— Я, блять, не знаю, что у тебя вчера произошло, но тебе лучше перестать пить, друг.
Зеллер без устали трещит о том, что весь отдел стоит на ушах после выхода новостей, а Джек совсем не рад тому, что случилось. Уилл не лишает себя радости послать коллегу в такое далекое путешествие, что Зеллеру понадобится навигатор, чтобы туда добраться, и обещает приехать в ближайшие пару часов. Он тратит время на то, чтобы отмыться от грязи, высушить волосы старым феном, который обычно использует для сушки собак, и обработать раны на лице. Сбитые в драке костяшки пальцев все еще немного саднит, но это та боль, с которой Грэм готов мириться, она держит его в реальности, не позволяя путать ее с очередным кошмаром. Он несколько раз, как параноик, проверяет, запер ли дверь, находит ключи от автомобиля в кармане отвратительно грязного пальто, по которому умудрился пройтись испачканными ногами ранним утром, но это последнее, о чем он думает. Машина довольно урчит мотором, будто зверь, которого приласкали, и послушно выезжает на трассу до Квантико, где, Уилл уверен, он еще пострадает. В телефоне не находится ни одного звонка или сообщения от Ганнибала, и Грэм убеждает себя, что это его не сильно волнует.
В кабинете Джека пахнет отчаянием, бессилием и мерзким дешевым кофе из кофе-машины. Стопки документов, неровные, с торчащими во все стороны отчетами криминалистов и показаниями редких свидетелей, вызывают навязчивое желание встать и поправить их, сложить идеально, чтобы ни один край не выбился за созданные человеком границы. Ганнибал поправляет сложенное на коленях пальто, смахивает невидимую пыль и разглаживает несуществующие складки. Несмотря на достаточно ранний час, стрелки часов только-только перешагнули отметку в одиннадцать утра, работа в отделе кипит, словно забытая на плите вода в кастрюле, и, если позволить фантазии выбраться за грани дозволенного, можно даже услышать, как позвякивает стеклянная крышка на металле. Лектер уже успел принять одного пациента, прежде чем приехал сюда, и это изрядно измотало его чувствительное обоняние. Мариза была круглолицей статной женщиной немного за сорок, потерявшей в прошлом месяце в аварии мужа и старшую дочь. Сегодня утром она принесла в кабинет вместе с запахом умеренно-сладких французских духов горький, тошнотворный запах сигарет и долго извинялась за это, вытирая соленые слезы. Ганнибал чувствовал к ней иррациональную, несвойственную ему жалость. Конечно, после ее ухода пришлось открыть окно, чтобы проветрить кабинет, но подобное случилось впервые, так что он мог простить изломанной женщине ее слабость. Не больше одного раза, но мог. Руки сами потянулись к выглядящему неуместно среди папок с делами журналу, достаточно солидному, если верить хорошему качеству глянцевых страниц и большому тиражу, указанному на обложке. Он листал страницу за страницей, пока Джек разбирался с бумажной волокитой и молодыми агентами, ничего не понимающими в отчетах, и пальцы остановились на одном из гладких листов. Его привлекла фотография, слишком знакомая и абсурдная для такого издания, а после и заголовок. «Эскорт-услуги для элиты: сколько придется отдать за федерального агента». Ганнибал чуть на задохнулся от возмущения. Статья вышла через двенадцать часов после происшествия и не могла нести ничего, кроме разрушения. Он бегло ознакомился с текстом, больше соответствующим Фредди Лаундс, чем изданию вроде этого. Грязные заявления Маурицио, что Уилл практически предложил себя, что драка была вызвана отказом. Предположения о стоимости услуг, предоставляемых ФБР для таких заведений. Обвинение бюро в прикрытии эскорт-салонов. Определенно, у Кроуфорда появилось куда больше забот, чем было до сегодняшнего звонка будильника. Запах защекотал нос, и мужчине пришлось отложить журнал в сторону. Уилл выглядел отвратительно. Его лицо по цвету напоминало спелую сливу размером с голову, а глаза были уставшими и покрасневшими, будто он снова страдал от проблем со сном. Джек еще раз кивнул, словно забыл, что уже здоровался, и грузно упал в свое кресло, надавливая пальцами на виски. Весь его вид говорил о том, что со статьей он тоже успел познакомиться, и теперь ему придется разгребать последствия несдержанности Грэма и глупости Валастро. Но своего истинного состояния мужчина не выдал, не решаясь показывать творение бездарного журналиста и без того измученному Уиллу. Подтолкнул своим гостям две разные папки с документами, взгляд его был почти умоляющим.
— Доктор Лектер, думаю, нам пригодится взгляд о стороны на это дело. Мои агенты уже порядком устали смотреть на фотографии и не видеть там ничего. Я буду очень признателен, если Вы ознакомитесь и вынесите свой вердикт, — Джек потянулся к полупустому стакану остывшего мерзкого кофе. Он долго смотрел перед собой, скользил сонным взглядом по блестящей обложке журнала, прежде чем решился озвучить свои мысли. — А тебе стоит взять отгулы. Ну, пока твое лицо не придет в порядок. Не стоит показываться студентам в таком виде, да и шумиха, которая поднялась, только помешает расследованию. Думаю, трех недель будет достаточно, чтобы ты пришел в себя и снова смог работать.
Уилл сжимается, словно от удара. Ганнибал может видеть его чересчур напряженные плечи, сжатые губы и озлобленный звериный взгляд, снимающий плотный покров, скрывающий тьму. Мужчина забирает предназначенные ему папки, стопку белых листов с эссе, которое студенты должны были сдать ему, кажется, тема касалась одного из недавних раскрытых убийств, но он не уверен в собственной памяти. Он кидает Джеку приторно-вежливую, скользкую благодарность за заботу, и Кроуфорд делает вид, что не замечает саркастичного оттенка в этих словах. Лектер пожимает плечами, не собираясь делиться своими мыслями о поведении своего, без преувеличения, странного пациента, подхватывает бумаги, одним взглядом прося разрешения забрать ненужный журнал, и торопится вслед за Грэмом, твердо и уверено следующего в блестящим дверям лифта.
Дорога от лифта до кабинета казалась невыносимо долгой, обратно — невообразимо трудной, словно он шел по раскаленной лаве. Пока шел туда, Уилл слышал четыре недопустимо унизительных голоса, назвавших его голубоглазкой, и пять приглашений сходить вечером выпить кофе. Он показал средний палец трижды, борясь с желанием достать ствол и выпустить всю обойму в несостоявшихся шутников. У него была еще одна с собой, он мог бы устроить здесь настоящую бойню, расстрелять даже Джека, оставив последнюю пулю для Ганнибала. Сейчас он с трудом игнорировал срывающиеся с чужих губ смешки, явно адресованные ему и мужчине, что шел за ним попятам, давя на плечи своим непоколебимым спокойствием. Но в лифте эти мысли словно стерлись, оставляя опустошенность и жалкую беспомощность. Уилл стыдился этого. Лектер не произнес ни слова, словно щадя и без того измотанное сознание мужчины, бегло просмотрел первую страницу в папке, возвращаясь мыслями к журнальной статье. Тираж будет раскуплен за секунды, когда о вчерашнем происшествии на приеме у Валастро станет известно, и тогда он не сможет никак защитить Уилла от слухов, которыми наполнятся два штата. На стоянке между ними висело все то же неловкое молчание, пока Ганнибал не решил его нарушить, решив, что закинутые на заднее сиденье документы — отличная возможность.
— Снова кошмары? — он больше констатирует, чем спрашивает, но позволяет вопросительной интонации скользнуть в его фразу, оставляя Грэму иллюзию контроля происходящего.
Мужчина кивает, предпочитая не оформлять свою боль в слова. Какой в этом смысл, если его психиатр все равно знает. Уилл открывает дверь, но садиться не спешит, неотрывно глядя на папку в руках Ганнибала, не зная, куда деть взгляд. Поднять глаза на него он все равно не решается, зрительный контакт сейчас будет слишком неловким, будто он действительно безродная дворняга, просящая у сильного хозяина защиты.
— Твой сеанс сегодня. Можешь приехать, мы обсудим это.
Грэм предпочитает снова кивнуть, чем полноценно ответить. Ганнибал оставляет ему возможность выбрать, что обсуждать — кошмары или случившееся вчера, и это такой широкий жест, что тошно. Вольво неспешно трогается с места, собаки будут невообразимо рады, что хозяин проведет с ними время. Лектер провожает отъехавшую машину долгим, нечитаемым взглядом и идет к своей. Ему нужно успеть добраться до офиса раньше, чем приедет клиент, а в идеале было бы отлично еще просмотреть информацию о журналисте, посмевшем выпустить статью. Разговор с ним будет не слишком долгим.
Ганнибал ждет его. Точно знает, что Уилл приедет, даже с опозданием, но диким зверем войдет в двери его кабинета, неуверенно приветствуя своего терапевта. Последний клиент, надоедливый и прилипчивый, страдал не только от собственных демонов, но и от переноса, ассоциируя врача со своим отцом, и Лектер несколько раз бросал тоскливый взгляд на лежащий рядом с несколькими рисунками скальпель, думая, поймет ли мистер Фрэнни, что умирает. Из него получилось бы отличное рагу, приправленное прованскими травами и поданное сразу после артишоков вместе с Грэм’с Тони. Уилл бы оценил тонкий вкус сладкого португальского вина. Желанный гость все же появился, он выглядел изможденным и уставшим, рухнул в кресло, откидываясь на его спинку, словно ища в ней опору. Их разговор был слишком отвлеченным, на околофилософские темы и нынешнее дело Джека, танцевал на самом острие, распарывая в кровь ноги. Уилл не сказал ни слова о своих кошмарах, будто стыдился того, что увидел, и его отчаяние уже можно было ощутить на кончике языка, болезненно острое и кислое, как дешевое пойло в сомнительных барах.
— Есть ли что-то, что дарит Вам спокойствие, Уилл? — Ганнибал задавал этот вопрос бессчетное количество раз, зная, что ответ не изменится ни на йоту. Грэм слишком боялся покинуть свою скорлупу, скрывавшую его ото всех.
— Вы же знаете, доктор Лектер, — его голос был привычно мягок, хоть и приправлен щедрой порцией язвительного недовольства. — Рыбалка успокаивает меня, как и все остальные мои скучные занятия. Так что именно этому я и собираюсь посвятить все три недели, на которые Джек меня отстранил.
Ганнибал не сдержал смешок. Предсказуемый ответ развеселил его, и ему до безумия хотелось вывести мужчину из зоны комфорта. Смотреть, как Уилл падает, лишенный привычной выстроенной защиты, было наслаждением. Он собирался предложить ему вино, быть может, то самое, португальское, но идея быстро ускользнула, не найдя выхода.
— Может, есть кто-то, кто делает Вашу жизнь более стабильной? Такая формулировка устроит Вас?
— Конечно, мои собаки. Это Вы и так знаете, — внезапно Грэм хмыкнул, развеселившись сложившимся разговором. Словно решил сам подойти к краю своих границ. — И Алана. Она чудесная женщина, ее компания удовлетворяет меня.
Ганнибал никак не выказал своего недовольства. Не показал, что игра слов задела его самолюбие, не произнес ни слова, опровергающего разрушительную силу влияния Аланы Блум. Он снова вручит Уиллу обманчиво крепкие путы контроля, разорвать которые было секундным делом. Лектер откинулся на спинку кресла, повторяя позу пациента напротив. Он умел разграничивать работу и личный интерес, хотя сейчас граница была слишком тонкой, почти незаметной, и пересечь ее становилось все легче.
— Тогда, возможно, Вам стоит встретиться с ней, Уилл? Вам не помешает общение с такой женщиной, как Алана, — он позволяет остаться двусмысленности в своей интонации, чтобы мужчина додумал сам и выбрал подходящую ему трактовку. — Если Вы чувствуете себя с ней комфортно, то не отказывайте в желании общаться с ней.
Грэм ничего не ответил. Лишь сдержанно попрощался, пытаясь не показать своего искривленного злой ухмылкой лица. Он так старательно скрывал свои эмоции, будто собирался посоперничать в этом с Лектером. Когда дверь за ним закрылась, Ганнибал все же открыл бутылку Грэм’с Тони. Теперь он думал, что теряет контроль, который так жестко держал в своих руках с тех пор, как Уилл впервые оказался на пороге его кабинета, потерянный, раздавленный, ненужный самому себе. Присутствие доктора Блум выводило игру из заданных рамок. Внезапное осознание, что эксперимент, проводимый над бесценным, безграничным разумом агента Грэма, теряет свою изначальную цель, оказалось громче рухнувших башен-близнецов. Ганнибал закрыл глаза, наслаждаясь запахом вина, легко представил, как его левая рука легла бы на затылок Аланы, портя всегда идеально уложенные волосы, чуть надавила бы вперед, пока пальцы правой обхватили бы подбородок, толкая его на себя и вверх. Он смог даже услышать хруст ломающихся позвонков, почувствовал на собственных руках тяжесть обмякшего тела. Уилл бы насладился вкусом говядины Веллингтон, сделанной из Аланы Блум. Лектер подумал о том журналисте, распустившем свой грязный язык. Для него тоже найдется достойное место на его кухне. Предаваться рефлексии и тем чувствам, что вызвало имя женщины, будучи произнесенной Грэмом, Ганнибал не стал. Об этом он подумает позже, когда немыслимая темная ярость перестанет заливать его изнутри.
Одиночество на отшибе не сводило с ума. Утро могло начинаться в любое время, которое позволяли его кошмары, ставшие еще более темными и густыми, словно расплавленное олово. Ему снились жертвы последнего дела, все эти девушки, изувеченные, с изуродованными лицами и телами, он чувствовал такую власть над их бесполезными тушами, слышал цокот бродившего за его спиной оленя, подталкивающего своим носом под локоть, приглашающего повторить это еще раз, вонзить острый нож под ребра, вырывая куски плоти. Уилл просыпался разбитым, тер сухие глаза до красноты, не желал надевать очки, чтобы не видеть окружающих его предметов. Было легче, когда они превращались в размытые пятна, создавали вокруг него мягкую дымку, словно плотный кокон, не выпускающий его во внешний мир. Собаки ходили за ним попятам первые несколько дней вынужденного отпуска, словно не веря в то, что к хозяину можно подойти в любой момент, и он не откажет, потреплет по сытому боку или между ушей. Грэм погряз в обычной работе, иногда, когда сны разламывали его голову, вставал еще до рассвета, пил горький кофе, собирал снасти и проводил несколько часов, позволяя холоду октябрьской воды пробираться под его кожу, застужая раны, нанесенные проклятым даром. Он занимался своей машиной, под капотом что-то отвратительно тихо гудело, заглохнуть на пустынной части трассы до Квантико или Балтимора не хотелось. Копался в металлических внутренностях с техничностью бывалого хирурга, наслаждался шорохом опадающей листвы и резкими вскриками оставшихся зимовать птиц, громким собачьим лаем. Злость по отношению к Джеку отступила, Уилл знал, что мужчина делал это из лучших побуждений, хотя, он был уверен, все действия Кроуфорда были направлены на то, чтобы не навредить делу и отделу, а не самому Грэму. Слова Ганнибала всплывали в голове с наступлением кромешной темноты, забиравшейся сквозь закрытые окна, заполнявшей каждый угол его дома. Не знал, что злило в, определенно, резком и продуманном комментарии врача о его отношениях с Аланой, но отвратительный серый слизняк подтачивал изнутри, снова и снова заставляя встречаться со своими страхами, так и не похороненными под обыденными проблемами. Дворняга, которой кичится Лектер, начала осознавать свое место, свою роль во всех театральных постановках уважаемого доктора. Звонок Алане был осмысленным и взвешенным. Женщина не была слишком удивлена его приглашением и обещала быть в этот же вечер. Уилл со стоном осмотрел гостиную, выполнявшей роль как спальни, так и кабинета. Он убрал разложенные по полу документы по делу, аккуратно складывая их обратно в папку и заталкивая подальше, чтобы не мозолили глаза, избавился от следов изготовления мушек и грязной чашки с подсохшей кофейной пенкой на стенках. К приезду особенно желанной после двух недель изоляции гостьи мужчина подготовился изо всех сил. Его синяки почти сошли, большая их часть пожелтела, некоторые сошли, а раны вокруг глаз затянулись, оставляя лишь небольшую, почти незаметную припухлость. Собаки встретили Алану, виляя хвостами, тыкались в ее руки, надеясь найти спрятанное угощение. Женщина засмеялась, потрепала каждого из псов и поспешила войти в дом, чтобы снова начавшийся дождь не замочил ее пальто и сапоги. Уилл был учтив, Ганнибал бы обязательно похвалил его за это. Принял тяжелую верхнюю одежду, пропустил Блум перед собой, и она тут же опустилась на край его, наконец-то, собранного за две недели дивана, доставая из большого фирменного пакета одного из ближайших к дому супермаркетов стеклянные бутылки с пивом. Алана была прекрасной собеседницей. Они не касались работы, ловко обходили острые темы, и Грэм был благодарен, что она ни разу не упомянула о том скандале. Он знал, эта история бросила тень на весь отдел, и вспоминать об этом не хотелось, обсуждать тем более. Уилл придвигается осознанно, стирает между ними расстояние медленными движениями, пока их колени не соприкасаются, а его подрагивающие пальцы не переплетаются с тонкими пальцами Аланы. Она улыбается, глядя на него, такая открытая и обманчиво доверчивая, позволяет трогать себя, ходя по обрывистому краю дружбы, но отталкивает, когда Уилл тянется за поцелуем. Блум не груба, она останавливает его сдержанной улыбкой, разрывает их спутанные пальцы и отсаживается дальше, позволяя воздуху колыхаться между ними. Женщина глубоко вдыхает, будто подбирает слова, осторожные, но от этого не менее колкие.