До свиданья, так хочется, чтобы до скорого.»
Фрося несколько раз перечитала своё письмо Виктору — глупая баба, понаписала всякую чушь, а по-другому она и не умеет, можно подумать, только и делает, что письма пишет, хотя некоторые места в её писанине ей понравились и даже вызвали улыбку.
Так, теперь надо обязательно написать письмо Андрею, тут, пожалуй, будет полегче:
«Здравствуй, Андрюша!
Очень рада, что написал мне письмо, значит не совсем ещё очерствел к своей матери.
Я приняла с огромным волнением весть, что уже скоро побываешь в так полюбившихся мне местах, повстречаешься с дорогими мне людьми, которые оставили в моей душе столько добрых воспоминаний и тепла.
Я напишу в свою очередь Аглае, ты не думай, что буду жаловаться на тебя, я же не совсем дура, а ты не совсем самый худший сын на свете, так с небольшим вывихом в голове, но это пройдёт, я уверенна, просто, наверное, большой город на тебя так подействовал.
Думаю, что на этом достаточно нам выливать друг на друга ехидство, ты должен смириться с твоей непутёвой матерью, родителей не выбирают, а от детей получают то, что в них вложили.
Кроме свадьбы Стасика, о которой ты уже знаешь, есть у меня ещё интересные новости.
Завтра мы с Сёмкой уезжаем в Москву, там у него отыскалась бабушка, мать Семёна Вайсвасера, конечно же, волнуюсь, как пройдёт встреча, как она воспримет внука, ну и, конечно же меня.
На свадьбу к Стасику обязательно ты должен приехать, уважь старшего брата, ведь он к тебе очень хорошо относится, что поделать, если мы с ним деревенские недотёпы, но не совсем же пропащие.
Кстати, Стас отремонтировал старенькую Победу и сейчас мы на колёсах, все Поставы обзавидовались.
Вот, и все мои новости, очень надеюсь, что ты забудешь нашу неприятную встречу в Ленинграде, я стараюсь забыть.
Отца обязательно отыщи, он когда-то был очень хорошим человеком и очень любил вас маленьких, а что так судьба распорядилась, он не виноват, а то, что мы потеряли друг к другу интерес, вы не виноваты, и нас не надо винить, так бывает в жизни.
Дай бог, чтобы у тебя была одна и на всю жизнь настоящая любовь.
Целую и жду ответа.»
Глава 41
Фрося закинула руки за голову и с хрустом потянулась, нет, не привычна она к долгому сидению, писать письма нелёгкая работа.
Всё, выдохлась, Риве она уже напишет позже, может быть, даже в поезде, надо только фотки подобрать заранее.
Не откладывая в долгий ящик задуманное, достала из буфета отделанный бархатом альбом с фотографиями и развернула на первой странице: ах, Анютка, как же она хорошо всё здесь устроила, наклеила уголочки, все фотки распределены по мере их взросления, даже года проставлены, право, молодчинка.
А, вот и та, где они со Стасиком во дворе школы сфотографированы, первого сентября сорок восьмого, у Ани даже в руках букет цветов.
А тут Анютка одна, тоже первого сентября, это наверно Олин муж фотографировал, эту фотку надо обязательно выслать, здесь хорошо видны черты её лица.
Здесь она с мальчишками во дворе их дома, смешные, а вот эта хорошая, Анютка стоит посередине, улыбается, а с двух сторон братья, Стасик с Андреем, хорошо они тут получились.
А это фотографии сделанные в Вильнюсе на Анюткиной бат-мицве…
О, тут несколько хороших, а эту надо выслать обязательно, где она зажигает двенадцать свечей, а рядом стоит Анечка и раввин Рувен хорошо виден.
Ну, пока и хватит, а то конверт не закроется, потом в следующих письмах ещё вышлет, да и от Анечки не убудет.
После того, как Бася с Ицеком подарили Ане фотоаппарат на её двадцатилетие, фотографий в альбоме значительно добавилось.
Вот, эти она ещё не видела и сама, Анютка нащёлкала Сёмку совсем недавно, в последний их приезд в Вильнюс — ага, мальчишка в цирке, на аттракционах, в зоопарке и около фонтана… молодчинка старшая сестра!
Надо взять несколько фоток для Клары Израйлевны, пусть потом любуется внуком.
Фрося отложила выбранные фотографии в сторон, и вернула альбом на прежнее место в буфете.
Она услышала, что возвратились Стасик с Ниной, а с ними и Сёмка, которого они брали с собой на озеро.
Через короткое время они шумно ввалились в дом, как хорошо, что она успела написать письма и отобрать фотографии, в этом бедламе это сделать было бы уже невозможно.
Младший сын как всегда, сразу обрушил на мать ворох информации и вопросов, но на этот раз его перебил Стас:
— Мам, Нина поживёт пока в кузнице, а я переберусь в хату, ей же надо заниматься нашим хозяйством в твоё отсутствие, завтра с утра она подоит бурёнку и ты покажешь ей, как и чем кормить других наших животных и птиц.
— Стас, а ты оказывается парень не промах, дело говоришь, я не против, а даже очень за.
Старший сын смутился от неожиданной похвалы матери, на щеках даже заиграл румянец:
— Ну, ладно уж тебе, скажи лучше, когда завтра за вами с Сёмкой заехать, чтобы на поезд отвезти.
— Стасечка, поезд в пол первого, думаю, что за час до отбытия надо явиться на вокзал, ещё ведь необходимо билеты купить.
— Договорились, будьте готовы к пол двенадцатому, я же не могу надолго с работы отпрашиваться, без меня моя бригада тут же за вином помчится, что за люди, как будто вся радость в этом пойле.
Фрося потрепала по волосам сына, как же он всё же похож на Степана, такой же серьёзный и ответственный, рукастый и телом, и лицом в него, вот только к Нинке относится так, что душа радуется, не то, что его папаня относился ко мне, как к домашней скотине.
— Так, сейчас я сбегаю к Оле, надо ей кое-что рассказать, попросить и обсудить, а ты Нина тут похозяйничай на кухне, расстарайся к ужину, корми мужиков, за меня не волнуйтесь, я у Оли что-нибудь перехвачу.
Глава 42
Поезд Калининград-Москва в назначенное время шумно затормозил возле единственной в Поставах платформы и Фрося с чемоданом и взволнованным Сёмкой поспешно поднялись в вагон.
Стоянка на их станции всего две минуты, хорошо ещё, что они единственные пассажиры отбывающие из Постав, поэтому не было никакой суеты.
Отъезжающие Фрося с Сёмкой ещё успели помахать рукой из окна своего купе провожающему их Стасику, а затем засунув чемодан и сумку под нижнюю полку, сели напротив друг друга.
Поезд только набирал ход, лязгая и шипя, натужно снимая с места большой состав, и тут Сёмку прорвало:
— Мамочка, а почему мы едем в Москву, а к кому мы туда едем, а что мы там будем делать, а куда мы с тобой там пойдём?
— Тише, тише, остановись, вот тебя понесло, однако, а дома затаился, сидел, как мышь, боялся, что передумаю взять тебя с собой.
Лучше скажи шельмец, а кушать ты не хочешь?
— Неа, пока не хочу, ну, мамочка, расскажи, что тебе жалко.
— Сынок, мы едем к твоей бабушке, к маме твоего папы.
— Который умер, да.
— Да, который умер, а мама давным-давно его потеряла, а сейчас нашла нас и очень хочет увидеть тебя.
— А, как это потеряла, он же не пуговица?
— Ах, сынок, пока мне тебе этого не объяснить, вот, чуть подрастёшь и сможешь многое понять.
А если я не стану таким большим, как Стасик?
— Вряд ли ты вырастешь таким большим, как Стасик и Андрейка, просто ты повзрослеешь, годиков тебе станет побольше, и начнёшь многое понимать.
— Я и так всё понимаю, даже читать уже умею и в кино видел, как дядя с тётей целуются.
Мам, Стасик с Нинкой тоже целуются, я видел.
— А вот, подглядывать не красиво.
Мальчик от последних слов матери смутился:
— Я не подглядывал, что я виноват, забежал к ним в кузницу, смотрю, а Нинка сидит у Стасика на коленях и они целуются.
Фрося решила прервать рассказ сынишки, а то неизвестно куда он приведёт:
— Представляешь, завтра утром проснёшься, а уже будет Москва, возьмём такси и поедем к твоей бабушке.
— А какая она?
— Не знаю сынок, не знаю, но чувствую, что хорошая.
Вдруг они услышали:
— Пиво, лимонад, пожалуйста…
Пиво, лимонад, пожалуйста…
Мальчик выглянул из купе:
— Мама, там дядя с тележкой, почти с такой, как ты ездишь на базар, а в ней бутылки всякие, давай купим.
— Конечно, купим, пусть только подъедет к нам поближе.
День в поезде мчался стремительно.
Так далеко Сёмка ещё никогда не ездил, ему было всё интересно, даже кушать с мамой за столиком в купе, запивая лимонадом, который купили у дяди, возившего по поезду в коляске то бутылки с напитками, то шоколадки, а потом ещё и борщ.
Фрося ни в чём не отказывала сынишке, она и сама с удовольствием лакомилась шоколадом и зефиром, запивая сладости кисленьким лимонадом.
После обеда сын занялся своей азбукой и новой книжкой с красочными картинками, а Фрося написала в это время письмо Риве.
На этот раз ей писать было намного легче, чем тогда, когда она отвечала на первое письмо в далёкий и неизвестный Израиль, когда каждое слово давалось с таким трудом, и когда всё время приходилось вытирать с глаз слёзы.
На сей раз, она спокойно знакомила Риву с событиями настоящими и прошлыми из жизни Ани.
Их было не так уж много, по крайней мере, на которые стоило бы особенно обратить внимание.
Да и к чему ей было распространяться о дочери, пусть они сами ищут пути-дороги в душу друг друга, она им в этом не помощник, как и не собирается чинить препятствия.
Когда поезд подъезжал к Витебску, она заклеивала и подписывала конверт, куда кроме письма легли три отобранных для Ривы фотографии Анюты.
Состав в Витебске стоял целых десять минут и Фрося с Сёмкой соскочили на перрон, хотелось немного пройтись и осмотреться.
Фрося с интересом смотрела на высокий переходной мост, на массивный серый вокзал, на стоящие на платформах киоски и чуть видимые вдалеке частные дома утопающие в зелени садов.
Она прислушалась к себе, а вдруг этот город с этим вокзалом станет ей родным…
До ночи оставалось ещё достаточно времени, Фрося решила написать письмо и Аглае.
Писать подруге было совсем легко и просто, она описала свою поездку в Вильнюс и Ленинград почти со всеми подробностями, конечно только не углубляясь в интимные с Виктором, хотя Аглая конечно догадается о многом.
Фрося улыбалась при воспоминаниях о сладостных моментах, глазастый Сёмка сразу же обратил на это внимание:
— Мам, а что ты там пишешь смешное, расскажи?
— Сёмочка, не смешное, а приятное.
— Так расскажи про приятное.
— Нет, малыш, пока тебе рано такое рассказывать.
И она взъерошила кучеряшки сыну.
Она продолжила описывать подруге текущие события — предстоящую свадьбу Стаса, нынешнюю поездку в Москву и предвосхищавший её разговор по телефону с матерью Семёна.
Заканчивала она длинющее письмо к Аглае, едва уместившееся на двойном тетрадном листе под хныканье и завывания Сёмки, который уже явно заскучал в тесном пространстве купе.
Фрося прижала мальчишку к груди:
— Сёмочка, письма уже написаны, сейчас поужинаем и спать, а утром проснёмся и скоро Москва.
Сердце у женщины запоздало взволнованно забилось, боже мой, что их ожидает какая произойдёт встреча и много разных других вопросов связанных с этим понеслись вместе с мыслями в разных направлениях.
Их поезд прибыл в Москву, когда едва стало светать, было только пять утра.
Ехать к Кларе Израйлевне было явно ещё рано, поэтому Фрося с хныкающим недоспавшим сыном зашла в буфет, находившийся рядом с Белорусским вокзалом.
Перекусили гречневой кашей с сосисками и пошли на остановку такси, потому как добираться до того Калужского переулка Фрося не имела никакого понятия.
Уже к семи утра такси домчало их до нужного адреса и высадило возле тёмно-серого, старой постройки четырёхэтажного здания:
— Сёмка, давай посидим здесь на скамеечке, не красиво так рано вторгаться к людям, при том, нежданно.
— Мама, а я очень писать хочу.
— Ну, что так невмоготу терпеть, сбегай вон в те кустики, видишь.
Мальчишка вдруг раскапризничался:
— Не побегу, там люди ходят.
В этот момент около них остановилась пожилая женщина и пристально вгляделась в занятых препирательствами мать с сыном.
Фрося вдруг почувствовала на себе чужой взгляд и оглянулась.
На неё смотрели такие родные и любимые глаза Семёна и её сына, только намного печальней…
Глава 43
Пожилая женщина не сводила своих проницательных глаз с мальчика, который неожиданно притих под её внимательным взглядом и смущённо жался к матери.
Фрося, в свою очередь разглядывала Клару Израилевну, а то, что это оказалась именно она, не было никаких сомнений.
Глаза женщин встретились:
— Ты Фррося?
А это твой сын, Сёма?
Вы прриехали ко мне и так быстрро…
Фрося, как под гипнозом не могла отвести глаз от лица женщины, конечно же, матери Семёна Вайсвасера, боже мой, как они были похожи.
Невысокого роста, сухенькая с мелкими чертами лица, с шапкой густых чёрных волос, правда, изрядно приправленной сединой и эти незабываемые печальные, еврейские глаза.
В одной руке она держала авоську с буханкой хлеба и батоном, в другой сложенные несколько раз газеты, явно вышла рано утром из дому, чтобы купить то и другое самое свежее.
Фрося решительно поднялась на ноги со скамейки, взяла за руку сына и пошла навстречу Кларе Израилевне, это была она без всяких сомнений.
Вдруг газеты и авоська выпали из рук на асфальт, пожилая женщина опустилась медленно на колени и протянула дрожащие руки к мальчику.
Сёмка отпрянул, назад, напуганный этим движением женщины, но Фрося подтолкнула его в спину в сторону протянутых рук:
— Сыночек, это твоя бабушка, о которой я тебе говорила.
Клара Израиилевна положила свои ладони на плечи мальчику, по-прежнему не отрывая взгляда от его лица:
— Сёма, Сёмочка, мальчик мой, кто мог подумать, я тебя нашла черрез столько лет…
— А я очень писать хочу!
Пожилая женщина резво встала с колен, схватила мальчика за руку и быстро повела к подъезду, на ходу отдавая распоряжения:
— Фрросенька, подними, пожалуйста, авоську и газеты, и ступайте следом за нами, рразве можно мальчику столько врремени террпеть.
Фрося поднялась на второй этаж и вошла в распахнутые двери квартиры номер шесть и услышала голос хозяйки:
— Фрросенька, доррогуша, закррой дверри, мы, как рраз успели, мужик не опозоррился.
Фрося поставила на пол чемодан и дорожную сумку и, держа в руках хлебопродукты и газеты, огляделась — широкая прихожая, возле дверей стояла тумбочка, на которой покоился чёрный аппарат телефона, громоздкие оленьи рога служили вешалкой, под нею стоял обувной ящик, напротив вешалки на стене висела большая картина с симпатичными медвежатами, с права были двойные двери ведущие, по всей видимости, в зал, слева в торце в одну сторону за поворотом была спальня, а в другую вход на кухню, посередине двери в туалет и ванную, около которых и стояла Клара Израилевна, караулившая внука:
— Что, осматрриваешь мои хорромы, прроходи, прроходи, сейчас будем завтрракать и знакомиться.
И она хрипло закашлялась.
— Не обрращай внимание, я не больна, прросто куррю, как парровоз.
Из туалета вышел улыбающийся Сёмка.
— Так, теперрь помой рруки и на кухню.
Фрросенька, занеси свои вещи в спальню, сюда на лево, воспользуйся услугами и тоже прроходи на кухню, я ставлю чайник, и с Сёмочкой сделаем рревизию в холодильнике.
Фрося мысленно улыбалась, ей было уютно в этой квартире и с её хозяйкой.
Сёмка с удовольствием уплетал шпроты, не обращая внимания на колбасу, сыр, творог и печёночный паштет.
Эти вкусные маленькие рыбёшки он ел только однажды в Вильнюсе и ещё тогда они ему очень полюбились.
Женщины с улыбкой наблюдали за мальчиком, сами попивали чаёк в прикуску с бутербродами.
Они не спешили форсировать события и приступить к волнующему их разговору, который для обеих был очень важен.