— Да, Северус, уверена. Так или иначе.
— Твоя последняя фраза мне не нравится.
— А тебе вообще мало что нравится. И кто. Попросила бы только не набрасываться сходу на мисс Грейнджер. Она проделала огромную работу.
— Я похож на идиота, Минерва? Или ты считаешь, что мне не хочется жить? Или не хотелось? Почему все вокруг решили, будто я какой-то жертвенный великомученик-самоубийца?
— Потому что ты себя так ведешь.
— Мне начать гордиться или печалиться?
— Готовься.
— К чему?
— Ко всему.
— Матерь Божья, куда ты меня притащила? — волосы на голове Северуса зашевелились, когда он увидел перед собой заколоченные окна Визжащей хижины. — Я туда не пойду!
Минерва не прореагировала на его слова. Она коротко кивнула Поттеру и мадам Помфри, стоящим у входа, и прошла внутрь. Гермиона уже была там. Одетая в обычные джинсы и белую блузку, ведьма нервно бродила туда-сюда по комнате, вздымая кроссовками облачка пыли.
— Здравствуйте, профессор, — огромные карие глаза тревожно перебегали с директрисы на Снейпа.
— Вы понимаете, чем вам грозит некромантия? — голос его сорвался.
— Это не некромантия, — Гермиона устало присела на край грязного колченогого стула. — Я ведь вам уже рассказывала про цифру девять? Сегодня второе мая две тысячи восьмого года. Прошло ровно девять лет со дня вашей гибели на этом самом месте. Совсем скоро потоки магической силы сменят направление и совместятся здесь с вероятностными линиями судьбы, что должно дать нам шанс.
На ее утомленном лице не отражались эмоции, а сухой тон не располагал к диалогу.
— Вы все-таки сделали свою тысячу журавликов?
— Конечно, — Гермиона указала подбородком на розовую шляпную коробку. — Сейчас я начну приготовления. С последним лучом солнца все случится.
— Что… случится? — Снейпу казалось, он спит — настолько все происходило буднично и совершенно… неромантично.
— Исполнение желаний, — слабая улыбка тронула бледные губы. — Вы будете жить, профессор.
— Вашими бы устами… — он сжал кулаки. — Надеюсь, ваша совесть, наконец, успокоится. Хотя, вы зря себя изводите.
— Что?
— Вы же знаете, что я слышал вашу беседу с Поттером?
— Догадываюсь. И как вам понравилось в джунглях Галапагосских островов?
— Гораздо больше, нежели в «Истории Хогвартса», в которую я как-то случайно забрел. Мне там попались слишком агрессивные и неадекватные иллюстрации. Так вот, вы зря себя казните. Я бы не смог выжить. Лишь экстренные реанимационные мероприятия плюс сыворотка против яда Нагайны спасли бы меня. У вас не было ни единого шанса. У нас — не было.
Гермиона неопределенно хмыкнула и подошла к Северусу. Она аккуратно смахнула пыль с пола, обнажив темное въевшееся в доски пятно, и расстелила перед портретом бывшего директора большой лист слегка желтоватой бумаги:
— Это васи — традиционная японская бумага ручной выделки. Ее изготавливают из волокон коры трех кустарников: кодзо, мицумата и гампи.
Гермиона опустилась на колени. Лучи заходящего солнца едва пробивались сквозь щели между досками на окнах. Ведьма достала пузырек и кисть. Неторопливо обмакнула ее в чернила и начала рисовать:
— Основное действие, возможное как магическое, — это начертание. Звезда в круге. Расположение лучей строго определено: Восточный Дракон, Южный Тигр, Западный Феникс, Северная Черепаха, Золотой Дракон. Юг, Север, Восток, Запад… и где-то между ними — Путь Солнца, пятая вершина звезды Японских Магов. Они олицетворяют пять стихий, управляющих всем. И шестая сила — сознание, духовное бытие, которая открывает путь. В этот момент волшебник может перенаправить поток своей энергии и бумажный символ, в который что-то вложено, улетит с частицей жизни, для того, чтобы превратить мечты в реальность.
Сумерки осторожно вползали в хижину. Уже практически невозможно было различить рисунок на пыльных досках. Тихий голос Гермионы убаюкивал. Внезапно Северусу показалось, что он видит на полу мерцающий контур, в который заключена пятиконечная звезда. По комнате словно пронеслось чье-то могучее горячее дыхание. Захлопнулась дверь. Гермиона не шевелилась, продолжая сидеть, прикрыв глаза.
— Вы знаете, с чем связываетесь, мисс Грейнджер? — негромко поинтересовался Снейп, наблюдая за тем, как свечение становится все ярче и ярче.
— Почти, — ведьма начала слегка раскачиваться из стороны в сторону. — Теоретически. Я и раньше пробовала сотворить отдельные элементы обряда, чтобы не ошибиться. Чтобы знать, что смогу.
— Вы собираетесь разбудить силы, которые не будут вам подвластны, вы это понимаете? — Северус старался говорить с ней спокойно, словно с душевнобольной. Он боялся слишком резко вывести ее из транса. Внутри у него все клокотало.
— Именно потому профессор МакГонагалл, Гарри и еще пара человек из Отдела Тайн Министерства сейчас создали вокруг хижины магический барьер. Все останется внутри. С нами, — она резко открыла глаза. Ее расширенные зрачки почти полностью закрыли собой радужку. — Одного желания мало. Чистая светлая ничем незамутненная искренность — во мне этого нет. Нет веры, которая дает абсолютное знание и надежду. Вся беда в том, что я, как и вы, нуждаюсь в ясном и точном логическом обосновании чуда. А потому мне необходимо нечто гораздо большее, чем сделанная собственноручно тысяча журавликов. Сегодня именно тот день, когда я смогу получить ответы на свои вопросы. Я все просчитала. Нужно лишь поймать мгновение, чтобы попасть на границу жизни и смерти, а дальше откроется дорога.
— И вы знаете куда идти?
— Мне укажут путь… — она взмахнула рукой и тысяча журавликов вырвалась на свободу. Тихий шелест белоснежных крыльев заполнил собой почти все пространство небольшой комнаты.
— А где она — граница? Вы знаете?
— Здесь. Во мне. И в вас. В учении сюгендо есть обряд доири — «вступление на путь». В течение девяти дней маг не ест и почти не пьет. И на закате девятого дня он произносит заклинание, сопровождаемое мудрами — определенными жестами рук и всё…
— И всё… не есть девять дней? И почти не пить? Это сумасшествие… это смерть.
— Нет. Я же вам говорила, что число девять весьма странное. Когда-то давно аскеты школы сюгэндо голодали десять дней и это завершало их жизненный путь. Они не могли найти дорогу обратно — у них не хватало на это сил. Девять дней. Не больше и не меньше.
— А вы…
— Повторяю — я уже пробовала, а потому здесь совершенно нет ничего страшного. Подумаешь, не есть девять дней, — голос ее почти утонул в шуме крыльев. Ведьма прислушалась к чему-то и снова смежила веки: — Время…
Летящие журавлики постепенно скручивались в тугую спираль вокруг Гермионы. Она подняла руки на уровне груди:
— Дзи — Земля! — и соединила мизинцы. Пол завибрировал под ее коленями. Северус вцепился в край рамы, чтобы не упасть. Птицы проносились мимо на огромной скорости, сплошной стеной, словно снежное торнадо ворвалось в комнату, пробивая низкие потолки и уходя в необозримые высоты.
— Суй — Вода! — ее безымянные пальцы соединились. За пределами круга, образованного летящими журавликами, бесновался шторм. Огромные волны с ревом разбивались о магическую преграду. Хижину давно смыло и сейчас крохотный кусочек дощатого пола казался утлым плотом, посреди грозного и беспощадного океана.
— Ка — Огонь! — средние пальцы Гермионы нашли друг друга. Птицы загорелись. Снейп с ужасом смотрел на сплошную стену пламени, окружившую ведьму, читающую заклинание. Кончики волос и бровей ее моментально опалились, но она продолжала все так же ровно стоять на коленях перед портретом, глядя прямо перед собой и постепенно соединяя пальцы.
— Фу — Воздух! — указательные пальцы соприкоснулись подушечками и началось светопреставление. Все смешалось в бешеной круговерти: огонь и вода, верх и низ… Картину мотало из стороны в сторону, Северус то захлебывался, то с ужасом понимал, что начинает буквально плавиться от нестерпимого жара:
— Гермиона!!!
Он поймал ее взгляд: в огромных зрачках бушевало пламя. Казалось, ей нет дела до бесновавшихся вокруг нее стихий. Она смотрела. Она видела.
— Ку — Пустота!
Гермиона соединила большие пальцы, и все кончилось. Больше ничего не было. Буря разбилась мелкими брызгами, а горящие журавлики рассыпались яркими искрами, тающими в небытии, словно хвост пролетающей кометы. Когда погасла последняя, наступила Тьма.
*
Ей абсолютно не хотелось просыпаться. Почему она должна это делать? Она ведь устала. Чертовски устала. Пушистое облако покачивалось, убаюкивая. Сквозь сомкнутые веки Гермиона видела ярко-синее, до рези в глазах, небо, с которого сыпались то ли хлопья снега, то ли белоснежные перья… они все падали и падали, медленно кружась, окутывая невесомое тело мягким покрывалом.
— Гермиона! Мисс Грейнджер! Очнитесь же наконец! Эннервейт! Дерьмо, да что ж это такое-то?! Хоть что-то здесь работает или нет?
Падение на землю отозвалось болью во всем теле. Казалось, сломано все: ноги, руки, крылья, ребра… Ни вздохнуть, ни охнуть. Она сумела приоткрыть один глаз: ее нос уткнулся во что-то черное, пахнущее дымом, лесом, лакрицей и… и… она не знала, чем еще. Ее снова тряхнуло:
— Прах вас побери с вашими экспериментами! Я не желаю, чтобы вы загнулись прямо у меня на руках!
— Не надо больше меня ронять, пожалуйста… — пробормотала Гермиона и едва не задохнулась. Кажется, он решил для полноты ощущений выдавить из нее все соки. Она уткнулась носом в пуговицу. Несмотря на все неудобства и ноющую боль в костях, Гермионе было до странности уютно. Жутко хотелось, чтобы все это продолжалось вечно: шершавая ткань царапающая щеку, гулкие удары сердца под ней и ругательства, раздающиеся над головой:
— Вот о чем вы только думаете, а? Лежите тут, пытаетесь умереть и абсолютно не думаете о том, что вам еще нужно будет возвращаться обратно! И куда это нас занесло, позвольте узнать? Что на этот счет говорят ваши «теории»? Или они молчат? Где у вас болит? Вы, между прочим, достаточно упитанная женщина для голодающей. Сколько вы весите? Вы мне все руки оттянули!
— Я?! — она онемела от возмущения и резко села. Голова сразу же закружилась, и к горлу подкатил тошнотворный ком. Гермиона покачнулась, профессор придержал ее за плечи:
— Не дергайтесь. Где больно?
— Везде…
— Как говаривал один мой знакомый пожиратель сладостей: «Если вы проснулись утром и у вас ничего не болит, значит, вы умерли».*
— Балагур какой, — мир все еще продолжал вертеться, но мутить перестало.
— А то! Теперь, небось, поражает своими сентенциями чертей в Аду, — Гермиона чувствовала, как его пальцы деловито ощупывают ее руки и ноги. — Похоже, все цело. Дышать больно?
— Больно, — в подтверждение она попыталась набрать воздуха в грудь и тут же охнула от резкой боли в боку.
— Давайте посмотрим, — профессор аккуратно задрал блузку на её спине и замолчал.
— Ну что там такое? — нетерпеливо поинтересовалась она, пытаясь заглянуть через плечо.
— Ничего, — Снейп прочистил горло и опустил тонкую ткань. — Просто синяк.
— Ну и ладно. Помогите мне встать.
Он молча подал ей руку. Горизонт снова закачался перед глазами:
— Где мы?
— Хороший вопрос, — хмыкнул профессор за спиной, — хотел бы я у вас спросить о том же.
Перед ними простиралась голая бесплодная пустыня с острыми скалами из застывшей вулканической лавы, образующими почти лунный пейзаж. Бурлящие озерца серных источников: одни желтые, другие кроваво-красные — испускали запах разложения. То здесь, то там струйки пара вырывались из трещин между камнями, оседая на землю и исчезая в расселинах. И над всем этим великолепием возвышалась огромная гора. На ее пологих, иссиня-черных склонах не было заметно ни кустика, ни деревца. Вершина едва достигала низко клубящихся облаков, освещенных багровым заревом заката.
— Это гора Осорэ, — прозвучал сбоку тягучий и ленивый голос. — Священное место. Считается, что живые могут здесь встретиться с ушедшими в иной мир.
Снейп с силой сжал пальцы на ее плече:
— А вы, как я погляжу, не особо-то затрудняли себя с выбором имени, господин Хикэру но Осорэ.
Хикэру блеснул белоснежными клыками, взъерошил серебристый ежик волос и легко соскочил с черного плоского камня:
— «Свет горы страха», — осклабился он, отвесив шутовской поклон:
Странник! — Это слово
Станет именем моим.
Долгий дождь осенний.*
С последними словами, молодой человек оказался рядом с мисс Грейнджер, взял ее за руку, поцеловал кончики пальцев и, заглядывая в глаза, прошептал:
— Добро пожаловать, Гермиона-сан…
Профессор решительно задвинул ойкнувшую Гермиону за спину, и мужчины оказались лицом к лицу. Оба высокие, практически одного роста, одетые в черные сюртуки, они в раздражении уставились друг на друга.
— Ты собираешься предъявить на нее свои права, Ёкай-дух-с-картины?
— Для начала, я собираюсь помешать вам снова опутать ее своими чарами.
— Какие чары, Ёкай-дух? Где? — Хикэру развел руки и картинно огляделся. — Разве можешь ты вообще что-то заметить? Ты видишь ее? Ты знаешь, чего она хочет?
— Совершенно не важно, чего она там хочет — она не отдает себе отчета в своих действиях, когда вы рядом! — процедил Северус.
— Я отдаю! — попыталась возразить Гермиона из-за спины Снейпа. Тот снова задвинул ее обратно.
— Ты знаешь, какие сладкие у нее губы, мертвец? А какая мягкая кожа? Она шелковистая и прохладная, как вода в горном ручье. Я видел, как ты смотрел на нее сейчас. Тебе хотелось дотронуться до нее? Коснуться обнаженного тела? Сжать мягкие груди, чтоб застонала, чтобы выгнулась лозой под твоими руками? Хотелось зарыться лицом в кудри, вдохнуть их запах? Тебе хочется почувствовать ее вкус? — шипел демон в посеревшее лицо Северуса. — Хочешь, чтобы она стонала и умоляла тебя? Чтобы извивалась и кричала от наслаждения? Хочешь? Хочешь?!
Кулак Снейпа прочертил короткую дугу, Хикэру отлетел на несколько шагов и растянулся среди камней. Гермиона вцепилась в руку Северуса. Тот повел плечом, стряхивая ее, подошел к молодому человеку, сидящему на земле, схватил его за грудки и тихо проговорил:
— Оставь. Её. В покое. Понял? Иначе я тебя достану хоть с того, хоть с этого света. Обещаю.
Профессор слегка оттолкнул противника от себя и брезгливо отряхнулся. Хикэру пошевелил челюстью, потел скулу и сплюнул сукровицу:
— Когда заканчиваются аргументы, остается надежда только на кулаки, да? — сверкнул он желтым кошачьим глазом и внезапно затрясся в беззвучном смехе, одним грациозным прыжком поднимаясь на ноги. — Ты мне нравишься, держи, — он подкинул какой-то предмет. Северус поймал его, недоуменно уставившись на смешно растопырившего лапы, глиняного ушастого лисенка, сидящего у него на ладони. На лбу у зверька чернилами был нарисован иероглиф.
— Что это?
— Это кицунэ, — тихо сказала Гермиона, внимательно рассматривая статуэтку. — Лисий дух. Видите, у него три хвоста? По достижении ста лет они способны обращаться в человека, девушку или юношу. Чем старше кицунэ, тем больше у них сила. Они могут вселяться в чужие тела, создавать огонь, появляться во снах и создавать иллюзии столь сложные, что те практически неотличимы от действительности. У кицунэ может быть до девяти хвостов. Считается, что чем старше и сильнее лиса, тем больше их у неё. Некоторые источники утверждают даже, что кицунэ отращивает дополнительный хвост каждые сотню или тысячу лет своей жизни. Когда появляется девятый, мех лисьего духа становится серебристым, белым или золотым и кицунэ обретает силу искривлять пространство и время, сводить людей с ума…
— Возьми-возьми, — Хикэру ухмыльнулся и дотронулся до рассеченной губы, — на память. Пригодится.
Снейп посмотрел ему в глаза, кивнул и опустил фигурку в карман:
— Ты все еще продолжаешь считать происходящее забавным?
— Естественно, — пожал плечами желтоглазый. — Мир людей становится все скучней. Они разучились бояться. Отгородились от окружающего стеклом, бетоном, инновациями, нанотехнологиями и счетами в банках. Потеряли связь с природой. Не понимают, как хрупко само их существование на земле. Достаточно перерезать всего один провод и все рухнет. Огромные слепые каменные мешки, ставшие ловушками, и электронные игрушки, ранее составлявшие смысл жизни, окажутся совершенно бесполезны. Что они будут делать тогда, утопая в собственном дерьме, замерзая или сгорая под палящими лучами солнца, лишенные смысла и цели? Абсолютно неприспособленные, тыркающиеся в разные стороны как слепые котята или беснующиеся, перегрызающие глотки на пути к последнему куску хлеба? Люди не дают себе труда задуматься над тем, что именно в их силе и таится их величайшая слабость. Человечество просто куча насекомых, копошащихся на изъеденном ими теле земли. Надо понимать, что у кого-то в руках может оказаться мухобойка, которая однажды просвистит, накроет и размажет. Маги — моя последняя отрада. Особенно мне нравится, когда на меня начинают с деревяшками кидаться. А ты чего с кулаками полез? Твоя-то палочка где?