— Хотелось бы мне почаще так выбираться, — Хосок погрустнел.
— Я не очень люблю выходить из дома без надобности, — поморщился Чимин и немного отодвинулся, избегая тесного соприкосновения плечами.
Во всём он стремился быть честным.
— Мы могли бы гулять ночами.
— Ты серьёзно?
— А что?
— Ничего…
— Не надо меня жалеть, Чимин, — вспылил Хосок и нахмурился. — Да, у меня мама, за которой нужен уход, но она со многим справляется самостоятельно, а Сонхи под присмотром докторов. Она сама решила продлить срок пребывания в центре, и я верю, что у неё всё наладится… И мы. Мы же только начинаем, понимаешь?
— Что начинаем? — у Чимина дрогнул голос.
— Жить. Ну, я надеюсь. Хотя в чудеса давно не верю.
— Я это… не думал тебя жалеть, не обижайся.
Но Хосок обижался и злился до изнеможения вовсе не на него. Ему хотелось обнять Чимина, но он не мог перебороть себя. Он хотел довести его до идеала и ненавидел это стремление сумасшедшего перфекциониста или… обычного труса. Тот Чимин готовился для него и должен был быть особенным. Но перемены обещали прийти нескоро. Этот Чимин скромно допивал кофе, шмыгал носом и… Хосок так устал ему лгать. Что да, бывали времена, когда он стеснялся его компании, что они и по сей день занимались вдвоём потому, что Хосок не смог объяснить друзьям, что танцевать всем вместе - ой, как здорово. Они не понимали, что за дружбу Хосок водил с неудачником, шарахались от него, начитавшись ещё и о «голубой начинке». И хотя Хосоку стало дико плевать на то, что о них думают, его точила та часть, о которой он умолчал. Часть о Хосоке, похожем на большинство.
И он не обязан был исповедаться, но сделал это.
Чимин чувствовал, что не могло быть иначе. Если бы они росли вместе, их бы не связывали понятия о внешности, их бы не могло раздавить мнение третьих лиц. Но они узнали друг друга тогда, когда глаза теряют особенное зрение и не видят за плотью ничего человеческого. А потому его реакция не произвела взрыва, взлетела искоркой и сгорела в темноте запоздавшей и натянутой улыбкой.
— Спасибо, что рассказал, — он похлопал Хосока по плечу.
— Ты не злишься? — ахнул Хосок.
— Ну, если бы я злился, то сейчас убежал бы в слезах, а ты кричал бы мне вслед…
Он процитировал фразу из известной дорамы, Хосок напел песню, и оба рассмеялись.
— Холодина… — заметил Чимин и потёр плечи.
— Да. Пора домой, — и Хосок замялся. — Пойдём ко мне?
— А можно? — глаза Чимина увеличились вдвое.
— Конечно. Только предупреди родителей.
— Кла-асс!
Первая ночёвка у друга - грандиозное событие. Чимин уже придумал уйму занятий, но растерял настрой, познакомившись с мамой Хосока и побывав в комнате Сонхи. Дома у Хосока не хотелось веселиться или смеяться до упада, здесь царила атмосфера великой скорби по сущему, и Чимин не решился её нарушить.
Они улеглись на одной кровати, долго болтали, глядя в потолок. Замерли. Послышалось сопение. Хосок придвинулся и прижался к Чимину, кажущемуся невозможно маленьким, вдохнул запах с макушки. Чимин пах, словно ребёнок, почти сладко. И так же быстро и сладко заснул, потому что умаялся на прогулке. Хосоку захотелось узнать, насколько у него мягкие губы. Это любопытство поедало его не одну неделю. И чем ждать, он предпочёл осторожно попробовать, сделав себе наилучший подарок.
И не смог. Поцеловал подушечки собственных пальцев и невесомо коснулся приоткрытых губ Чимина. Хосок хотел видеть его и чувствовать в тот момент, когда подарок всё же даст своё согласие.
========== Глава 11. Эталоны. ==========
Не так-то просто было объяснять маме, что Сонхи всерьёз взялась за устройство своей жизни и ни при каких условиях не хотела возвращаться домой. Честно говоря, Хосока это устраивало. В качестве ведущей тренингов в центре она выглядела для него той же потрясающей старшей сестрой, примеру которой он хотел бы следовать.
Он ждал её в комнате общежития, предоставленного специально для сотрудников. А дождавшись, обнял покрепче. Никаких синяков, посвежевший взгляд, снова выбеленные волосы, чуть грубоватые для девушки манеры. Белый халатик поверх голубого свитера. Она поблагодарила за посещение её скромных чертогов и села за столик, уронив голову на руки.
— За-до-л-ба-ла-сь, — пробубнила Сонхи и, взглянув на брата, озорно улыбнулась. — Но я очень рада, что ты пришёл.
— Ещё бы. Всё же ты такая молодец, я горжусь тобой, — похвалил Хосок.
— Да фигня вопрос, — подмигнула Сонхи и после длительной паузы уже не сияла прежним настроением, задумчиво засмотрелась на слетающий с ограды снег за окном. — Просто я знаю, чем закончится мой очередной выход отсюда. Мы оба знаем. Должны быть места-ловушки, из которых нельзя выбраться. В графиках и при соблюдении режима, чтобы с утра до самого вечера зашивался и как можно меньше думал. У тебя есть такое место…?
Она склонила голову и, кажется, нащупала в Хосоке слабость. Он же мгновенно подумал о клубе и опустил глаза. Почему он продолжал ждать смс от анонима, тренировался и не искал встречи с тем человеком, хотя вполне заслуживал на получение обещанной награды? Хотел ли он слышать искомую правду или дожидался каких-то неизвестных перемен?
— Возможно, что и есть, — Хосок пожал плечами и вытащил из рюкзака коробку с песочными пирожными.
— Мои любимые! — Сонхи похлопала в ладоши и подхватилась поставить чайник, закрутилась у шкафчика с разными сортами чая. — Ну, рассказывай, как там поживает твой замечательный друг?
— Чимин? Он в порядке, — ответил он и подпёр кулаком щёку.
— Надо же, какой исчерпывающий ответ, — недовольно отметила Сонхи. — Мне казалось, ты с ним в хороших отношениях, и лишь стоит тебя о нём спросить, как выльется роман тома на три.
Хосок натянул беспомощную улыбку. Чимин нравился и не нравился. Вызывал влечение и внезапный приступ брезгливости. Хосок метался от верхнего значения шкалы симпатии к нижнему. Иногда даже в течение одного часа. Чимин невольно затрагивал то, с чем Хосок не планировал иметь дел. В какой-то мере это даже злило.
— Мы начали заниматься танцами.
— Да ладно?! — девушка показала «класс». — Так держать, братишка. Если уж ты не собираешься танцевать, то научи его всему, что умеешь. У него больше шансов выбраться в люди, чем у нас.
— Как-то пессимистично, — наигранно всплакнул Хосок.
— Зато сущая правда. Разве мы благополучные ребята? Отнюдь. А Чимин, кажется, путный парень. Из него выйдет хороший танцор, если вы оба постараетесь.
Проглотив вспыхнувшую обиду, Хосок показал фотографии с репетиции. Они с Чимином дурачились на камеру, но сестра имела право видеть всё, что угодно.
— А этот милаха катит на настоящего друга… Поэтому не вздумай обижать его, уяснил? — она пихнула брата в бок и отправилась разливать кипяток по чашкам.
За сытным полдником они поговорили по душам и как обычно поделились всем, что случилось, большим и малым. Как ни крути, Хосоку по истечению срока выплаты долга пришлось затронуть тему о «Хель» и о том, что он юлил и привирал, чтобы не волновать Сонхи.
— Ну вот, так я и думала, — горько вздохнула она и отложила последнее пирожное.
— Ты знала?! — всполошился Хосок.
— Нет. Тут начинка с малиновым джемом, который я терпеть не могу.
— Боже, Сонхи…
Она показала ему язык и села удобнее. Настроение испарялось быстрее, чем пар со дна чашек.
— Ну, о том, как ты так быстро смог погасить мой долг, я почти догадалась. Или ты думаешь, что не появляться у меня по две недели, а то и больше, а потом светить разбитой рожей - не подсказка? Я хоть и наркоманка, но не идиотка. Тем более, что крутилась в тех кругах.
Пожалуй, он почувствовал себя виноватым и пристыженным. Надо было сознаться сразу же и не разыгрывать спектаклей.
— Спасибо за то, что разобрался с этим дерьмом, Хосоки, — мягко добавила сестра. — Я так понимаю, ты продолжаешь туда ходить? Сбрасываешь пар.
Утвердительно. И это тоже не выдумки: Хосок многое сдерживал, прятал и утаивал внутри. С появлением драк агрессии действительно поубавилось, ушла раздражительность. Мало кто знал, как его давили амбиции, попираемые чувством долга. «Ты в семье за главного». Поэтому не доучился, надорвал связки и калекой вошёл в то будущее, которое не выбирал.
Сонхи это понимала, потому как испытывала то же самое, когда осталась с Хосоком в качестве родителя. Ей ни в чём не хотелось упрекать брата, но позаботиться о его безопасности стоило. Мама давно отошла от роли хранителя очага, как-то она поделилась вслух тем, что не особенно хотела выживать. Сонхи также почувствовала, что Хосоку сложно с Чимином из-за того, что тот имеет всё, чего у них уже не могло быть. И если она искала успокоения на конце иглы, то Хосок рвался в бои. Губительная привычка разрушать то, что не в состоянии отстроить.
— Танцы для тебя - слишком легко, верно? — Сонхи забеспокоилась, во взгляде мелькнул страх, какой бывает у жертв мученических преследований. Затем она взяла брата за руки. — Хосок, тебе лучше перестать драться и посещать клуб. Я могу только догадываться о том, что тебе там наобещал главный, но мне это совершенно не нравится. Пожалуйста, вали оттуда как можно скорее. Там никому нельзя верить.
Он обмер, кивнул и дал обещание уйти, предчувствуя, что выполнить его не сможет. Ему показалось, что Сонхи боялась не за него. Сонхи боялась за себя.
***
Нанимаясь, Чонгук не предполагал, что телохранитель обязан возиться со своим подопечным. С Тэхёном же он именно возился. Может потому, что не хотел с ним знаться, может потому, что Тэхён грубил и вёл себя высокомерно, тем самым подставляясь в самых обыденных вещах. Но жаловался и ныл он на порядок меньше, пока не прекратил вовсе. Проще следовать принципу “горбатого могила исправит”, чем надрываться в попытках что-либо изменить.
Позже его крутой образ понемногу размывался, и Чонгук представлял, что разматывает мумию. Только понятия не имел, что там, под размякшими бинтами. Например, уже сев в машину, а того хуже - проехав полдороги, Тэхён мог неожиданно вспомнить, что забыл на столе тетрадь, доклад или контрольную. Конечно, он пребывал в смятении и мало что не забывал в период, когда приходилось метаться от учёбы к курсам, а оттуда к работе в маленьком офисе, где по большей части приходилось копаться в скучных бумажках. Отец нашёл рутину изощрённым наказанием.
Поборов гордость, Тэхён таки написал Юнги, но сообщение осталось висеть непрочитанным. Он пытался убедить себя, что не скучает и не станет, ведь у него и так полно дел, а рёбра вовсе не врезались в лёгкие. Просто дичайшая усталость. Автоматически: те ночи - насмарку и впустую. Такие мысли холодили спину и кромсали ровное дыхание. Тэхён не пожелал бы быть забытым и канувшим в лету.
Всё бы шло наперекосяк и дальше, пока Тэхён вдруг не умудрился подцепить простуду и усесться в салон с температурой. Не из вредности, а потому что и без того ходил болеющим и загонялся таблетками. Слабым выглядеть он по-прежнему ненавидел.
Уже на следующем светофоре Чонгук смекнул: что-то не так. С заднего сиденья не видно подсветки телефона и не слышно язвительных комментариев. Он оглянулся и тут же съехал на обочину, дотронулся до кипящего лба. Вдруг Тэхён разлепил покрасневшие глаза и схватил его за запястье.
— Зачем ты остановил машину? Со мной всё в порядке. Ещё на работу надо успеть. Едем, нехер нюни распускать.
Если бы не внешность - Чонгук бы подумал, что наткнулся на восхитительно знакомый посыл. Он застыл, занимаясь тщательным самокопанием, сомневаясь и ища аргументы к спасению. Наверное, за Тэхёна он не переживал ни грамма. Но что сказал бы хён, увидев, до какой подлости он скатился из-за приступов ревности? Поэтому и привиделся призраком совести, не иначе.
Таким образом, следующей остановкой стала аптека. Закупив лекарств, Чонгук отвёз Тэхёна домой, который, согласно расписанию, должен был ещё пустовать. Кое-как выбравшись из авто, Тэ качнулся и нежданно планировал встретиться с асфальтом, однако телохранитель вовремя подставил ему плечо и осторожно поддержал.
— Э, здоровяк… — Тэхён откашлялся и попытался оттолкнуть его, но не смог. — Блин, отстань, я сам… Сам справлюсь.
Конечно, Чонгук не позволил и подхватил его на руки, невзирая на ругательства и проклятья, донёс до кровати и начал стаскивать обувь.
— Не надо, сам разберусь! — снова возмутился болеющий и закашлялся.
Непреклонный Чонгук неукоснительно следовал лишь своим правилам, снял с Тэхёна верхнюю одежду, повесил в шкаф и скрылся. Голова Тэхёна плавилась и собиралась прожечь подушку, он не предпринимал попыток подняться. Позже он с трудом распознал в вошедшем Чонгуке прежнего парня-скалу. С пакетом лекарств и чашкой с дымящейся микстурой он скорее походил на няню, каких в детстве Тэхён видел неоднократно. Нянь, которые так или иначе вынуждены были о нём заботиться.
— Не стоило, — запыхтел он, усаживаясь. В глотке пересохло, глаза заслезились. — Тебе не за это платят вообще-то.
Настойчиво протянув чашку, Чонгук достал свой переводчик мыслей. Читая, Тэхён сощурил воспалённые веки и шмыгнул носом.
«Тебе лучше послушать меня, если не хочешь оказаться в больнице».
— Кстати, да… Почему ты сразу меня туда не отвёз? — удивился Тэхён.
Скоростная печать.
«Ты как-то сказал, что не любишь врачей».
Тэхён раскрыл рот. Он часто болтал о всяких глупостях и не придавал им значения, следовательно, никогда не надеялся, что кто-то его слушал, а тем более пробовал запоминать такие мелочи.
Выпив лекарство, он сполз обратно на подушку и чуть улыбнулся, взяв Чонгука за руку. Возможно, он бредил и наблюдал смешение лиц, личностей и эмоций.
— Спасибо. Немой, а слушать умеешь. Это так хорошо…
Когда Тэхён наконец заснул, Чонгук, вздрогнув, отпустил его ладонь. Нет, спящим он выглядел не столь уж раздражающе, вполне мило. Птенец, дитя. Запутался в сетях, хотя делал вид, что пуленепробиваемый - подчинился. А самого грызло. Он сознавался, что ему противно и он не согласен с мучениями того же Чимина, пострадавшего ни за что. Но Чонгук не шибко верил на слово, да и не обязывался выступать в роли проповедника. Не его проблемы, в конце концов.
Что-то в Тэхёне напомнило Чонгуку о прошлом, о том, как его выкручивало в подвальных условиях, о том, как ныли мышцы. И дальше, о днях, где между ним и Юнги пролегала воздушная плёнка одной кровати.
Прежде, чем тихо уйти, Чонгук бережно поднял ладонью взмокшую чёлку, оголил высокий лоб и легонько коснулся его губами. Когда-то, в дни болезни Чонгука, так делал хён, приговаривая: «Губы не обманут».
Не обманывали. Температура спадала. Заботу о Тэхёне следовало перепоручить служанке.
По дороге к машине Чонгук держал затронутую руку в кармане и напряжённо размышлял. Его держал рядом с Тэхёном не только приказ свыше. Нужда в покровителе, нужда в обязательном втором начале. И не важно, при каком оно статусе, требует ли защиты или наказания. Чонгук уверен, что рождён для того, чтобы иметь что-то исключительно собственное и отдавать себя целиком взамен.
Он долго рассматривал суставы своих пальцев. За что он всё-таки бился и кому служил?
Привыкнуть пришлось. Притереться. Смириться с тем, что Тэхёну нравились другие вещи, музыка, кино. Сфера их интересов разительно отличалась, но тем ярче проявлялась в находящихся пересечениях, вроде покачивания головой в такт одной и той же песне или заказу одинаковой начинки в гамбургер.
В карманах Тэхёна часто оказывались выдохшиеся зажигалки, и Чонгуку приходилось делиться своей, хоть и курил он изредка. В один из вечеров Тэ не стерпел шелеста по карманам и, фыркнув, прикурил от сигареты Чонгука. Его модельное лицо оказалось слишком близко, уставшее и осунувшееся после болезни, спустя сто суток тоски и страданий. Он с аппетитом затянулся и улыбнулся Чонгуку, чья сигарета истлела наполовину, пока тот не решался вздохнуть.
Если Тэхён и походил на ребёнка, с которым нужно нянчиться, то лишь тогда, когда желал заполучить внимание, нехваткой которого упьётся любой желающий. Впрочем, Чонгук не торопился его жалеть и сбрасывать со счетов образ волка в овечьей шкуре.
У Тэхёна не водилось настроения, говорил он урывками и неохотно, как-то выплёвывал слова. Обмолвился о том, что есть человек, с которым он хотел бы свидеться, будь такая возможность, тот самый, о котором «уже заколебался напоминать». Недвусмысленный взгляд, сброшенный пепел. Тэхён испытывал острую потребность в приключениях, но ещё большую в том, что называется близостью.