Ящерка рьяно закивал головой, обозначая действием, что понял. Во втором пацанёнке канатоходец был уверен. Игло — сын факира, он не понаслышке знал, как наказывают тех, кто смеет брать чужие вещи, пусть даже для игры. Личные вещи, а в особенности трюковой инвентарь каждого циркача — священны, потому что только от этого зависит успех или провал номера, а иногда и жизнь самого циркача. С Игло Коста решил поговорить после, если это «после» у него будет.
— А теперь беги, — Куэрда легко поддал Ящерку ладонью по заднице, — тётка, наверное, уже заждалась.
Мальчишка звонко рассмеялся и попятился, Флав приставил палец к губам и пошипел вслед.
Разобравшись с лишними глазами и ушами, канатоходец прошёл к себе, чётко выстраивая в голове план дальнейших действий. Куэрда подобрал себе лёгкий тёмный плащ и, скрутив, положил в заплечную небольшую сумку. Туда же легли тонкие короткие сапоги, шитые на заказ, которые он надевал для того, чтобы ноги не скользили во время номера. Развернув и разложив на плотной материи инструменты для натягивания каната, Коста тщательно просмотрел их и выбрал подходящий, тонкий кованый крюк, который легко было прикрепить к болту, привязав предварительно на вделанное в него кольцо канат или верёвку, моток которой он бросил сверху всего этого великолепия.
Куэрда нервничал, поэтому кусок, несмотря на то, что канатоходец решил поужинать, не лез в горло.
Флав, идя по улицам, обеспокоенно смотрел на небо, которое казалось, будто издевается, то выпуская, словно подмигивая ему, из объятий серых туч серебряную луну, то пряча её в свинцовых лапах. Капитана канатоходец увидел, как только вынырнул на площадь из переулка. По открытому пространству гулял ветер, играя с оставшимся после дневной торговли, разнообразным мусором. Коста махнул рукой, привлекая внимание, и быстро подошёл.
— Ночи, сеньор Мойя, — он снова взглянул на небо, — надеюсь, оно не расплачется, — Куэрда, перевёл взгляд на крышу городской ратуши. — Сумка моя не выдержит сильного ливня, промокнет, а значит, и ваша книга тоже, — он снял с плеча сумку и протянул начальнику городской стражи. — Надо бы поторопиться.
Флавио старался держать выражение лица непроницаемым, чтобы не показать своё волнение и накатывающий страх. Ведь, по сути, он сам виноват, что оказался в такой ситуации. Самому и расхлёбывать.
***
«Уж лучше ливень, чем ветер», — подумалось капитану. Однако он промолчал. Выдержка канатоходца была достойна настоящей зависти — он выглядел потрясающе спокойно. И нервировать его лишний Северино бы не хотелось. Сам он точно так же старался вести себя твердо и решительно.
Капитан быстро закрепил хитрую конструкцию из веревки, крюка и болта — уж что-что, а узлы он вязать научился отлично. Затем зарядил арбалет и, отойдя на несколько шагов, начал примеривать лучшее место и лучшую позицию для выстрела.
Первый выстрел получился неудачным. Капитан попал (что было само по себе удивительно в такую всячески не желающую им помогать ночь), однако, прежде чем допустить циркача до веревки, Северино дернул ее разок. Такой простецкий “крэш-тест” показал полную негодность, пришлось стрелять снова. Со второго раза получилось лучше, по крайней мере, веревка с крюком после дерганья не осталась в его руках.
Капитан воровато огляделся — примыкающие улицы были пустынны. Конечно, стражники знали свое дело, и все же, следуя своему параноидальному характеру, Северино предпочитал перепроверить все еще раз (а лучше пару-тройку, чтоб уж точно).
— Готово, — возвестил он, отчаянно пытаясь придумать, как бы сделать затею более безопасной. На ум пришла одна идея.
Он подошел к Куэрде ближе. Как обычно, чувствуя перед любым телесным контактом некоторую неловкость, он легко приподнял канатоходца, оценивая его вес.
— Вы очень легкий, — заключил он, как бы оправдываясь за такое вторжение в личное пространство. — Главное - заберитесь туда. На это моего выстрела должно хватить. Уж как вас снять — дело десятое, на крайний случай спрыгните, я легко вас поймаю.
Капитан бы с удовольствием добавил что-то вроде «с богом», если бы верил в него. Но с тех пор, как он убедился в отсутствии любых высших сил, он предпочитал не сорить словами направо и налево, концентрируясь не на них, а на предстоящей сложной задаче.
***
Флав отдал инициативу в чужие руки, не потому что не доверял себе, а потому что всё ещё чувствовал дискомфорт вины перед капитаном. Не будь этого обстоятельства, канатоходец предпочёл бы закрепить верёвку на болте сам.
Первая провальная попытка застопорить верёвку на крыше, вызвала нервный смешок. Последующая, более удачная, сонм мурашек по пояснице, которые неожиданным образом прогнал сам Мойя, ухватив за талию и приподнимая над землёй. Подобное поведение привело к мимолётной потери речи, и поэтому инструкция по спуску осталась без ответа.
А сказать хотелось многое, особенно про десятое дело. Коста лишь отошёл на полшага, окидывая фигуру капитана скептическим взглядом, а потом, переводя такой же взгляд туда, где в сторону бархатно-тёмного неба уходила верёвка. Канатоходец покачал головой, сел прямо на мощёную площадь, переобуваясь и натягивая перчатки из тонкой кожи.
— Вы, главное, сумку поймайте, так, чтобы из неё ничего не разлетелось, — Куэрда поднялся с камней и, сняв плащ, вручил его начальнику городской стражи, оставаясь в простых штанах и рубашке.
Подойдя к стене, он цепко ухватился за верёвку, предварительно тоже подёргав.
Интересно, полез бы он за сумкой, если бы в ней не таилась опасность? Скорее всего, нет. Возможно, поставил бы Лучи дежурить под ратушей и дожидаться, когда ветром, дождём или ещё какой божьей прихотью её снесло бы с крыши вниз.
Легко оттолкнувшись от земли Флав, перебирая руками по верёвке и ногами, по стене, упираясь в каждый мелкий уступ, который он мог нащупать в ночной тьме, медленно полез наверх. Страха не было, никогда не было когда снизу вверх, может быть так заложено с рождения в человеке, чтобы стремиться ввысь?
Коста делал небольшие остановки там, где мог ослабить давление на верёвку, зацепившись пальцами за выемку в стене или пролёт узкого окна. Он примерно знал, где находилась в последний раз сумка, но в ночном сумраке крыша башни ратуши казалась ещё длиннее и круче. Перед тем как начать двигаться по ней, канатоходец ощупал старую черепицу в тех местах, до которых смог дотянуться. Некоторые части оставляли в руках мелкое крошево.
Куэрда глянул вниз, на замершего у ратуши капитана. Глянул, словно желая получить порцию ободряющих аплодисментов перед опасным трюком. Естественно, хлопков в ладоши он не дождался. Пальцы устали, но долго стоять на месте было невозможно.
Куэрда подождал, когда в прорезь, теперь уже почти сплошным потоком плывущих по небу облаков, мимолётно выглянул лик луны и осветил его стремления, и ещё медленней двинулся по хлипкой черепице, осыпая мелкое крошево вниз, на капитанскую голову. Ноги несколько раз соскальзывали, и сердце ухало прямо в пятки, холодным и крохотным камнем, умудряясь при этом как-то делиться напополам, по половинке в каждую, и оставаться одновременно целым. В эти моменты верёвка рывком натягивалась, и канатоходец непроизвольно шептал «Отче наш». Но ангел хранитель добросовестно работал, заставляя ноги снова обретать опору.
Добравшись до сумки, Коста осторожно дотянулся и подцепил её кончиками пальцев. Пришлось несколько раз достаточно сильно дёрнуть, прежде чем она показалась в цепких пальцах. Не надеясь на то, что болт выдержит дополнительный груз, канатоходец поискал взглядом сеньора Мойю. Тёмные тени пятнами бродили у подножья ратуши и не давали чёткой картины, а подать знак голосом или жестом Флавио не решился. Поэтому он наугад бросил сумку вниз, протянув руку в сторону насколько хватило и отпустив без замаха. Кажется, он попал точно в цель, потому что звук от падения сумки был не совсем ожидаемый.
Теперь предстояло так же медленно и печально спускаться вниз, надеясь лишь на то, что капитан не злопамятен и не придумал какую-либо каверзу, как то пламенная встреча циркача внизу с представителями стражи с последующей сдачей нарушителя спокойствия Севильи. Быстрый способ здесь не подходил, как и предложенный начальником городской стражи. Несмотря, на свой лёгкий вес, Флав был уверен, что с такой высоты его не удержит даже Гекко — цирковой силач.
Ветер, тем не менее, усиливался. Погода менялась, нагоняя к утру долгожданный дождь. Коста старался не спешить, хотя ни одной мысли кроме как «быстрее оказаться внизу» не возникало в голове.
Примерно на полпути верёвка коротко просела. Это болт вылетел из цепкого захвата и грозил в любой момент слететь совсем. Куэрда охнул, вцепляясь и перенося собственный вес на тонкий бортик, соединяющий архитектурным элементом два окна. Канатоходец переждал, пока сердце успокоится, а дыхание придёт в норму. Прежде чем вновь довериться верёвке, потянул и затем дёрнул, слушая, как мимо плеча за спиной пролетел злополучный болт, потянув за собой спасительную верёвку, и звякнул о камни где-то на площади.
Коста прижался всем телом к стене ратуши. Стоя на высоте второго этажа, канатоходец прикинул, что должен найти способ спуститься хотя бы на ещё один. Искать на ощупь выступы в стене, не имея никакой страховки, было очень рискованно. Флав осторожно повернул голову в другую сторону и заметил неподалёку большое раскидистое дерево, некоторые ветки которого почти касались стены ратуши. Осторожно цепляясь и нащупывая под ногами тонкий выступ, молясь, чтобы изыски архитектуры не кончились до того, как он поравняется с деревом, Куэрда продвинулся вправо.
Ветер крепчал и налетал порывами, играя с канатоходцем и заставляя вопреки желанию не торопиться и плотнее прижиматься, царапая скулу о каменную кладку. Пальцы безумно устали, голени от напряжения стали, как те же камни, бёдра начинали мелко подрагивать, а лопатки ныли так, будто на этом месте должны были прорезаться крылья, когда канатоходец, наконец, остановился напротив спасительного дерева.
Концы самых близких к зданию веток не доставали до него, оставляя между стеной и зелёной листвой расстояние примерно в полруки. Куэрда собрал последние силы, извернулся, как кот и, оттолкнувшись всем, что было, прыгнул, заставляя себя не отворачиваться и не закрывать глаз, рискуя напороться на ветки, но предпочитая видеть, за что зацепиться.
Сделать это сразу не удалось. Пальцы сорвались и несколько сучков больно прошили, вспарывая ткань рубахи и царапая кожу правого бока, прежде чем Флавио смог остановить падение. Чертыхаясь и морщась от ноющей боли в боку Коста спустился, неуклюже ухнув в конце к корням с последней ветки.
В общем, как не старался быть тихим, а наделал шороху.
— Поймали? — спросил первым делом, как только сконцентрировался на фигуре капитана.
***
«Ну конечно я поймаю, — подумал капитан даже с некоторым возмущением, — у меня, пока вроде руки не дырявые». Возмущался он недолго — в тот же миг всего его заполнили волнение и страх.
Куэрда взобрался по веревке с какой-то невероятной, осторожной, но в то же время стремительной грацией — Северино даже на кораблях никогда не видел подобного, хотя уж казалось бы, моряки — самый ловкий народ. Взбираться по вантам они учатся в первые два дня плавания (примерно тогда, когда отходят от морской болезни), и волей-неволей оттачивают свои умения каждый день. Канатоходец был пропитан ловкостью, как свежеиспеченный корж — сладким кондитерским коньяком, она чувствовалась в каждом его движении. Ночь скрадывала все острые углы, и в неверном свете движения циркача казались неспешными танцами языков пламени. В голову Северино пришла совершенно неподходящая к ситуации мысль — он сам ведь и не догадывается, даже не представляет себе, как выглядит со стороны. Капитан поймал себя на том, что любуется профессионализмом канатоходца.
Он тряхнул головой, вспоминая, что тут вообще-то не цирк — происходящее скорей тянуло на приключенческий роман, и капитан изо всех сил желал благополучного финала этой истории. Куэрда скинул сумку вниз. По подсчетам Северино успело пройти несколько лет, прежде чем сумка, крутясь, достигла… земли? Его рук?
Дерева. Дерева, черт побери. Одновременно с тем, что капитан, казалось, успел прожить пару-тройку жизней, только наблюдая за полетом предмета гардероба, ценного своим содержанием, как-то так получилось, что это произошло катастрофически быстро. Северино мог бы поспорить, что кончики его пальцев почувствовали ремешок злополучной сумки — и в следующий миг она ударилась о сук дерева и раскрылась.
Белоснежные листы бумаги подбитыми птицами планировали вниз, кружась не хуже чаек над заливом. Сердце ушло в пятки — капитану казалось, что это не книга, что это он лежит на мостовой, распотрошенный, разбитый, разорванный, растерзанный… Что это не страницы библии перепутались друг с другом — это его жизнь была перетасована, как колода карт.
В первый момент он снова, как и в саду несколько часов назад, забыл, что не один, начав лихорадочно собирать листы. Лишь через минуту он быстро проверил, каково там Куэрде. Луна, вышедшая из-за облаков, посеребрила дохлой бесполезной змеей лежащую на земле веревку и канатоходца, прижавшегося к стене здания, едва держащегося на узком уступе.
— Черти… — прошептал Северино, как завороженный следя за осторожными и медленными движениями циркача -—тот пытался добраться до веток дерева.
В принципе, капитану бы ничего не стоило поймать парня. Да и со второго этажа прыгнуть — не смертельно, вот только есть реальный шанс, что кто-то из них в процессе переломает ноги или руки, и, естественно, останется потом без них, если не случится чудо и кости не срастутся правильно. Для обоих подобное означало неминуемый конец карьеры, а значит, и обеспеченной жизни — это уж точно.
Капитан так и стоял: глядя вверх и подсознательно восхищаясь выдержкой Куэрды, даже в такой момент сохраняющего благоразумие и свою какую-то дикую, почти животную грацию, с мятыми листами в руках, окруженный еще примерно таким же количеством страниц, лежащих вокруг, словно перья какой-то сказочной птицы.
«А руки все-таки дырявые», — отчитал он себя, что было делом вполне себе обычным после любой ошибки, неважно, своей или нет.
— Почти, — ответил Северино, когда канатоходец оказался на земле.
Только сейчас он заметил, что, похоже, все это время не дышал, а если и дышал, то как-то мелко и не по-настоящему — воздух резко кончился в легких. Жадно и порывисто вздохнув, он огляделся — шуму они наделали будь здоров, и он бы не удивился, если б на улице появился какой-нибудь проклятый житель, страдающий бессонницей. И естественно, возбужденного сознания капитана тут же коснулись чьи-то шаги.
— Помогите мне, — он сосредоточился на том, чтобы собрать страницы, запихивая их в подобранную с земли сумку как попало. — Надо уходить отсюда, и как можно быстрее.
***
Вид капитана соответствовал обстоятельствам. Отряхивая перчатки, с помощью которых канатоходец сумел сохранить целой кожу ладоней после кошачьего прыжка на дерево и оправляя порванную рубашку, Коста понял, что на этом благосклонность сеньоры Фортуны покинула это место.
В ночной тьме ярко сверкнула молния. Ветер нагнал нужное количество туч, и господь явно решил хотя бы дождём смыть грехи двух, стоящих на площади. Флав недовольно пробормотал что-то себе под нос, стараясь унять дрожь в утомлённых ногах и не выругаться в голос, обозревая, как белёсыми редкими мотыльками порхают несколько злополучных страниц библии, уносимых в подворотни насмешливым ветром. Всё-таки в сложившейся ситуации была большая доля вины именно канатоходца.
Первые тяжёлые капли пробились сквозь резную листву и тяжело упали на темечко. Снова громыхнуло, и в озарившем свете вспыхнувшей молнии на площади появилась пара стражников, наверняка именно тех, кого начальник городской стражи распорядился установить на эту ночь на караул.
— Вот они! Держи вора!
— Энрике, ратушу грабят!
— Капитан нам головы снимет! Андрес! Да не подбирай ты документы, плюнь. Держи воров!
Куэрда дёрнулся в сторону соратника по несчастью, не отвлекаясь на тут же глухо занывший оцарапанный бок.
— Вы правы. Уходить надо!
Канатоходец ловко подхватил из его рук сумку, пропихивая внутрь и сминая комом бумажные листы, выцапанные из рук капитана, боясь, что благоразумие того отставит и он бросится сломя голову спасать разлетевшееся. Где-то там, у стены городской ратуши остались его ботинки, которые Флав снял перед тем, как забраться на крышу, и плащ, почти новый с удобными кожанами завязками и серебряной брошью заколкой — подарком одной немолодой сеньоры. Бежать за вещами было некогда, и поэтому Коста уцепил капитана за руку и потянул за собой.