- Не трясись за свои «подвески»! Ты уже слишком стар для того, чтобы их вырывать – вряд ли переживешь процедуру.
- Но ведь я должен буду находиться в одних покоях с кадын! – от изумления Ияд забыл про осторожность, вслух высказав собственное недоумение.
- Меня сейчас мало волнуют кадын! – жестко произнес я. – Шехзаде надлежит быть в безопасности, а евнухам я не доверяю. Прислуживать кадын должны проверенные тобой и помощниками люди. Мне не важно, какого они будут пола.
- А если…
- Ияд, кадын уже выполнили свое предназначение, подарив мне наследников, - я посмотрел прямо в глаза воина и, понизив голос, четко произнес, - мне нужны сыновья. Живые и здоровые. Если кадын позволят себе… лишнее вне надзора строгого кизлярагасы, то мне не следует об этом докладывать. Добродетель кадын – не твоя забота.
- О некоторых вещах не обязательно докладывать, - упрямо произнес Ияд, - достаточно посмотреть на живот.
- Женщины умеют справляться с подобными компрометирующими «вещами», - заметил я, Ияд отвел взгляд, видимо, он не одобрял таких методов.
- Ияд, - позвал я и, добившись того, что собеседник поднял на меня глаза, спросил, - так я могу на тебя рассчитывать в этом вопросе? Ты сможешь уберечь шехзаде?
- Я смогу, повелитель, - уверенно кивнул головой Ияд.
Через несколько недель ненатурально улыбающиеся кадын выдвинулись в отдаленный дворец. С ними отправилась небольшая армия слуг и охраны. Перед отъездом я провел с каждой дамой прочувствованную беседу, доходчиво объяснив, что оба шехзаде мне очень дороги и я буду весьма огорчен потерей любого из них. Вплоть до того, что под корень уничтожу семьи обеих кадын. Полагаю, мне удалось донести до кадын свою мысль.
После их отъезда я вздохнул свободнее – теперь кизлярагасы, действуя через неумных женщин, не мог навредить моим драгоценным мальчикам. Да и кадын пока поостерегутся уничтожать соперницу, ведь это не принесет выгоду, только смерть. Расположение духа стало прекрасным, возжелалось увеселений, на глаза попался Азиз, и тут мои мысли вернулись к давнишнему разговору о клинке.
Раньше мне было не до воина и его якобы невероятных размеров достоинства, а сегодня настроение было отличным, захотелось немного развлечься. Дом радости я посещать не хотел, а на мужскую половину уже заглядывал вчера – поглядел, как танцует Наджи. Хорош. Но легкий газовый платок ему не достался: во-первых, я все еще делаю вид, что просто проверяю готовность наложников предстать перед султаном, во-вторых, Наджи зачастил к палачу, и я затаился, ожидая, чем завершатся эти встречи. Пока что Наджи лишь блестел глазами и весело щебетал, Сирхан молча слушал трескотню юноши и смотрел на него так, что даже у меня щемило в груди от безнадежной нежности, читающейся во взгляде этого безжалостного человека.
Способно ли иссушенное невзгодами древо расцвести цветами любви? Как в пустой душе того, чей промысел связан с кровью и болью, может зародиться светлое чувство? Это сродни с чудом! Сирхан знал множество способов причинить страдания, он на моих глазах, не дрогнув, задушил заговорщицу, его не тронули ее мольбы и слезы, оставили равнодушным страшные проклятия. Его движения были отточены и деловиты. Так же он пытал – спокойно, без капли сострадания. Однако, когда Наджи глубоко порезал руку, Сирхан жалостливо кривился, зашивая и перевязывая. А потом долго утешал и гладил наложника по голове. Я подглядывал за ними через смотровое отверстие и никак не мог поверить, что этот добрый лекарь и жестокий палач – один человек. Это загадка, и я желаю ее разгадать!
Впрочем, сейчас меня интересует другая загадка: Азиз. Неужели закаленный в боях воин воспылал ко мне страстью? Иначе отчего он меняется с товарищами таким образом, чтобы стоять в карауле как можно ближе к моим покоям?
Я вызвал воина к себе, пристально оглядел склонившегося мужчину и повелел раздеться.
- Видишь ли, Азиз, до меня дошли слухи, что у некоего воина невероятно красивый «клинок» и, больше того, он желает мне его показать, дабы я сам тоже мог восхититься размерами и формой.
Азиз побледнел, черты его лица застыли, я с наслаждением наблюдал за его реакцией, развалившись на подушках и поигрывая кинжалом. Думаю, что могу себе позволить безмятежность, поскольку заблаговременно позаботился о собственной безопасности – около стены невозмутимо возвышались несколько воинов. Полагаю, можно не опасаться нападения пришедшего в отчаяние мужчины, а то что он пришел в смятение, это точно – султан мог казнить за один непочтительный взгляд, что уж говорить про грязный и оскорбительный намек!
Азиз повел себя хладнокровно – зашуршали одежды, звякнули ножны, перешли в руки одного из стражей, босые ступни несколько раз переступили с места на место. Наконец воин распрямился и замер под моим взглядом.
Интересно. Такой контраст между непривлекательным ликом и великолепным телом. Лицо Азиза было на любителя – шрамы искажали черты, из-за них он казался старше своих лет. О том, что Азизу нет и тридцати говорила его гладкая кожа и пышущее силой мускулистое тело. На бронзовых плечах и боках почти не было шрамов, только пара тонких полосок на груди и предплечье. Я и сам не заметил, как оказался рядом, провел пальцами по узким валикам шрамов, тронул твердый живот, потер торчащую тазовую косточку, проследил выступающую на плоском животе венку. Азиз тихо выдохнул, кожа под моими пальцами повлажнела от мельчайших капелек пота – воина мгновенно бросило в жар от пары движений. А он чувствителен! Всего от нескольких легких прикосновений щеки Азиза заалели румянцем, а губы приоткрылись. Это интриговало – у женщин, случалось, мои ласки находили весьма горячий отклик, но любовь мужчин еще была для меня в новинку. Наложники глядели на мою персону с настороженным почтением и что-то не спешили млеть и восхищаться. Полагаю, это подтверждало мое подозрение, что одалиски все-таки в первую очередь видели во мне своего господина и владетеля, но не мужчину. Были бы девы столь же благосклонны ко мне, встреться мы в иных условиях? Наверное, нет.
Продолжая исследование вытянутого в струну тела, пристально вглядывался в лицо воина, пытаясь распознать мелькающие на нем эмоции. Мои легкие прикосновения заставляли мужчину потеть и щуриться, он буквально впивался в меня взглядом, видимо тоже силился понять, что у меня на уме. Азиз прикусил нижнюю губу чуть ли не до крови, пришлось провести по ней пальцами, осторожно высвобождая из плена крупных зубов.
- Я думал покарать тебя за дерзость и хвастовство, да теперь вижу, что насчет клинка ты не преувеличил, - ровный тон голоса дался с трудом, но, боюсь, несмотря на попытки казаться незаинтересованным, пылающий страстью взгляд выдавал мое состояние.
- Однако, остается еще дерзость, - чуть улыбнулся Азиз, я незаметно ущипнул его за бок, чтобы не позорил меня перед стражами своей наглой улыбочкой.
- Полагаю, это все из-за того, что ты устал нести службу, Азиз, и жаждешь отдохнуть на мягких подушках сераля. Что ж, лови.
На пол перед закаменевшим воином полетел синий кусок ткани. В моем кармане всегда лежат несколько газовых платочков, их упорно засовывает туда уста, отвечающая за мои одежды. До сих пор я ни разу их не использовал для того, чтобы показать приглянувшемуся человеку, что он или она избраны султаном, обходился Домом радости. Но сегодня, распаленный видом мощного, жаждущего ласки тела, я не колебался.
- Мне теперь придется перебраться в сераль? – Азиз яростно сминал побелевшими пальцами кусок ткани.
Запоздало пришла мысль о том, что воину может не понравиться такой поворот событий.
- Вполне возможно. Ты же знаешь – любой житель страны – мой раб. Без исключений. Может быть, я захочу, чтобы ты сменил род деятельности.
Азиз поклонился. Кажется, он недоволен.
- Я могу идти? – голос воина был бесстрастен, но руки, сжатые в кулаки, подрагивали от напряжения.
Как правило, даме, получившей платок, давалось время на приведение себя в порядок, но сегодня я не намерен был ждать несколько часов, изнывая от предвкушения. О, нет.
- Нет. Во внутренние покои, - я повелительно повел рукой, Азиз медленно прошел в указанном направлении, охрана дернулась вслед за нами, но я покачал головой, и они остались в зале.
Помедлив пару мгновений, я нашел взглядом служанку и повелел принести фрукты и кофе. Когда я зашел в покои, Азиз задумчиво стоял посредине, гипнотизируя взглядом покрывало. Мои пальцы прошлись по мгновенно напрягшейся спине, съехав по желобку вниз, туда, где начиналась манящая расщелина между ягодицами. Потом я подтолкнул его вперед, Азиз прошагал до постели и снова остановился.
В покои проскользнул уста, помогая мне раздеться, отослав его, я присел на край, посмотрел снизу вверх: лицо Азиза было подчеркнуто спокойным, каким-то неживым. Ни следа улыбки или теплоты в глазах, хотя «клинок» продолжал демонстрировать похвальную стойкость. Обиделся он на меня, что ли? Или просто расстроился?
Мягко потянув на себя кисть, уложил Азиза рядышком. Поцелуй в плечо заставил Азиза вздрогнуть, пока я медленно исследовал грудь и живот губами, он лежал неподвижно, только изо всех сил комкал ткань покрывала, а когда я вернулся из своего путешествия по его телу к ключицам и плечам, он, видимо, не выдержал напряжения – резко взметнулся, навалился на меня всем весом, сдавливая, вышибая дыхание. Он прижал меня с такой силой, что я не смог бы вывернуться, даже если бы захотел, но я и не желал свободы – секундный страх быстро испарился, воин целовал и ласкал меня так неистово и жадно, что трудно было заподозрить его в желании моей смерти. Он прижимался и терся, горячо дышал в ухо, постанывал, его пальцы наверняка оставят на мне синяки, с такой безжалостностью он мял бока и ягодицы, цеплялся за плечи и руки. Это было так непохоже на осторожные, тягуче-плавные ласки нежных цветков моего сераля!
Мне было душно, жарко, пот заливал спину, ребра трещали под тяжестью придавившего меня Азиза, я хватал ртом воздух, втягивая каждый глоток как последний, твердая ладонь натирала нежную кожу, меня трясло от этого безумного горячечного напора и собственной внезапной онемелой слабости – вместо того, чтобы разозлиться и подмять наглеца под себя или хотя бы запротестовать, я тонул в новых ощущениях и терял себя, прижимаясь в ответ, целуя и прикусывая чуть солоноватую упругую кожу. Судорога наслаждения настигла нас почти одновременно – Азизу потребовалось еще несколько движений. А потом он немного сполз в сторону, но все еще продолжал придавливать. Так мы и лежали. Не знаю, о чем думал воин. Я лениво решал для себя: то, что произошло, заслуживает награды или наказания? В действиях воина не было и капли почтения или стремления угодить, зато хоть отбавляй страсти и искреннего незамутненного ничем вожделения. Не этого ли я жаждал?
С трудом пошевелившись, понял, что весьма ограничен в движениях – Азиз не давал сдвинуться. И все-таки я ухитрился почти вслепую, действуя за его спиной, стянуть с пальцев перстни, все до одного. Азиз на мои дерганья не обратил никакого внимания, так и лежал, отвернувшись в сторону, пока на его спину не начали падать тяжелые драгоценности. Ощутив этот своеобразный град, воин вздрогнул, откатился, пошарил рукой и с удивлением поднес к глазам торжественно-красный перстень.
- Мне уже уходить? – медленно спросил он.
- Можешь остаться. Сейчас, правда, день, а девы обычно остаются на ночь, но так ты не дева. И я что-то подустал…
Отчего-то спать захотелось неимоверно и я, наплевав на запланированные дела, развалился на перине, позволив себе задремать. Проснулся от тихого стука посуды – прислужник расставлял на низком столике тарелки. Женщина, прислуживающая мне ранее, была весьма сноровиста, никогда даже чашечка у нее не звякнет. Но, к сожалению, она не была умна. Сирхан очень скоро добился от нее признания, что именно она подсыпала яд в пищу, и только счастливая случайность сберегла меня от смерти. Теперь, кроме повара, блюдо пробует еще и подавальщик. Под моим пристальным взглядом юноша быстро закинул в себя куски всех принесенных яств, отпил из чашки и с поклоном удалился. Азиз, пока я спал, сложил перстни кучкой перед собой; когда я взглянул на него, он задумчиво их разглядывал, морща лоб и приподнимая брови.
Шевельнувшись, привлек внимание Азиза: на меня уставились серьезные, даже какие-то грустные глаза.
- И что же - великий султан уже решил, что делать со своим рабом? Мне сдать клинки в оружейную?
- Нет. К чему? Когда твоя смена?
- Завтра.
- Хорошо. Значит, сегодня тебе следует отдохнуть, а то проворонишь султана. Предлагаю прогуляться по саду, а потом потрапезничаем и – спать.
Азиз кивнул. Прислужники заторопились со сменой одежды, пока мне помогали, Азиз, словно между делом, успел сжевать половину кушаний, краем глаза я следил за его передвижениями. Он держал себя спокойно, неторопливо надевая принесенные из смежных покоев вещи и прилаживая к поясу саблю. Наверное, успел привыкнуть к окружению – все-таки не раз уже бывал в этих покоях и даже наблюдал за моими ночами с наложницами. Воспоминание о тех ночах натолкнуло на вопрос:
- Азиз!
- Да, повелитель?
- Ты не ревнив?
- Ревнив, - спокойно утвердил Азиз, взгляд его был безмятежен и чист, лицо, как обычно, ничего не выражало.
А вот с этим надо что-то делать. Моя семья столетиями властвовала над телами и душами подданных, но очень немногие из моих почтенных предков умерли от естественных причин. Султан – хозяин жизни любого жителя нашего славного царства, но, увы, не хозяин своей собственной жизни. Я еще помнил дикий страх в глазах отца, который он пытался потушить жестокими казнями и немилосердными указами. Смерть порождает смерть, страх перерастает в ненависть. Потому я не усматривал ничего удивительного в том, что батюшка в конце концов скончался во вполне цветущем возрасте. Я был всего лишь пятым сыном и все, на что мог рассчитывать – быстрая смерть. Жив только благодаря матушке. Ей удалось умолить старшего братца не торопиться с казнями родни… Красивая была женщина, мир ее праху. И умная. Она не переставала мне повторять:
- Сулейман, помни, нельзя недооценивать простых людей. Последняя поломойка может в какой-то момент получить власть над твоей жизнью. Пусть всего на мгновение. Не обижай зря рабов, окружи себя преданными людьми и дни твои на этой земле будут долгими.
Слова матушки запали мне в душу. Не скажу, что при мне совсем не появляются головы у стены, но, по крайней мере, я стараюсь сдерживать норов и взял себе за правило хотя бы на несколько мгновений задуматься, прежде чем отдать приказ.
Ответ Азиза колет сердце тревогой. Ревнивец способен на многое. Отверженный и обиженный мужчина – почти на все. Я меряю взглядом его фигуру. Ну, и что теперь с ним делать? Отослать подальше? Но я не хочу терять удивительное ощущение от близости, еще ведь даже не успел толком распробовать! Вдруг с другими наложниками так не получится? Хотя, о чем это я? Скорее всего – не получится!