Они проводят Рождество вместе, Уилл долго думает, стоя перед полками в шкафу, что из одежды может ему понадобиться — он собирается остаться у Ганнибала до начала нового семестра, потому что домой возвращаться больше нельзя. Родители узнают, что он больше не принимает лекарства, что стал тем, кем его сделала природа, и не хочет говорить об этом прямо сейчас, когда сам не до конца со всем разобрался. Лектер готовит говядину в эле, традиционную рождественскую индейку с клюквенным соусом, несколько тарелок разнообразных закусок, в том числе и типичные для Вирджинии устрицы, а за столом сидят Марго и Алана. Грэм чувствует странную двойственность собственных ощущений. Потому что эта женщина, сидящая по левую руку от Ганнибала, сейчас та Алана, с которой его подруга выстраивает отношения, но через два месяца она превратится в мисс Блум, читающую лекции их курсу, о строгости которой ходили самые настоящие легенды. Странно, дико и непривычно видеть Алану Блум такой, с раскрасневшимися от домашнего пива щеками и улыбающуюся глупым шуткам, поднимающую тосты и танцующую в центре гостиной под рождественские песни. На памяти Уилла это лучшее Рождество за двадцать один год его жизни.
Ганнибал берет его в третью течку, за полторы недели до начала нового семестра. Разжигает огонь в камине, отгоняя февральские холода, укладывает омегу в постель, застеленную чистыми, еще хранящими запах кондиционера для белья простынями, и стягивает одежду слишком медленно, заставляя мучиться от желания, скрутившегося болезненным клубком внизу живота. Уилл почти ничего не помнит о той ночи, так хорошо ему было. Помнил властные, грубоватые прикосновения ладоней к своей коже, жар чужого сильного тела, запах, сильный и терпкий, забивающийся в нос. Он видел во взгляде альфы самодовольство, восхищение самим собой, касавшимся омеги первым и последним, и не мог закрыть рот, чтобы сдержать хоть один требовательный стон. Последней яркой вспышкой в памяти остался укус острых зубов, оставленный на шее, нестерпимый, до крови, и шорох разрывающейся фольгированной упаковки, прежде чем Уилл перестал что-либо соображать от удовольствия, наполнившего его с проникновением члена. Они просыпаются к обеду, и Ганнибал готовит для них что-то быстрое и простое, чтобы вернуться в постель. Лектер впервые не моет посуду, просто складывая ее в раковине, собираясь заняться этим позднее.
Твердость каменных ступеней под спиной сменилась мягкостью кровати. Горячее солнце больше не жгло кожу, сменившись полумраком комнаты и гулом работающего кондиционера. Ганнибал осторожно поглаживал его запястье, прямо под тонким браслетом на правой руке, и Уилл попытался убрать руку, избавляясь от щекотки. Он был расслабленным и все еще сонным, сам не понял, как задремал, разморенный июльской жарой. Он потянул мужчину на себя, безмолвно прося лечь рядом, и с наслаждением скользнул пальцами по голым предплечьям. Было так замечательно забыться в стенах спальни, отстраниться от всех забот, что тяготили в последние дни. Грэм сдвинулся, сминая простыни, и заглянул альфе в глаза, просовывая колено между его ног. Так было ближе и теснее.
— Скажи, что я проспал, и мы никуда не едем, — он позволил Лектеру снова поглаживать кожу под браслетом, теперь уже с большим нажимом, в этом было какое-то особенно успокоение.
— Ни за что, mano brangusis[3], у нас еще пара часов до отъезда, не получится отказаться. Наберись смелости, в конце концов, они тебя не убьют за это, — мужчина легко воспользовался податливостью чужого тела, опрокинул омегу под себя, вытягиваясь между его ног и устраивая подбородок на худой груди.
— Лучше бы убили, — Грэм тяжело вздохнул, отводя на секунду взгляд. — Моя мать так разговаривает, что хочется пойти и выкинуться в окно, так что смерть куда предпочтительней ужина с ней за одним столом.
Ганнибал опирается на руки, подтягиваясь вверх, и целует неспешно, лишь скользя губами по чужим губам, ловя теплое дыхание. Уилл цепляется пальцами за его плечи, обтянутые тонким хлопком рубашки, и разводит ноги шире, давая больше простора для действий. Он все еще чувствует возбуждение после сна, и колено мужчины коротко и ритмично надавливает на его пах, вызывая острые вспышки удовольствия. Омега силится стянуть с себя шорты, но руки будто чужие, продолжают удерживать плечи, пока Ганнибал мягко облизывает его шею и углубление между ключицами. Уилл бесстыдный и распаленный, справляется, наконец, с непослушными пальцами и торопливо расстегивает пуговицы рубашки, чтобы развести ее полы в стороны и коснуться ладонями широкой, покрытой светлыми, жесткими волосками груди. Он чувствует мерное движение грудной клетки, жар кожи, его сознание плывет от сильного запаха возбужденного альфы. Его белье пропитывается смазкой, неприятно, липко, и он ерзает, безмолвно прося избавить от мешающейся одежды. Ганнибал стягивает с него шорты вместе с трусами одним долгим, плавным движением, оглаживает пальцами свод стопы, ведет ладонью вверх, по худой голени и нежной коже внутренней стороны бедра. Уилл вскидывается навстречу ласке, мышцы пресса резко сокращаются, когда мужчина властно ласкает низ живота. Омега подается вперед, задыхаясь, стоит ладони надавить сильнее. Ганнибал почти такой же, как обычно, довлеет над ним, но с едва уловимой осторожностью, которую обычно не проявляет. Грэм приподнимает ногу, и его стопа упирается альфе между ног, сквозь ткань брюк поглаживая вставший член. Лектер позволяет себе отпустить один короткий сиплый стон, прежде чем расстегивает ремень и выпутывается из штанов. Ганнибал терял рядом с ним весь хваленый контроль и рассудительность. Он остервенело избавлялся от одежды, бросая ее на пол, неосторожно и торопливо, выполняя горячее желание омеги. Теперь, когда они оба были обнажены, все чувствовалось острее и правильней, и руки Уилла нашли свое место на спине альфы, чуть пониже лопаток, оглаживая влажную от пота кожу. Лектер ткнулся губами в изгиб его шеи, повел по плечу, оставляя короткие, жгущие поцелуи, и не сдержался, вцепился зубами в метку, обновляя посветлевший след. Омега под ним выгнулся, подался навстречу, впиваясь ногтями в спину, оставляя краснеющие полулуния отметин. Грэм задышал громче, разгоряченная кожа просила прикосновений, и он не знал, что на него нашло. Обычно он не бывал таким требовательным и настойчивым, но сейчас не мог удержать себя в руках, извивался, стоило ладоням сжаться на его боках, и вскидывал бедра, почти выпрашивая ласку. Будь Ганнибал его врачом, он бы сказал что-то о том, что Уилл хочет почувствовать себя защищенным из-за волнительного ужина, но он его врачом давно не являлся, так что все эти психологические уловки оставались вне спальни. Мужчина скользнул пальцами по его грудной клетке, пересчитал ребра сначала справа, затем и слева, останавливая ладони на животе. Он испытывал почти эйфорию, зная, что его омега носит его ребенка, даже если сам Уилл об этом пока не догадывался. Грэм обвил его ногами, притягивая к себе, подразнил быстрым касанием ногтей на шее, скользнул руками выше, сжимая светлые, с чуть заметными проблесками седины волосы на затылке альфы. Ганнибал продолжал целовать его грудную клетку, прихватывая губами затвердевшие соски и ведя ладонью по животу, к напряженному члену. Уилл развел ноги в стороны, мышцы бедер заныли, и он почувствовал, как смазка тягучими каплями падала на простыню. Касаться Грэма было восхитительно. У него была нежная, мягкая кожа, лишенная любых лишних волосков, как подобает омеге, а еще он отзывался на любую ласку исступленно и жадно, словно все еще не знал своего тела. Серебро браслета поймало отблеск солнечного света, пробившегося сквозь тяжелые шторы, Ганнибал тут же мазнул языком и губами по коже запястья, оглаживая свободной ладонью мошонку и промежность. Член Уилла дернулся, оставляя на животе влажное пятно. Желание было общим, они не знали, где начинается свое и чужое, сплелось в одно целое, и альфа низко рыкнул, звук шел откуда-то из груди. Грэм перевернулся, упираясь плечами в постель, почувствовал руки на ягодицах, а после и язык на истекающем смазкой отверстием. Он заскулил, царапая простыню, подался назад, стремясь получить больше, но Ганнибал крепко удерживал его, мешая шевелиться. Уилл ощущал себя слишком открытым, поданным к столу словно редкий десерт, пока мужчина вылизывал его, добавляя пальцы. Один за другим, они проникали в него, растягивая, омега заскулил, когда они настойчиво потерли простату. Омега снова попытался насадиться, завертел бедрами, принимая пальцы полностью, надрывно вскрикнул, стоило языку обвести края его растянутого отверстия, пока его растягивали, мучительно подготавливая. Он больше не мог терпеть, готовый принять своего альфу в любой момент. Мужчина потянулся к прикроватному столику, но Грэм схватил его за руку, останавливая.
— Нет, — он рвано выдохнул, сжимая пальцами запястье сильнее. — Давай без этого, пожалуйста.
Ганнибал стиснул зубы, не в силах отказать настойчивой просьбе в очередной раз. Ничего плохо не случится, если они не будут предохраняться, они оба были здоровы, и подчиниться было несложно. Лектер перевернул его на бок, вытянулся за спиной, мягко, но вместе с тем властно приподнимая ногу, и вжался губами в шею, прежде чем неспешно толкнуться внутрь податливого тела. Уилл застонал, откидывая голову назад и упираясь рукой в кровать, чтобы принять устойчивое положение. Движения были размашистыми и быстрыми, совершенно не годились для состояния омеги, но Уилл сам просил, подаваясь назад, Ганнибал просто не мог ему отказать. Он сжал пальцы на его бедре, наверное, останутся синяки, притискивая к себе сильнее, двигался в нем, почти не выходя, омега благодарно простонал его имя, кусая собственные пальцы. Он почувствовал зубы на загривке, дернулся навстречу большой, заполняющей его до восхитительной боли плоти, податливо склоняя голову для укуса. Грэм обхватил свой член влажной от слюны ладонью, скользнул от основания до головки, подстраиваясь под заданный ритм. Он был распален жадными поцелуями и касаниями, разгорячен близостью желающего его альфы, и добровольно с головой нырнул в эту адреналиновую волну, сдавившую легкие и ускорившую сердце. Ему не потребовалось много времени, чтобы выгнуться, широко раскрыть рот, шумно вздыхая, и задрожать всем телом, изливаясь в свою ладонь и на простыню. Ганнибал догнал его спустя два десятка быстрых, рваных толчков, прижимаясь губами к мокрому плечу. Он сипло выдохнул и успел выйти раньше, чем узел связал их. Уилл, совершенно разморенный и уставший, прижался к его боку, убирая прилипшие ко лбу пряди волос. Он хотел остаться в этой кровати до конца своей жизни, голым и измотанным после секса.
— Давай никуда не поедем, — омега настойчиво ладонью по покрытой короткими волосками груди и зажмурился от удовольствия. — Это глупая идея, просто останемся дома, займемся чем-нибудь. Что угодно, Ганнибал, только не поездка.
Мужчина нахмурился и перехватил ласкающую его руку. Уступкам больше не было места в постели.
— Твое неуемное желание сократило время, так что нам придется встать, принять душ, собраться и отправиться к твоим родителям. Не смотри на меня так, elniukas, я уже приготовил мясо и собираюсь поставить его на стол твоей матери, — Уилл перевернулся к альфе спиной, всем своим видом выражаю вселенскую обиду. — А когда вернемся, займемся чем угодно.
Грэм смотрел ему вслед, следил, как закрылась дверь ванной комнаты. Он вытянулся на постели, между бедер было неприятно липко. Черт с ним, если мать доведет его в очередной раз, он просто бросит ей в лицо содержимое своей тарелки и уйдет. И все это будет на совести Ганнибала, не его. Он предупреждал.
Комментарий к
[1] - олененок (литовский)
[2] - мой милый (литовский)
[3] - мой дорогой (литовский)
========== Часть 2 ==========
Уилл с такой тоской смотрит на открытую дверцу автомобиля, будто он старая больная собака, которую везут на усыпление. Лектер деловито устраивает на заднем сиденье сумку-холодильник с идеально приготовленной олениной и делает вид, что не замечает страданий омеги. Грэм опирается рукой о нагретую солнцем крышу машины и дергается, обжигаясь о раскаленный черный металл. Он может прямо сейчас упереться руками и ногами в крепкий кузов, чтобы Ганнибалу пришлось насильно затолкать его внутрь, оставить на теле синяки. Тогда они вызовут полицию, Уилл заявит о жестоком обращении, и, пока доблестные офицеры будут выяснять причины, пройдет несколько дней, им не придется никуда ехать. Идея на самом деле ужасная и лишена любого смысла. Так что омега предпочитает тяжело рухнуть на свое место и обреченно застегнуть ремень безопасности, теребя тонкий жгут серебра на запястье. Лектер невозмутимо поправляет манжеты своей идеально отглаженной рубашки, прежде чем завести машину, и бросает короткую ободряющую улыбку парню. Уилл кривится и отворачивается, рассматривая сквозь стекло знакомый район, с каждой секундой все больше отдаляющийся. Ганнибал будто вырывает его с корнями из земли, собираясь заново высадить на бесплодной, потрескавшейся от отсутствия воды почве, это отвратительно и совершенно грубо. Кому нужно это знакомство, если они больше никогда не увидятся с его родителями. Грэм жалеет, что не взял с собой бумаги по делу Леймана, смог бы занять свою голову во время часовой поездки до Вулф Трап, где в старом доме жили уже несколько поколений его семьи. Но нового из материалов он все равно не узнает. У них было достаточно веских оснований, чтобы предъявить Лейману обвинение в изнасиловании и убийстве Сары Джонсон, девятнадцатилетней студентки, оказавшейся не в то время и не в том месте, а воскрешение подробностей ужасающего действа только сделали бы хуже сейчас. Грэм сосредотачивает внимание на кольце. Оно, словно огромный указательный знак, красовалось на его пальце еще с прошлого лета, но Ганнибал не настаивал на конкретной дате, лишь обозначив предложением серьезность своих намерений. Омега издал нервный смешок и вздрогнул, почувствовав на себе внимательный взгляд. Он обернулся и намеренно ударился затылком о спинку, пытаясь избавиться от начавшейся головной боли.
— Что тебя так веселит в этой поездке? — Лектер сбросил скорость, перестраиваясь в правый ряд, чтобы свернуть к платному участку дороги. — Пятнадцать минут назад ты выглядел так, будто я везу тебя на жертвенный алтарь.
— Я до сих пор себя так чувствую. Как агнец на заклании, — Уилл сцепил пальцы в замок и опустил стекло, впуская в салон сухой горячий ветер. — Просто вспомнил, как спросил тебя о стоимости кольца, и зачем ты выбрал такое дорогое.
Ганнибал отрешенно хмыкнул, кажется, на мгновение проваливаясь в воспоминания об июньском вечере, когда делал столь щедрый подарок. Он стоил потраченных денег.
— Ты ответил, — Уилл продолжил, все так же не поднимая взгляд, — что, если с тобой что-то случится, то я смогу его продать, и этих денег мне хватит на первое время. Эти мысли до сих пор не выходят у меня из головы. Пугали тогда, пугают и сейчас.
— Я забочусь о тебе. Жизнь очень непредсказуема, тем более я значительно старше тебя. Мне будет спокойней, если я буду знать, что, если я тебя оставлю по независящим от меня причинам, то ты не будешь ни в чем нуждаться. Потребуется время, прежде чем ты по завещанию получишь все мои деньги, тебе нужно будет на что-то жить, — внезапно Лектер развеселился, обогнал вяло плетущийся перед ними минивэн с уставшей женщиной за рулем, и снова вернулся в правый ряд. — Но, поверь мне, умирать в ближайшие годы я не собираюсь. Как минимум я собираюсь увидеть лицо твоих родителей еще раз, когда ты родишь одного, а лучше двух детей. Хотя бы это уже отличная причина, чтобы не исчезать из твоей жизни.
Уилл возмутился, на языке крутилось не одно язвительное замечание, но вовремя заткнулся. Он помнил, как зимой один из пациентов напал на Лектера, чуть не застрелив его. Он тогда чуть сознание не потерял, когда вжался в стену коридора, боясь дышать, дрожащими пальцами вызывая полицию. Но эти шутки о еще одном посещении родителей не были смешными. Еще раз этого никогда не случится. Грэм даже не был уверен, что переживет сегодняшний ужин. Он попросил мужчину свернуть через два поворота, поерзал, устраиваясь удобнее, и прикрыл глаза, пытаясь хотя бы на оставшиеся полчаса дороги освободить свою голову от пугающих картинок предстоящей встречи. Ганнибал выглядел серьезным и собранным, будто обдумывал план по захвату мира.
Все здесь было таким же, как и четыре года назад, когда Уилл последний раз объявился на пороге родного дома. Старый, но крепкий дом, доведенный до ума отцом, огромная неогороженная территория вокруг, чистая подъездная дорожка. Мать высадила цветы, и сейчас их сладкий, удушающий запах разносился в раскаленном сухом воздухе, забивая легкие. Уилл видел начисто вымытое окно своей комнаты, второй этаж, вид на федеральную трассу I-95 S и лес, непроходимый, словно стена. Он закрыл глаза, вспоминая, как этот вид — единственное, что ему оставалось, когда мать запирала его в комнате за провинности, заставляя вымаливать у бога прощение. Прощения не было, как и спасения. Ни тогда, ни сейчас. Лектер был слишком довольным, будто все еще не понимал, куда приехал, в логово к самому дьяволу, готовому сжечь их за любое неосторожное слово. Вытащил из машины сумку, убедился, что ничего не забыл, и уверенно направился к двери. Грэм поплелся за ним следом, уныло опустив голову и думая, не сможет ли он заставить мужчину развернуться прямо сейчас, уехать отсюда, пока все не превратилось в катастрофу. Но он видел, как колыхнулась занавеска в гостиной, кто-то из родителей заметил их, пути назад уже не было. Омега спрятал левую руку в карман, собираясь не демонстрировать кольцо так долго, как только сможет, и несмело постучал, сотрясая стекло на входной двери. Мать открыла им после второго же удара, ждала под дверью, и широко улыбнулась, выглядя как счастливая домохозяйка, ожидающая дорогих гостей.