— Братик… Пожалуйста. Не надо. Они делают мне плохо, Хосок, эти твари меня сожрут! — она бредила, внезапно завизжала: — Да я лучше сдохну, чем отправлюсь туда снова! — и слёзно протянула: — Прошу-у.
Её чистые большие глаза. Дни, что он провёл с ней, ночи, которые он выплакал, обняв её и жалуясь на то, как скучает по маме… Сестра всегда успокаивала его, жалела, она работала, чтобы он мог учиться, и даже успевала помогать с уроками. Когда Хосок подрос, однажды она сказала ему (уже на волне прихода): «Мы оба отбитые, прикинь? Какая ещё семейка настолько весёлая? Папик-жмурик и безногая мама, а у нас, наверное, когда-нибудь поедет крыша!».
Без наркотиков Сонхи всегда была сильной, улыбчивой и умеющей поддержать младшего брата, именно она подсказала, что танцы - его стихия. Он мечтал быть похожим на неё.
Но не хотел увидеть, как она разлагается.
— Сонхи, я люблю тебя.
— Я тебя тоже, — она посмотрела с надеждой.
— И поэтому позвоню им.
Надежда рассыпалась. Плач навзрыд, рёв, стенания. Хосок сдержал слёзы, проговаривая в микрофон фамилию и адрес. Сонхи забилась в припадке, и Хосок зажал ей рот рукой. К моменту, когда прибывшие врачи делали ей инъекцию успокоительного, Хосока тошнило. Ему предстояло заполнить необходимые бумаги и снова взять на себя ответственность.
Он не мог выразить того, насколько устал.
Отпуск Хосок всё же взял, объяснил маме, что у Сонхи небольшой срыв и продержат её недолго. Лгал убедительно, как мог. Тем же вечером его на задний дворик работы вызвал особый гость (менеджер в трясучке передал, что Хосок может вести разговор столько, сколько потребуется).
Насторожившись, Хосок вышел. Накрапывал дождик. Перед блестящей от воды машиной стоял высокий джентльмен в тёмно-синем костюме, по обе стороны от него замерли двое телохранителей. Один из них - крупный, как Голиаф (именно он недавно угрожал Сонхи), второй выглядел стройнее и моложе - держал зонт, его Хосок прежде не встречал.
— Чон Хосок, значит, — заговорил приятный мужчина в центре.
— Д-да…? А вы кто?
— Зови меня мистер Зет, — он представился так искренне, будто это его настоящее имя, каким мама могла ласково называть его в призыве к объятиям. — Вышло кое-какое недоразумение.
У Хосока застучала челюсть. Он спал и видел, как к его глазам приближается дуло пистолета. Но мистер Зет продолжил обходительно излагать мысли:
— Мне не очень нравится, когда мои счета пустуют, Хосок. Я человек честный и здравомыслящий. Понимаю, что ты не можешь оплатить долг своей сестры так сразу. Кстати, Кён вёл себя с Сонхи неподобающим образом, и он приносит свои извинения, — Зет сурово посмотрел на него. — Да, Кён?
— Приношу свои извинения, — буркнул тот.
— Манер у этой скалы не хватает, что поделать, — пожал плечами мистер. — Короче говоря, Хосок, я хочу предложить тебе способ уладить денежный вопрос между нами быстрее и проще. Бонусом ко всему - я смогу приоткрыть тайну смерти твоего отца, тайну несчастного случая с твоей матерью.
Он незаметно достал золочёную визитку и протянул Хосоку. Тот сжал её пальцами, зрачки его сузились, он не такой уж идиот, чтобы вестись на блеф какого-то расфуфыренного авторитета.
— Вы имеете к этому отношение?
— Может да, — задумчиво произнёс Зет и игриво подмигнул, — а может и нет. В любом случае, если тебя заинтересует, свяжись со мной в ближайшие двадцать четыре часа. А если нет, Кён будет приезжать за двумя сотнями тысяч вон каждое воскресенье, и мне будет категорически всё равно, как ты их достанешь, — он аккуратно поправил Хосоку воротник и смахнул влагу с плеч. — Я знаю, где твоя мать, я знаю, где твоя сестра.
Гости тихо удалились без прощаний.
Хосок немного продрог, взглянул на заплаканную дождём визитку, на исчезающие вдали красные фары авто. Как бы он ни крутился, такой суммы каждую неделю ему ни за что не достать.
Совсем скоро он позвонил.
========== Глава 7. Консервные банки. ==========
Каникулы созданы для развлечений. Или хотя бы для отдыха. А если удаётся совместить и то, и другое, то можно смело заявить - время тратится не впустую.
Тэхён спускал деньги, кутил, встречался с Юнги, но не состоял с ним в отношениях, это здорово облегчало им жизнь: можно было спать, с кем захочется и не выносить друг другу мозги. Не пара. Если у одного нет времени даже на быстрый перепихон, второй обязательно находит альтернативу. Пожалуй, они подходили к вопросу о сексе рационально и часто замечали, что сходятся по многим вопросам вообще. Юнги шутил, что они могли бы стать братьями. Тэхёна не пугало даже это: он смог бы лечь и с родственником. Сумасшедшинка оставалась одной из его приятнейших черт, которая билась искажением в Юнги, никогда не бывшего пай-мальчиком. Их туго стягивало.
Юнги бросил одну из работ, аргументировав просто: «Гребанные ваши каникулы». Он часто созванивался с неким Намджуном и спрашивал, когда тот уже подыщет маломальски годное занятие, поскольку день уплаты долгов приближался неминуемо, а денег не хватало. Тэхён не предлагал помощь лишь потому, что Юнги запретил и пытаться.
— Я не буду доить тебя, как золотую корову. Такое не по мне, я должен чувствовать, что вкладываюсь.
— Могу платить за секс, — подмигнул Тэ.
— Ни воны от тебя не возьму, — Юнги ухватил его за воротник и сердито прошипел по слогам, — ни во-ны. Усёк?
И виной тому не гордость. Ещё один долг, ещё одна жила. Юнги попросту не потянет, если начнёт, чует, где провалится в зыбучие пески.
Тэхёну дико нравилось время, когда они гуляли только вдвоём, закидываясь дешёвыми лекарствами, а потом ловили огоньки на автостраде, бежали наперегонки по обочине моста, смеялись и держались за руки. Прочь из дому допоздна, телефон отключен, мозги выпущены на свободу. Мир становился прекрасным, нет - лучшим, он превращался в человека и обнимал, обнимал, обнимал. Вместе они выглядели уместными и нужными, не то, что остальные, скучные и забитые правилами двуногие монолиты.
Как-то они взобрались на фуру, уснувшую на автостоянке, и Юнги закурил. Искрящееся оранжевое огниво при затяжке напоминало кровь. Тэхён смотрел, приоткрыв рот, точно на седьмое чудо света.
— Держи, — Юнги закашлялся и передал бычок.
— Что это?
— Гашиш. Параша, правда. Не пробовал ни разу?
— Обижаешь.
Тэхёна разморило, он затянулся и закатил глаза. Под дурью реальность воспринималась грандиозной галлюцинацией, прогулкой по калейдоскопу и мягким коридорам. Тэхён больше не зависим от мнений и рейтингов, он эфемерный никто и мнения ему не указ.
— Так уныло, — выдохнул он и заулыбался, роняя голову на подставленное плечо.
— Что именно? — Юнги перенял бычок.
— Я не хочу жить так, как живу, но в других условиях не очень-то себя представляю.
Под фонарём скопились клубы мошкары, Тэхён видел в тех кругах маленькие волны, наплывающие друг на друга, почти Инь-Ян.
— Не, Тэхён, в других ты не протянешь долго. Поверь, я видел похожих, которые загонялись от скуки, скажем, метадоном, а потом.. — он помотал головой. — Бля, нет. Даже вспоминать не хочу. Помойные крысы и то заслуживают больше уважения, чем опустившиеся звёздочки.
— Так я, по-твоему, «звёздочка»? — Тэхёна насмешило слово, он залился беззвучным ненормальным смехом, его тут же подцепил Юнги.
Несколько минут они смеялись, как угорелые, а люди, изредка проходящие по тротуару вдали, озирались на них и прибавляли шагу. Боялись напороться на отпетых маньяков.
— Блин, сейчас так хорошо, всегда бы так… — блаженно протянул Юнги, откидывая убитый косяк.
Он повалил Тэхёна на спину, нашёл его губы и долго обсасывал язык, наслаждаясь его пальцами, ковыряющими макушку и шею.
Под ними стыл ребристый холодный металл контейнера, ниже асфальт, а свысока, за миллионы световых лет, умирали звёзды. Юнги отпускал замедленно, течение времени шло вспять. Проводя языком по шее Тэхёна, спускаясь к ключице, он уходил в прошлое, в годы, где бегал по улицам сухощавым подростком, в месяцы, где плакал и минуты, где кричал младенцем. Тэхён напоминал ему о чём-то очень важном, что Юнги упустил по невнимательности. Ладонь легла на грудь. Сердце Тэхёна колотилось быстро-быстро. Горячий, как все, как и предыдущие, кого приходилось ласкать, но его дыхание другое.
Все эти нелепые обострившиеся чувства ни к чему. В изменённом состоянии сознания они разве могут быть и частично правдивы?
Гашиш и впрямь попался неважный.
***
Однажды Юнги присмотрелся к Тэхёну внимательнее и пригласил его в особое местечко, рассчитывая, что тот созрел.
— Что ещё за местечко? Я там везде побывал.
Они лежали на кровати голова к голове и наблюдали за тем, как лениво вращаются лопасти вентилятора на потолке. После секса мучила жажда, и Юнги взял из холодильника по пиву, кинул Тэхёну банку.
— Вряд ли ты туда попал бы. Это закрытый клуб, веселуха происходит там только по пятничным вечерам.
— От такого заведения должны быть одни убытки.
После щелчка пена потекла Тэхёну по пальцам, Юнги покачал головой, улыбнулся неумёхе и слизал лишнее.
— Чем реже человеку давать дозу, тем больше он её хочет, разве нет? — мягко возразил он.
— Да, наверное. Не туда ли меня однажды не пустили, потребовав какую-то крутую карточку? — припомнил Тэхён, лишь единожды его вышвырнули, не приняв и толстенной пачки баксов.
— Подвал между ресторанчиком «Зеро» и пабом «Мьюз».
— Да, точно! — закивал Тэхён и поморщился. Он не особенно любил пиво и всё то горькое, что нравилось Юнги, но пил из солидарности. — Так расскажи, что там.
— Лучше по ходу дела, такое видеть надо.
— У тебя, выходит, есть карта? — Тэ придвинулся и заискивающе посмотрел. — И по какому критерию их раздают?
— Выбор тамошнего хозяина, один чёрт знает его критерии. Короче, карта, которую надо заслужить, — Юнги допил залпом и смял жестянку пальцами.
Он подсел к Тэхёну со спины и обнял. Всё же лучше там, где тепло или жарко, с человеком, телом и его сосудами-венами. Тэхён не являл собой абсолюта мечтаний, Юнги не считал его глянцевой моделью или недостижимым идеалом, он мог пренебрегать Тэхёном и его красотой, и Тэ чувствовал себя с ним на равных, всего лишь крохотной точкой, расползающейся по однотонному пульсу. А потому спокойно. Но не так, как старики, сидящие в креслах-качалках на верандах в летний вечер, а так, как двое сумасшедших, севших на краю пропасти и ждущих, пока начнётся шторм.
Раскачивало.
Всего лишь руки, сползшие с груди Тэхёна на живот. Он громко вздохнул, сжимая пронырливые пальцы Юнги.
— Что будешь делать, когда расплатишься с долгами?
Относительно него - вопрос почти риторический, а потому ответ они выдохнули синхронно.
— Ничего?
— Ничего.
Тэхён рассмеялся.
— Именно, — Юнги прижался губами к сухожилию на чужой шее, голос поплыл ниже. — Я никогда не смогу расплатиться.
— И тебя убьют.
— Тем лучше. Значит, не зря жил.
Идиот. Он не стремился, не сожалел и совсем не испытывал к себе жалости.
— Хорошо, я пойду с тобой, — Тэхён ощутил, как на копчик давит стояк, слова приходилось толкать из глотки. — Не в смысле, на тот свет, а в этот, как его там…
— Клуб «Хель», — промурлыкал Юнги. — Договорились, только сначала я хочу послушать, как ты стонешь…
Юнги обхватил его член и медленно задвигал рукой. Тэхён наркотически зависимый, когда возбуждён, он прикусил губу, уронил макушку на плечо Юнги и отчего-то улыбнулся. Им не хотелось выбираться из кровати. Она - самое безопасное место на планете, когда есть крыша над головой. Гипотетически, убить могли и Тэхёна, если бы вдруг застали их вместе. Тэхён представлял, как их пристрелят из пистолета с глушителем, и на простынях расплывутся огромные алые пятна, перекроют пятна спермы, а они останутся остывать вдвоём и, возможно, друг в друге. Полицейские и репортёры будут безмерно счастливы застать двух педиков на пороге преступности и разорвут эту новость, как гиены.
…Голова раскалывалась, Тэхён застонал на тон громче, чаще, воздушные массы разгоняемого воздуха ощутимо колыхались над кожей, зубы Юнги вкололись в шею, движения стали быстрее. Тэхён выпятил грудь, забился в оргазме и выронил недопитое пиво, то растеклось и быстро впиталось в пышные складки сбитого одеяла. Юнги ещё не кончил, и потому Тэхён знал, что ему предстоит повернуться и доделать работу ртом. Впрочем, понадобилось два-три глубоких захвата, чтобы Тэхёну простили нечаянную неуклюжесть. Он проглотил и взглянул на Юнги исподлобья, не плакал, но веки покраснели. Юнги снизошёл до него, схватив за подбородок, но не поцеловал, намагничивая дистанцию. Тэхён делал вид, что прогибался под ним, но как бы не так. Равнозначный распил на части, а никто и не вздумает свалиться замертво.
Разумеется, они просто любовники.
— И это пройдёт, — после душа сказал Тэхён вслух, наблюдая за тем, как Юнги озлобленно пихает постельное бельё в стиральную машинку.
Так прозвучал остаток от витиеватых размышлений, в какие Тэхён впадал чаще, чем в экстаз. Юнги нажал на несколько кнопок, встал с корточек и посмотрел в его сторону, в сторону застегивающихся налету пуговиц белой примятой рубашки.
— Иногда я думаю, что ты чересчур чистенький для таких, как я, Тэхён.
— Отбеленный, — поправил Тэ. — Это разные вещи.
— В любом случае, тебе лучше не задерживаться рядом со мной надолго.
Он сказал это не просто к слову, а с какой-то долей беспокойства, подозрительно отвлекаясь на зашумевший за окном двигатель какого-то соседского авто.
И Тэхёну захотелось думать, что о нём наконец-то проявляют заботу. Впрочем, откуда он мог знать, что это такое, если всё, что он знал и видел, зиждилось на дисциплине, порядках и строгих порциях показушной любви.
За свои слова Юнги не ждал объятий, но отталкивать Тэхёна не стал, закрепил руки на его талии. Слабости, подобные этой, они ненавидели. Двигатель продолжал издавать заунывные кашляющие звуки. С приближением осени всё начинало болеть.
***
Планов на каникулы Чимин не строил никогда, на фотографию зачётки, сделанную для родителей, даже не смотрел дважды, успехи не утрировал. Голова его была занята одним вопросом: что вынуждало Хосока идти и драться (за деньги?). Тяжёлые семейные обстоятельства? Скорее всего. Чимин не мог одобрить, не мог осудить. Господи, он и Хосока-то совсем не знал! И это злило его ещё больше, чем отражение в зеркале.
Отныне, чувствуя взбучку нервной системы, Чимин заставлял себя не заедать энергию, а расходовать, он надевал найковскую поношенную толстовку и шёл на пробежку, спуская пар, а ещё три раза в неделю посещал спортзал (приобрёл абонемент на родительские деньги). К слову, со старшими продолжался режим холодной войны. Чимин не собирался извиняться, накопав столько тонн обиды, сколько сумел за бессонные ночи. Он отчаянно желал отскрести себя ото дна и сделать хоть что-то полезное в жизни, кажущейся бестолковой.
И занимался с упорством, отрезая себя от соблазнов, глядя на тех, кто уже добился идеальных тел и пропорций или тех, кто старался с тем же усердием. Чимин заметил, что не он один страдает лишним весом, не одному ему, оказывается, тяжко. Немного, но это вдохновляло, позволяло расспросить о тонкостях в вопросах питания, поделиться опытом. Чимин искал новые магазины со здоровой пищей, выучился готовить в пароварке и каждый раз, когда готов был сорваться - искал зеркало, витрину или что угодно иное, в чём мог ужаснуться внешним видом. Животный голод отступал. Килограммы таяли неохотно, но Чим утешал себя тем, что результаты не придут сразу. Ни к кому не приходят. Он не сверхчеловек.
Снова мучая беговую дорожку, Чим волей-неволей вернулся к тому вечеру. Весь ужас пережитых впечатлений поблек, но осадок остался, кисловатый и сухой, словно от прожеванной грязной салфетки.
Чимин ни в коем случае не поддерживал идей о неизбежности морального разложения, но признавал, что разврат и криминал составляют базовый фундамент в любом обществе, что расфасовано на слои и законсервировано в одной банке. Если человек не пробился наверх и не смог удержаться на «своём» месте, в тот или иной момент, при трудных ли обстоятельствах или под влиянием собственного недовольства, он начинает бегать, мельтешить и волноваться, напоминая таракана, загнанного в ловушку. Не обязательно его тянут вниз, но обязательно давят сверху (или ему так кажется). Догадаться о том, где он окажется впоследствии, нетрудно.