему.
— Я поручаю тебе охрану Микасы Аккерман, — выдавил из себя Ирвин. — Раз нападение было именно на бывших кадетов, Микаса — единственная, куда может теперь быть направлен удар. Ты должен защищать ее, помогать ей и направлять ее.
— Ты понимаешь, что даже если бы ты решил иначе, я бы все равно следовал за ней? — спросил Райвель, когда Микаса отошла к зданию гвардии.
— Понимаю, — кивнул Ирвин. — Береги Микасу. Я организую для вас вылазку.
========== XIII ==========
— Энни, — сказала Микаса. — Здравствуй, Энни.
Она сидела напротив кристалла, глядя в мутные глаза той, которую когда-то презирала больше всего на свете. Не так, как презирают врага. Не так, как презирают соперника. Не так, как презирают того, кто считал себя монстром.
— Скорее, это было из зависти, — пожала она плечами. — Я завидовала тебе, Энни.
Она могла признать теперь в чем угодно — и не боялась этого. Энни слышит ее и должна услышать все, что она, Микаса, скажет ей. Хотя бы потому, что это нужно было даже и не для Энни. Это было нужно самой Микасе, Эрену, Армину и всем, кто ждал ее. Не так. Не ее. Совсем не ее.
— Они ждут нас, — сказала Микаса. — Ты должна понимать это лучше других. Они всегда ждали нас. Там, где кончается смысл этой борьбы. Где грань между жизнью и смертью тает на глазах. Там они ждут нас. Весь наш отряд. Все наши товарищи. Едино ждут. И будут ждать дальше, столько, сколько потребуется, сколько потребуем мы. Они могут ждать. Мы — нет.
Микаса встала и единственный раз в жизни пожалела, что слишком пристально смотрела всегда в сторону Эрена. Если бы она хотя бы раз в своей истории посмотрела и по сторонам — она бы увидела, как сильно дрожат плечи Энни, когда она покидает их в сторону королевской гвардии. Как не спит по ночам Бертольд. Как важно для Райнеру чувствовать хотя бы себя воином. Как сильно сгущались тучи над их головами, пока она, Микаса, позволяла себе любить Эрена и наслаждаться этой любовью. И если бы она тогда посмотрела не в себя, не в сторону Эрена, утомленного ее вниманием — она смогла бы разглядеть в Энни то, что пытается запоздало увидеть и спасти теперь.
— Энни, — сказала Микаса. — Ты слышишь меня…
Прохладным лбом Микаса прижалась к поверхности кристалла — пальцами коснулась спрятанных под ним шрамов Энни — она сама нанесла их ей, когда заставила ее пасть со стены. Это была Микаса. Это была Энни. И никто кроме них не остался тут, в стенах. Они остались одни.
— Быть может, это не мы сейчас с тобой свободны, — вдруг сказала она. — А они. Они — один на один с целым миром. Он большой и… разный, наверное. Армин говорил — а мы обе верим Армину, так?.. Там море, соленое большое море. Леса. Горы. Много песка. Много воды. Свободного песка. Свободной воды.
Она улыбнулась и села на пол, обняв свои колени. Ей вдруг показалось, что она слышит шум волн и жалобные крики каких-нибудь птиц над своей головой — а раньше она, Микаса, никогда не увлекалась птицами, не замечала их. Да замечала ли она хоть что-то раньше?.. Она улыбнулась и щелкнула пальцами по литой поверхности кристалла — если Энни слышит ее, ее должна посетить такая же мысль. Энни всегда была строга к Микасе. Строга и справедлива. Как оно и бывает.
— Спасибо тебе, что осталась тут, в стенах, — серьезно сказала Микаса. — Я не знаю, как бы я справилась, если бы и ты была там. Но пока я знаю, что за мной стоит еще один товарищ, мне кажется, я найду в себе еще силы.
Она вспомнила о больших теплых ладонях капрала Райвеля, которые поддерживали уздечку ее коня, ее руку, когда она спускалась с экипажа, ее плечи, когда как бы невзначай накрывал ее. Сердце ее дрогнуло — Микаса обернулась, хотя у нее не было на это причин. Райвель стоял в дверях и смотрел не на нее — смотрел на Энни.
Просто Райвель привык верить в Микасу и ее решения точно так же, как и в свои. Называйте это любовью или страстью — какая разница… Микаса нуждалась в Райвеле. Райвель нуждался в Микасе. Райвель остался в стенах — и вернулся бы сюда в миллионный раз, только потому что тут была Микаса.
— Спасибо, — вырвалось у нее.
— Смотри, — сказал он негромко — и она повернулась к Энни.
По гладкой поверхности ее кристалла медленно ползла кривая трещина.
***
У Кристы теперь не было времени — Райнер не оставлял ее ни на минуту, и даже когда нелюдимая прислужница начала раздевать ее, он остался.
— Мерзавец, — вырвалось у нее. — Ублюдок…
— Именно такой, — вежливо сказал он. — Но мне приказано не сводить с тебя глаз. Ты ведь не просто королевских кровей. Ты еще и бывший кадет. Тебе ничего не стоит свернуть ей шею.
— Шею, — радостно повторила умалишенная прислужница — пожилая, выжившая из ума старуха. — Шею!
— В отличие от вас я не причиняю боль невинным людям, — сказала девушка. — Хотя тебе я бы с радостью ее свернула, Райнер.
— Ты причиняешь боль мне сейчас, — мягко сказал он. — Я ведь был влюблен в тебя, Хистория. Звал тебя богиней. И мечтал, что однажды женюсь на тебе.
Криста справилась с собой и закусила губу. Старуха сняла с нее пропитанную потом рубашку и нижнюю юбку. Теперь она была абсолютно нагая, и без тени смущения, хотя сердце ее разрывалось от стыда, подошла к приготовленной ванне и села в нее. Смеясь и прихлопывая в ладоши, прислужница стала поливать ее горячей водой. Волосы королевы намокли и стали напоминать Райнеру спелые колосья пшеницы.
— Мы все, впрочем, мечтали, что женимся на тебе, — добавил он. — Но ты ведь нас не замечала. Ты замечала только Имир.
— Я замечала всех, и потому эти «все» и сделали меня своей королевой, — поправила его девушка, не оборачиваясь. — А Имир — мое все. Благодаря ей я приняла и полюбила себя такой, какая я есть. Я отдам ей этот долг. Это самое важное, что я должна сделать в жизни.
— Благодаря тебе она приняла и полюбила тебя такой, какая ты есть, — перефразировал Райнер. — Ты красивая и светла, королева. Мне приказано не сводить с тебя глаз, но, даже если бы мне приказали обратное, я бы все равно не послушался бы. Имир тоже. Слишком много в тебе света, чтобы просто взять и покинуть его.
— Куда Бертольд увел Эрена? — спросила она.
— Туда, куда и я уведу тебя, — сказал Райнер. — К нам домой, в нашу деревню. Это особенное место, не всем дано посетить его, но мы сделаем для вас исключение. Вам понравится. Но только вам.
— А остальные? — Имир погрузилась в теплую воду с головой. — Где остальные?
— Им не дано быть с вами и с нами, — сказал Райнер. — Мы ведь просили вас — найдите нас до… Но вы остались в стенах. Теперь мы нашли вас. И мы покажем вам наш дом. А потом отпустим тех, кого тут быть не должно.
— Отпустите? — с недоверием сказала девушка.
— Таково наше решение, — улыбнулся Райнер. — Мы выкупили три жизни из четырех. Тремя нашими жизнями. Энни почти умерла. Я и Бертольд — мы тоже умрем. И вместо нас троих трое из наших бывших товарищей выживут и вернутся в стены. Но их четверо там. И один из них…
— Я не позволю! — вскричала Хистория. Она встала, не обращая внимания на свою наготу, накинула простыню, которую подала ей умалишенная прислужница, подошла к Райнеру, глядя ему в глаза.
— Веди меня туда… — сказала она. — Покажи мне свою деревню.
========== XIV ==========
Когда — испуганный и отрешенный иногда — Армин спрашивал Эрена, как тот относится к Микасе, Эрен твердо называл ее сестрой. Он знал, что это не тот ответ, которого от него ждет Армин, но знал также, что тот не будет требовать от него большего. Армин — его друг. Армин заботится о нем. Знал он и то, что однажды его чувства все-таки станут прозрачными и ясными для него самого. Знал о том, что для Микасы это уже не будет иметь никакого значения.
Не знал он только одного. Почему Армин упорно снова и снова спрашивает его о Микасе. Не знал и не задумывался. И осознал этот простой факт он только в плену. Потому что Эрен и Армин действительно были друзьями и знали друг друга очень хорошо.
Армин и сам однажды был влюблен в Микасу — но в прениях между ее незыблемой любовью и его твердой злонамеренной заботой потерялся и оставил надежду. Эрен — друг, Микаса — друг. Армин смотрит на море впереди, и не думает о большем.
Он любил Микасу тепло и нежно, как любил бы ее скромный мальчишка, живущий по соседству, если бы у нее был ее дом, как любил бы ее умный и старательный учитель, которому предстояло бы открыть для Микасы тайны наук, как любил бы ее священник, к которому она приходила бы за советом — если бы они ей требовались. Армин стал бы для нее соседом, священником и наставником, если бы она попросила — он был мужчиной с самого начала, и видел красоту, сквозящую в каждом движении Микасы, уважал ее. Но Армин также был и умен — категорически — и знал, для его чувств пока не пришло время, а, быть может, и никогда не придет. И пусть. Зато Микаса может смотреть впереди себя, улыбаться и верить, и никто никогда не изменит ни ее мира, ни ее Эрена, ни ее надежд.
Эрен понял это в плену — и мучился теперь чувством вины перед Армином. Микасу он сумел отпустить, она была в стенах и ждала его дома — но Армин снова прошел мимо него и встал перед ним, принимая удар. И все, что оставалось Эрену, смотреть на проплывающие мимо деревья, пока гигант нес его к скрытой деревне.
— Эрен, — говорил с ним Бертольд. — Эрен, ты жив?
Его голос звучал тихо, но он повторял вопрос снова и снова — Бертольду очень хотелось верить, что Эрен жив. Бертольд был его тюремщиком. Бертольд пленил Эрена. Но Бертольд же и оставался его бывшим товарищем, другом — и, быть может, тоже хотел, чтобы его спасли. Эрен поднимал веки, смотрел на него, кивал и отворачивался. Какая разница жив он или нет, если для него, для Бертольда, предателя и убийцы, он, Эрен, все равно уже мертв. Его не существует. Как не существует теперь и его матери. И его отца. Дома. Друзей. Деда Армина. Семьи Микасы. Шиганшины. Он, Бертольд, разрушил ее, испортил, испоганил, уничтожил, поверг в прах и отчаянье.
— Эрен? Ты слышишь? — Бертольд смотрел в сторону. — Прости, что говорю с тобой. Скоро ты уже не сможешь говорить.
— Где Армин? — вдруг вырвалось у Эрена. — Где Армин и ребята?
— Они ждут тебя в нашей родной деревне, — сказал Бертольд. — Там ждут тебя твои друзья. У тебя в этом мире остались только они. И они ждут тебя там. Это твой новый дом, Эрен. Дом ведь там, где наши близкие… Они там. Они останутся там — и ты тоже. Однажды ты полюбишь то место, где теперь будешь жить. И новый мир, который мы построим. Потому что новый мир станет миром настоящим — а то, что приходит навсегда…
— Ты несешь бред, — отмахнулся Эрен. Зик, или как там звали того человека, сильно избил его — и глубокие вдохи причиняли боль, сломанные ребра саднили.
— Ты несешь бред, — еще раз повторил Эрен. — Ты болен, Бертольд.
— Да, — согласился он. — Мы все больны этим миром. И мы же его излечим.
Бертольд сидел в углу, обняв длинные колени — и Эрену вдруг стало жаль его. Он вспомнил, что Армин говорил о чувствах Бертольда к Энни, и о самой Энни, которая никогда не говорила даже лично с Бертольдом. Это не он и Микаса. Не Микаса и капрал. Это Бертольд, спутанный преступник и кровавый убийца, который робеет перед сильной и невозмутимой Энни с ее навыками быстрого умерщвления. Как он полюбил ее? За что? Почему? Когда?
Эрен отвернулся, чтобы не заговорить с Бертольдом самому. Он его презирал, но теперь и жалел. А жалость — плохое чувство.
— Энни тоже вернется, — прочел его мысли Бертольд. — Ко мне, к нам, — поправил он себя.
— Она осталась в стенах, — бросил Эрен. — И там Микаса. Как вы могли упустить Микасу? Или вы специально дождались, пока она уедет из отряда?
— В нашей деревне живут люди, — сказал Бертольд. — Там нет места монстрам. Поэтому Энни осталась в стенах. И Микаса. Как только они будут готовы присоединиться к нам, они…
— Энни не монстр, — вырвалось у Эрена. — Как и Микаса. Ты это прекрасно знаешь, Бертольд. И ждешь их прихода, так? Какую игру ведет твоя низкая душонка?.. Чего ты хочешь, а?
Он обернулся и впервые посмотрел в глаза Бертольду. Тот сжался под его взглядом, отвернулся, улыбнулся, закрыл руками голову.
— Я ничего не хочу, Эрен, — просто сказал он. — Но ты забыл одну вещь. Ты ее, в принципе, никогда во внимание не брал — эту вещь. Ты забыл о том, что многие и тебя считали монстром. Сегодня ты защищаешь всех от титанов — и ты крылья человечества, а завтра эти же спасенные назовут тебя монстром за то, что ты хочешь немножко счастья и самому себе. Люди защищают свой устроенный мир. Но боятся мира нового. Ты строишь мир новый одним фактом своего существования. Ты не герой — и герой тоже.
— Я не рушу то, что дорого другим, — Эрен приподнялся. — Я просто хотел, чтобы никто больше не умирал. Как моя мать. Которую ты убил!
— Я не хотел этого и сожалею, — опустил голову Бертольд. — Но тогда она не была для меня твоей матерью. Она была просто человеком. Одним из моих врагов. Как и ты. И если бы я тогда убил тебя, я бы не испытывал тогда сожалений. Декорации и люди меняются. Мы — прежние.
— И ты по-прежнему убийца, — согласился с ним Эрен. — Как, впрочем, и я. Я тоже причина гибели многих людей. И я хочу исправить это. Иначе не смогу я увидеть мир из книг Армина — море, горы, леса… Не смогу насладиться этим.
— Ты увидишь море, — Бертольд снова отвернулся. — Но будешь ли ты готов принять свою новую реальность? Или ты побежишь спасать свой старый мир? И ради чего ты все это сделаешь? Ради людей, которым ты хочешь вернуть отобранный у них мир? Или ради самого себя, которому страшно жить в мире новом?