«Уважаемый доктор», – начиналось письмо, такое начало уже не к добру, какой он нахрен уважаемый, вулканская ты жопа: – «Я буду вынужденно краток в своём сообщении. По ряду причин, обозначенных в приложении к моему письму, я вынужден организовать побег торговца Джонса и вылететь на его судне на встречу с орионским торговцем. Прошу вас предотвратить панику и неудобные вопросы, которые неизбежно возникнут у экипажа, когда факт моего отсутствия откроется. Во втором приложении к письму я оставляю формы, которые позволят вам временно назначить на место старшего помощника и главы научного отдела любых членов экипажа по вашему выбору.
Прошу вас скрыть факт моего отсутствия также и от капитана.
Посол Спок посоветовал мне указать, что я буду вам должен.
Коммандер Селек».
А то, что письмо МакКой получил за час до начала смены, видимо, должно было добавить пикантности в ситуацию, ага.
Нет, это не остроухий гоблин. Это намного, намного хуже.
Кажется, Спок взял за привычку будить Джима по утрам.
В этот раз он разбудил его (по словам вулканца, которому Джим доверял) в 1043 по корабельному времени. Из-за того, что доктор МакКой выписал капитану больничный, на мостик тому идти было не нужно, и если бы не Спок – спал бы до следующего дня.
– И сколько тебе теперь? – Джим ласково положил ладонь его щёку. Спок нависал над ним с едва заметной улыбкой в глазах.
– Полагаю, тебя интересует мой возраст в перерасчёте на человеческие года. – Он прикрыл глаза, не противясь прикосновению. – Пятнадцать целых девятнадцать сотых человеческих лет.
– Ты ночью растёшь быстрее?
Спок мягко отстранил его руку, усаживаясь на корточки. Он был одет и причёсан. Что интересно – второй раз он уже не спрашивал позволения на то, чтобы позаимствовать одежду капитана.
– Это свойственно многим группам растений даже с твоей планеты, Джим, – ответил спокойно, разглядывая его.
– Я не ботаник.
Чмокнув вулканца в упрямый лоб, Джим вылез из кровати, насвистывая легкомысленный мотив.
Сознание царапало вынужденное бездействие его как капитана. К примеру, Кирк прекрасно помнил, что в медицинском отделе вынужденная кадровая перестановка из-за беременности старшей медсестры, в научном несколько экспериментов, по которым сегодня точно понадобится капитанское подтверждение для заказа новых веществ с ближайшей поставкой, в инженерном… ну, в инженерном всегда катастрофа, но катастрофа, требующая внимания.
Ещё и Чехов руку вывихнул, до завтра на больничном, из медотсека не вылезает. И утвердить-то кандидатуру нового навигатора на альфа-смену Джим утвердил, но в деле ещё ни разу не видел.
– Ты беспокоишься, – не вопрос, а утверждение раздалось из-за плеча, пока Джим стоял у шкафа, залипнув на тканевые стопки. Всё капитанских цветов: два полотенца, два халата, даже носовые платки белые с золотой каймой. Вот зачем было делать носовые платки-то такими?
– Д-да, есть такое, – взъерошив волосы от шеи к затылку, он обернулся на голос. Спок стоял на расстоянии полутора шагов, сцепив руки за спиной. – Мостик остаётся без меня на два дня, я не могу не беспокоиться.
– Это была логичная мера предосторожности, Джим. – Вулканец чуть склонил голову.
– Я знаю, – провести пальцами по его щеке к подбородку. Вот теперь появилось желание поцеловать, но… лучше подождать, конечно. Хотя бы до восемнадцати биологических лет. – И я рад платить эту цену за время с тобой.
Это был кошмар. Приложения, оставленные Селеком, содержали подробное изложение логичного основания того, что эта задница нарушила половину чёртова устава. Кроме разных прочих там было и ещё одно. Совсем уж дерьмовое.
А именно – растительному существу осталось жить не три месяца, как они предполагали, а один. Приведённые графики и расчёты подтверждали слова коммандера.
…Я считаю, что единственный способ избежать коллапса, который капитан может пережить после гибели текущей версии Спока – это доставить существо на планету, на которой оно родилось; они обладают способностью переселяться из умирающего растения в новую почку (такую же, как была в горшке). Этот факт я выяснил благодаря мелдингу. Следовательно, если это необходимо, я узнаю координаты планеты, связавшись с орионским торговцем, продавшим Джонсу почку, и мы постараемся доставить туда растение для его последующего перерождения.
МакКой отложил падд. Больше всего ему сейчас хотелось треснуть чёртовым гаджетом об какую-нибудь вулканскую остроухую голову.
Селек не позволил себе расслабиться даже тогда, когда Джонс увёл свой корабль от «Энтерпрайз» на расстояние достаточное, чтобы их невозможно было захватить тягловым лучом. Коммандер рассчитал всё точно: гамма-смена, которой он от имени капитанского приказа сказал удалиться с мостика, команда с центрального пункта на отсроченное открытие ангара, перепрограммирование систем на автоматическое управление, резервы блокировки дверей, блоки ангарной палубы. На корабле только трое могли поставить такие кодовые блоки и, соответственно, снять их. Это повышало процент успеха.
Чтобы извлечь из камеры Джонса, потребовалось четыре нервных захвата. Посол Спок хорошо тренировал его выполнять захваты, дозируя силу воздействия на человека. Сейчас охрана гамма-смены должна была очнуться через сорок минут с сильной головной болью.
Их не хватились, поскольку перепрограммированная Селеком система пять минут не записывала показания со сканеров, а это значило, что удаляющаяся на радарах точка корабля Сирано Джонса не останется в памяти компьютера «Энтерпрайз».
Путь до Осириса-3 займёт 28 часов 40 минут при сохранении текущей скорости.
Сейчас Селек сидел в кресле второго пилота, следил за Джонсом и считал, сколько директив и пунктов устава нарушил.
Если план удастся, его не выгонят с «Энтерпрайз», хотя с высокой долей вероятности капитан будет в ярости. А это значило, места первого помощника он точно лишится.
Спок почувствовал себя нетипично для обычного состояния к вечеру, когда его возраст в пересчёте на земные годы сравнялся шестнадцати целым пятидесяти девяти сотым человеческих лет. Пальцы и плечи слегка тянуло, в сознании, раньше кристально ясном, ощущалось смутное беспокойство. Он ждал Джима из душа, свернувшись привычным клубочком на кровати, и усилием воли заставил себя оставаться в таком положении, хотя всё тело требовало подняться, вытянуться, вытянуть руки к потолку. Томящее чувство между лопаток не проходило, хотелось, неудобно выгнув руку, погладить себя там, чтобы оно прошло или, напротив, стало сильнее.
Это было тревожно и неприятно. Спок прикрыл глаза и сильнее сжался, поёжившись.
Воспоминания накатывали на него волнами, мешались – те, что составляли его сущность как Спока и те, что пробудил Селек.
Он смутно видел свою планету, зелёные заросли и яркие всполохи лепестков, свёрнутых в тугие бутоны, и видел Джима, протягивающего к нему руку, гибнущего в реакторе; он видел, как их пальцы коснулись стекла, не в силах его преодолеть, видел распахнутое навстречу голубое небо в умирающих глазах. Ощущал, как лучи солнца скользят по телу, стекая по нему ласковой теплотой, как ветви переплетаются друг с другом, побег с клейкими зелёными листьями обвивает его запястья, вбираясь вверх, по предплечьям, плечам, скользя на спину, но пока не касаясь участка между лопатками, так мучительно тянущего, ждущего прикосновений; Спок видел своего капитана рядом, когда он пришёл в себя после воскрешения, их пальцы переплелись, он уже знал, что значат вулканские поцелуи… пальцы Джима скользнули чуть выше, подобно побегу…
Спок очнулся, содрогаясь от прошедшей по телу мучительной дрожи и тяжело дыша. Между лопаток тянуло уже невыносимо. На хронометре было шесть-пятнадцать утра.
Джим спокойно спал рядом.
– Освещение на десять процентов, – низким хриплым голосом скомандовал Спок в темноту.
В жизни Джима было множество необычных пробуждений. Это неизбежно, когда ты капитан звездолёта, то тревога, то плен, то извержение вулкана, то другая планета.
Но ещё ни разу его не будил хриплый шёпот в ухо. И не чей-нибудь, а улёгшегося на него вулканца. Спок навалился всем весом, непривычно горячий, и даже через одеяло ощущалось, что он нехило возбуждён.
– Просыпайся. – Ухо, затем скулу и шею обдало горячим дыханием. По щеке скользнули тёплые пальцы. – Джим. Пришло время цветения.
Про время цветения Джим не очень понял, но горячий Спок, его дыхание у уха, его пальцы, скользящие по груди, наводили на вполне однозначные мысли.
Нет, Джим точно не был против такого цветения. Более того: едва сон схлынул, как член Кирка тут же потяжелел от горячего шёпота вулканца. Джима затопили мысли о губах Спока, его руках, его бёдрах, члене… Но едва Джим попытался подняться, чтобы припасть к желанным губам…
…как тут же упал назад. Его руки и грудь были опутаны гибкими, упругими побегами, которые (теперь Кирк почувствовал) медленно пробирались ниже, по животу, ещё ниже.
Это было странно. Необычно. Инопланетно. И до безумия, до дрожи возбуждающе. Побеги цеплялись за кожу крохотными мягкими иголочками, чуть стягивая её, щекоча, их длинные крепкие плети, похожие на лианы или побеги плюща…
– О боже, Спок… – Джим выгнулся навстречу пьянящим ощущениям. А ещё в слабом освещении было видно… Да, он стал таким, как Джим помнил. Каким был накануне гибели. Вырос, получается. – Спок, ты…
– Хочу слиться с тобой, ashayam, – ухо обдаёт горячим дыханием. Потом от мочки по шее – дорожка из поцелуев, в кожу вжимаются его губы, медленно, сильно, и столько в этом сдерживаемого желания, что Джим непроизвольно подаётся к ним навстречу.
Мыслей в голове не остаётся.
Побеги оплетают его запястья, разводя их в стороны и прижимая к кровати, побеги оплетают бёдра, ласково сжимая чувствительную кожу между них. Спок наваливается сверху, притираясь к капитану твёрдым членом.
Просто дыхание перехватывает. Правда, не сделаешь ничего особенно – только сжимать-разжимать пальцы на руках, подаваться навстречу таким… необычным прикосновениям, кусать губы.
– Мой Джим… – И по Джиму, от самого низа живота вверх, с силой скользят пальцы Спока, кружат по груди, мягко обхватывают шею, проглаживая, нажимают большими пальцами на губы. Джим с готовностью раскрывает их, проходится языком по ласкающим пальцам, щедро, влажно, вырывая из Спока судорожный вдох.
Да, Джим слышал о вулканских поцелуях. И о чувствительности их пальцев. Он повторяет движение, и пальцы на губах исчезают, сменяясь требовательными губами Спока.
Плети на бёдрах капитана чуть разводят их по сторонам, так же фиксируя ноги, как и запястья. Теперь Джим распят на собственной кровати, связан, раскрыт, и его, задыхаясь от желания, целует обезумевший вулканец. Целует не грубо, но напористо, жадно, будто пытается напиться поцелуями, а на животе капитана лежит его налитой, горячий, твёрдый член, с головки которого уже стекла вязкая капля смазки.
И ещё парочка плетей, уже без мягких иголочек и чуть толще, ползёт по бокам Джима вниз, к ягодицам.
Он, тяжело дыша, отрывается от губ Спока, уходит от нового торопливого поцелуя.
– Спок, – хрипло, – Спок, ты… ты в целом про секс знаешь?
– Я хочу слиться с тобой, Джим, – горячий шёпот прямо в губы, пока вулканские пальцы разминают задницу Кирка. – В моём сознании есть информация о совокуплении гуманоидов нашего типа.
– О, да, ладно, – выходит прошептать перед тем, как его губами снова завладевает Спок.
Есть в этом что-то. Когда лежишь распятый, обездвиженный, готовый ко всему, что тебе даёт горячо любимый… Спок. Каким бы он ни был. Джим не удерживается от мысли о том, как должен сейчас выглядеть со стороны (две плети почти добрались до сжатого входа в его тело), опутанный, возбуждённый, с потемневшим от приливающей крови членом…
Его прошивает острая волна возбуждения. Такая же волна проходится по телу Спока – капитан чувствует её отголоски.
Вулканец толкается напряжённым пахом в его пах – новая волна возбуждения (наслаждения) расходится от живота по всему телу, разбивается осколками в конечностях.
Две плети, каждая толщиной с человеческий палец, смазанные чем-то скользким, проникают в Кирка, слегка шевелясь. Растягивая. Дразня простату своей близостью.
Пальцы вулканца обхватывают оба их члена, с силой проводя снизу вверх.
Слишком много ощущений, слишком. Рецепторы почти взрываются, переполнены: головка болезненно напряжённого члена, чувствительная до безумия, каждое прикосновение – маленький взрыв, по нижней зацелованной губе проходится острый шершавый язык, внутри – дискомфорт от плавного уверенного растягивания с неритмичными прикосновениями к простате. Возбуждение накатывает медленно, но неумолимо, толчками, в голове шумит, тело выгибается навстречу движениям пальцев на члене… Кирк и сам толкается в их хватку, сжимается внутренне от двух плетей, растягивающих его всё сильнее, стискивает зубы. Он уже не может целоваться – только сдавленно стонать в губы Спока, только стискивать зубы, сдерживаясь от громких стонов…
Он кончает на выдохе. Широко распахивает глаза, сотрясается в оргазменной лихорадке, хрипит – стонать не может, поджимаются пальцы на ногах (на руках и не разжимались). Только через несколько секунд понимает, что дышать тяжело из-за того, что Спок навалился сверху. Между их телами натекла горячая лужица спермы.
– Твоему виду, – голос Спока дрожит, хотя и предпринимает попытки к выравниванию, – свойственна рефракторная фаза, Джим. Т-ты не возражаешь… если я воспользуюсь ей для подготовки твоего тела к проникновению?
– А… нет… – Соображать плохо получается, в ушах шумит, перед глазами пляшут чёрные мушки. Всё тело как огромный расслабленный… член. – Делай со мной что хочешь.
– Я удовлетворён твоим настроем, Джим, – ласковые губы скользнули по его подбородку, шее. Плети внутри снова начали движение, но теперь к ним прибавились вымазанные в сперме пальцы. Два чудесных вулканских пальца. – У нас впереди весь день.
========== Глава 9 ==========
Закрытая дверь каморки не отрезала шума музыки и голосов, доносившихся из бара (и драки, судя по отдельным крикам, звону посуды и стуку мебели).
– Изгой, понимаете, и телепатические способности минимальные, а иначе не быть мне живым. А я же знаю, что на такой товар спрос тоже есть… – Джонс нервно посмеивался. Дёрнул за руку закутанного в хламиду, связанного и растрёпанного вулканца, чтобы он оказался на свету. – Совсем молодой. Такие, говорят, склонные ещё к переобучению, а то, что он не контролирует эмоций…
Кварл подошёл ближе, двумя пальцами приподнял подбородок Селека. Сейчас скудное освещение каморки точно высветило кровоподтёки и раны на лице (шея и остальное тело были закрыты чёрной хламидой).
Вулканец ощутил характерный для орионцев густой запах ярости и железа. В него внимательно впечатался взгляд, оглядывая, скорее даже ощупывая.
– С каких это пор ты подался в работорговцы, Джонс? – спросил орионец на своём языке вкрадчиво, не сводя взгляда с Селека. Джонс замялся.
– Он… меня предал, – ответил на стандарте. – Напросился в компаньоны, а сам пытался сдать кораблю федератов. Еле ушёл, еле ушёл. Потерял зато весь товар, даже редкого воздушного ската, это же такой невероятный убыток, чёртовы звезднофлотовцы отняли всё, буквально удрал в чём был, да ещё и этот мальчишка пытался взорвать мой корабль…
Пальцы надавили под челюсть сильнее, и Селек, дёрнув головой, попытался прихватить их зубами.
Кварл успел отдёрнуть руку, и, к его удивлению, рассмеялся.
– Беру, Джонс, – переходя на стандарт. – У тебя нет совести и ты точно врёшь, но товар хороший. Мы из него сделаем послушного мальчика.
– Извольте, – Джонс тут же подбоченился, и Селек мысленно напомнил себе, что нелогично проклинать человека, давно погрязшего в своём пороке. – Дорогой мой, уважаемый Кварл, образец великолепный, раны быстро заживут, так что семь тысяч кредитов будут в самый…