А перед сном, на кровати, в голову начинали лезть всякие мысли. Образы. Поцелуй, плавно переходящий в горизонтальную плоскость. Руки Боунса под своей форменкой. Или самому, пальцами, забраться под синюю форму, ощутить кожу… Теперь-то можно было не обрубать свои фантазии на половине. Правда, разбираться с последствиями всё равно приходилось в одиночку.
– Павел, я только от разрыва с женой отходить начал, – так МакКой объяснил свою нынешнюю позицию, когда Чехов попытался увести поцелуй ниже губ. – Не гони.
Приходилось довольствоваться фантазиями и снами. Сулу тоже считал, что им ещё рано, а когда Паша пожаловался на одолевающие сны, на полном серьёзе предложил помочь с разрядкой. Вроде как его муж в курсе подобного и не имеет ничего против.
– Физиология, – пожал плечами азиат на обалдевший взгляд Паши. – Я ему нужен здоровым, а в космосе мы будем пять лет.
От этой новости Паша обтекал ещё где-то сутки. А потом был ещё один поцелуй с МакКоем (Чехов старался не называть его по имени): его близость, его дыхание, его тепло. Когда поясница под форменкой почувствовала прикосновение горячих рук, Паша от неожиданности вздрогнул и даже попытался отстраниться.
– Я ведь… – забормотал невнятно, в целующие губы, – доктор… понимаете…
В штанах, спереди, уже начинала предательски набухать тяжесть. И можно сколько угодно лепетать, что не настаиваешь, что можешь ждать, а она – выдаст.
Да и голову несло уже.
– Поболе тебя понимаю, – отрезал МакКой. – Нормально всё будет.
– Смазку в репликатор забить?
Если «нормально всё будет», то и переживать нечего.
Паша целует шею доктора, позволяя своим рукам сделать то, о чём грезил ночами – залезть в его штаны.
– В кармане, – невнятно.
Пальцами – по горячему бугру, обтянутому тканью трусов. Бугор жарко пульсирует – и как будто пульсация в голове отдаётся, аж в глазах мутнеет. Паша почти стонет, обхватывая его горстью, вдавливая большой палец в напряжённый ствол. МакКой глухо матерится и тянет лейтенанта за руку к кровати.
Дневник капитана. Звёздная дата 2257.56.
В экипаже появились первые жертвы варпа. Искривление пространства не каждый может выдерживать бесконечно долго. Только у коммандера Спока к нему какая-то вулканская устойчивость. В основном жалобы на шум и боль в голове, слабость и тошноту поступают от членов экипажа, не уделяющих достаточно внимания физической подготовке. Когда порог обращений в медицинский отсек с такими симптомами превысил пять процентов, была отдана команда инженерному отсеку переводить корабль на импульс. Основание распоряжения: обращение офицера медицинской службы Леонарда МакКоя.
До базы остаются сутки пути. Все корабельные системы находятся в исправном рабочем состоянии. Командование Звёздного флота обещало рассмотреть мою просьбу дать экипажу двое суток отдыха на базе.
Кирк сохраняет изменения в капитанском дневнике и откладывает падд. Иногда его посещает мысль вести альтернативный дневник, куда можно будет записывать не только фактологию, но и собственные наблюдения за планетами или экипажем. Туда, например, можно было бы внести, что сегодня Чехов особенно сияющий, а МакКой – притихший (это значит, что вечером надо идти, получать заслуженных звездюлей от Боунса). Или свои размышления по поводу миссии: догадки Спока, собственные, недовольство тем, что выбрали именно их экипаж – непривычный к таким сложным делам, едва освоившийся в космосе. Обалдеть начало пятилетней миссии.
На плечо ложится ладонь коммандера. Один из немногих личных жестов, которые они позволяют себе на мостике.
Кирк гладит его чуткие пальцы.
Ещё немного – и он сможет безошибочно трактовать почти отсутствующую мимику старпома.
– Вас что-то волнует, капитан? – Ну вот, беспокойство. Кирк уверен.
– Волнует, коммандер. – Улыбнуться ему, слегка пожать пальцы и отпустить руку. – Нам досталась очень сложная первая миссия, не так ли?
«Очень» вместо «пиздец как слишком». Но Спок понимает, потому что кивает.
– Я согласен с вами.
Поддавшись эмоциям, Кирк берёт его руку и целует ладонь, вызывая неодобрительное поднятие брови. Ладонь из хватки тут же исчезает, а будь они наедине, можно было бы пообещать ему несколько жарких минут в лифте по окончании смены.
Люблю тебя
Дурею как люблю
Первые нормальные отношения в жизни. Есть от чего дуреть.
Шальное желание – отправить Споку признание по падду. И Кирк даже начинает его писать, но, неожиданно для себя, там же выкладывает всё, что его беспокоит. Странная позиция руководства. Состояние экипажа, его неготовность к полномасштабным исследовательским миссиям в том месте, где один корабль уже исчез не пойми куда. Страх потерять хотя бы одного подчинённого. Безумное желание защитить их всех, залезь первым в любую дыру, чтобы не пострадал другой, а Спока и вовсе засунуть в криокамеру до окончания миссии. Страх, что разрулив ситуацию с Чеховым, потерял друга.
Спок уходит за свой рабочий пульт и читает там. Внимательно и быстро, скользя пальцем по экрану, в какой-то момент Кирка отвлекают – доклад из инженерного о состоянии двигателей после полного перехода на импульс, – потому, когда он снова возвращает на экран их переписку с коммандером – там уже есть ответ. Только одно предложение: «Я в вас верю, капитан, и всегда рядом».
Спок уже повернулся к экранам и работает – на нём программирование первых дальнодействующих зондов, которые они запустят в сторону аномалии по прибытии на базу. Спина вулканца идеально прямая, и даже она выглядит невозмутимо.
Кто сказал, что вулканцы неспособны чувствовать?
По окончании смены Кирк всё же заклинивает лифт и долго-долго целует коммандера, прижав к прохладной металлический стене. А потом идёт к Боунсу. В этот раз без бухла.
Боунса в каюте не было. Промаявшись у двери минут десять (вызывать не хотелось), Кирк увидел его в дальнем конце коридора. Не одного. Слева от доктора шёл Чехов.
Пришлось напустить на себя максимально собранный и деловой вид (порадовался, что не бухать и не с бутылкой), подождать их приближения.
– Лейтенант Чехов, – кивнуть ему, – офицер МакКой. Чехов, офицер нужен мне для рабочего совещания. Прошу вас оставить нас на вечер.
Тот погрустнел, но деваться некуда. При капитане даже не решился на поцеловашки-обнимашки – попрощался с «доктором МакКоем», «капитаном Кирком» и печально побрёл в сторону своего жилого отсека.
Кирк пропустил мимо себя мрачного доктора.
– Я собираюсь от тебя огребать, – признался, когда за спиной закрылась дверь его каюты. – Так что не стесняйся.
– Да иди ты… в чёрную дыру, – сказал он устало, заходя в каюту и кидая на кровать падд. Там уже красовался значок о приходе нового сообщения. Сомневаться, от кого оно, не приходилось.
Боунс прошёл в ванную, там зашуршал водой и вскоре вышел – умытый, с полотенцем в руках, которое он повесил на спинку стула.
Сам сел на кровать, отодвинув падд, на экране которого было уже три сообщения. Подпись отправителя – Кирк заметил только сейчас – значилась как «моя нарисовавшаяся личная жизнь». Запоздалый сарказм от Боунса.
– Слушай, – Кирк провожает глазами, как Боунс листает сообщения, – я ещё в списке твоих друзей?
– Мозги мне не морочь, капитан, – злобное. – Или останови корабль, я сойду в грёбаный космос. Сразу, чтоб не мучиться.
– Ну, раз так…
Видимо, нет. Всё-таки один страх из многих сегодня сбылся. Внутри растёт горькое, тянущее чувство.
Кирк шлёпает себя ладонями по коленям, поднимается.
– Завтра будем на базе, – просто чтоб что-то сказать. – Два дня отдыха. Потом к месту крушения. Бывай.
– Подожди. – Он поднимается со стула. Вид привычно хмурый. – Раз уж у нас «рабочее совещание», может, прогонишь по тренировке? Хочу занять хоть часть вечера.
– Ну, переодевайся.
Я чё не так понял что ли
– Встретимся в тренировочном зале через… – Посмотреть на табло часов, – десять минут.
====== В обиду гигантской клубничине мы своего капитана не дадим ======
Кирк его так умотал на спарринге, что по возвращении в каюту Боунс только посмотрел на падд – ещё два сообщения к трём давешним, – порадовался, что при тренировочных залах сразу есть душ, и теперь туда не ползти, и рухнул на кровать, отключившись.
Проснулся как всегда по сигналу будильника. Первое, что заметил – за ночь новых сообщений от Павла не поступало. Когда чистил зубы, по общей системе оповещения командир гамма-смены объявил, что «Энтерпрайз» заходит на орбиту Вентуса, где и располагалась колония.
Это значило, что часа через четыре большая часть экипажа ступит на твёрдую землю – хотя бы ненадолго. И они с Кирком наконец смогут поговорить в спокойной обстановке.
С завтрака его дёрнули – что-то случилось с образцами исследуемого в лаборатории вируса – пока разбирались, пока составлял отчёт, время высадки уже пришло. Чехова за всё утро увидеть не удалось, и МакКой решил, что напишет ему позже, когда поговорит с Джимом.
После всех формальностей, связанных с прибытием, они сумели наконец выбраться на прогулку. Планета была вполне пригодна для обитания, температура редко опускалась ниже четырнадцати градусов по Цельсию. Недостатком была высокая влажность – дожди шли большую половину дней в году, длящегося здесь сто сорок четыре дня, – и сильный порывистый ветер. Потому прогулки совершались в пристроенной к главной базе обширной галерее с панорамными окнами – из них открывался вид на лес с одной стороны и озеро – с другой. Галерею стараниями местных биологов превратили в подобие зимнего сада, свезли образцы лекарственных, культурных и декоративных растений с разных планет. Колония разрасталась, стала размером с приличный город в 200 тысяч человек населения, и сад этот сделался чем-то вроде места встреч и отдыха, типа земного парка.
Джим поначалу молчал. Они добрались до дальнего уголка сада – подальше от других отдыхающих с корабля – и только там, за зарослями гигантских колючих папоротников, он заговорил.
– Что думаешь о нашем задании?
– Что кому-то явно выгодно было пихнуть тебя в самую большую космическую задницу нашего квадранта, – отозвался МакКой. Он смотрел на капли, стекающие по стеклу. – Но губить корабль им точно незачем. Поэтому вариант второй – кто-то очень сильно в тебя верит после истории с Ханом. Настолько сильно, что захотел испытать ещё раз.
– А мне что-то кажется, что в совете и те, и те есть.
Кирк закладывает руки за спину, смотрит на небо. Один в один земное, только сейчас, днём, сквозь серую пелену облаков на нём слабо виднеются два солнца и красноватый спутник.
– Я верю в нашу команду, мы хорошо сработались. Но это страховки вообще не даёт. А я хочу, чтобы все остались живы. Мне снилось пару дней назад, что я отправляю разведкоманду на эту блядскую планету, а их жрёт огромная клубничина. Не спрашивай, почему она. Мы отправляемся во второй, Спок пристреливает клубничину из фазера, всё тип-топ, задание выполнено, и мне вручают какую-то невнятную медальку. Прикинь, медальку. После того, как у меня пять человек умерло – у каждого семья была, друзья, будущее...
Кирк тяжело сглатывает, руки за спиной сжались в побелевший замок.
– Это кошмар был. Я проснулся в поту, когда мне оповещение о медальке пришло.
Боунс становится рядом, плечо к плечу. Он старается не думать, что в числе этих «пяти сожратых» может оказаться сам Джим, зеленоухий, Чехов, да кто угодно из знакомых, друзей, чёрт побери. Позавчера Кирк переслал ему ещё несколько фотографий. Последнее, что успел отснять зонд погибшей «Колумбии». Пустота космоса, потом поверхность планеты. Зелёная, голубые пятна морей. В следующий миг зонд перестаёт существовать. Ни взрыва, ни встречного объекта, ни вспышки, ни луча – ничего. Был – и нет. Чувство, что нечто его попросту заглотило.
– Но ты же понимаешь, что они так и сделают, в случае чего, – сказал Кирку. – Пришлют медальку.
– Так это-то и самое хреновое. Было б иначе, я про этот сон давно забыл бы…
Кирк опускает голову. Он кусает губы и сейчас совсем не похож на самоуверенного мальчишку, собравшегося в третий раз пересдавать «Кобаяши Мару».
– Боунс, я ради вас в пасть клубничине залезу. Ради каждого из своего экипажа. Ну или… – Хмыкает невесело, – залез бы, не будь у меня полтысячи таких же на шее. Если б это, блять, спасти могло кого-то. Вот оно что самый пиздец – что в сущности я ничего не могу сделать.
– Один – не сделаешь. А вместе, может, и справимся. Если оно разумное и убивает просто из желания убивать…
Руки сами собой сжались в кулаки. В конце концов, это мог быть новый боевой корабль, новая открытая одной из рас технология, не доступная регистраторам зондов.
– На борту «Колумбии» был человек, которого... который был мне дорог последние пять лет. – Боунс не планировал это говорить, само вырвалось. Слишком много мыслей было в последние дни. – И оказался он там… по моей вине. Если бы я не стал дурить, мы служили бы на одном корабле. А кроме того, есть ещё полтысячи погибшего экипажа.
Капитан молчит. Пинает носком начищенного ботинка бортик огороженной клумбы.
– Ты хотел бы быть на том корабле вместе с ним?
– Нет. Я всё-таки хочу жить, Джим. Лучше бы он был на этом. Лучше бы... говорить теперь бессмысленно.
МакКой изобразил улыбку и хлопнул Кирка по плечу.
– Ну уж в обиду гигантской клубничине мы своего капитана не дадим, не переживай.
– Себя не дайте, для начала, – огрызается, но без особенного энтузиазма. – Ладно. Пить мне нежелательно, какие будут предложения?
Чехов высадился на Вентус во втором составе, после капитана, но до МакКоя. Отправлять ему новых сообщений на падд не стал – у него был план. Начал зарождаться дня три назад, когда удалось заметить тоскливое выражение лица доктора в зеркале. Мельком, тогда удалось списать на дневную усталость, но всё же. А окончательно план оформился утром перед высадкой, когда по просыпании рука первым делом потянулась к падду. Сердце радостно ёкнуло при виде шести непрочитанных – но ни одного от Боунса. Пять от Сулу, одно – от Спока, общекомандная рассылка с записью в группы транспортировки на базу. Чехов специально проверил, что доктор уже записался. И его сообщения вчерашние прочитал. Не было ответа ни на одно. Усталость после совещания с капитаном? Возможно. Но тревожный звонок не первый.
Первый день пребывания на Вентусе должен был стать экспериментальным. Гипотеза – признание Боунса в своих чувствах не было искренним. Факторы подтверждения – отсутствие интереса к своему «парню» в течение первого дня пребывания на твёрдой земле в качестве отдыхающего. С учётом загруженности графика доктора, аэрофобии и частых стрессов, первый день отдыха должен был стать лакмусовой бумажкой.
Стал. В течение дня ни одного сообщения. Ни одной встречи. Коммандер Спок подтвердил, что доктор, как и было запланировано, спустился на планету в составе четвёртой транспортировочной группы и не поднялся на ночь. Служащим Звёздного флота на базе предоставлялось общежитие. Тем не менее, капитан Кирк на ночь прибыл – Чехов встретил его в коридоре.
Сообщения о том, что переночует на твёрдой земле, от МакКоя тоже не поступало.
С нехорошим чувством Чехов проверял падд на следующее утро. Так же чист. Надеяться на то, что доктор просто забыл его в каюте, не получалось. Надежда – чувство математически не выверяемое.
С Сулу в этот день встречаться не стал – проницательный азиат точно заметит его подавленность. Причин придумывать не стал, попросил о них не спрашивать, Хикару (настоящий друг) послушал.
Вечером, перед отправлением Энтерпрайз обратно в космос, Павел уже стоял перед дверью каюты Боунса.
Когда заспанный МакКой ответил «можно» и двери разъехались, сонливость как рукой сняло.
Ну конечно. Вчера, во время целого дня разговоров и прогулок с Кирком, всё время казалось, что о чём-то забыл. Не о чём-то, а о ком-то. И о своей роли. Теперь пришлось сооружать виноватое выражение лица.
– Извини, – хрипло спросонья, – вчера мы в первый раз за полгода смогли нормально поговорить с… капитаном. Хотел тебе написать и забыл.