— Взгляни, mon cher, не правда ли – бриллиант? – обратилась Жанна-Антуанетта, изящным жестом указывая на юношу, стоявшего скромно в уголке комнаты, и тщательно скрывающему пылающие от смущения щёки за длинными белокурыми волосами.
Первые мгновения маркиз не мог и слова вымолвить, будто остолбенев, глядя на новоприбывшего, и пытаясь понять, юноша перед ним, или девушка. Костюм был мужской, не броский, но со вкусом, однако линии силуэта были невероятно плавными и утончёнными.
— Да скорее жемчужина! – заворожено глядя на белокурое чудо, восхищённо произнёс Александер, подходя к юноше ближе. Приподняв его лицо за подбородок, второй рукой маркиз убрал пряди волос со лба, чтобы получше рассмотреть лицо. Прямой нос, зелёные глаза, брови вразлёт, и беспредельно привлекательные губы, чувственные, что даже взглядом ощутима была их мягкость, пленили искушённого Бюжо с первого взгляда.
— Как зовут тебя, цветок лилии? – спросил маркиз, заставляя юношу краснеть ещё больше.
— Андрэ, Андрэ Жирардо, Ваше Сиятельство. – чуть заикаясь ответил назвавшийся.
— Откуда ты?
— Из Лилля.
— Какое милое совпадение – лилия из Лилля. И кто же был твоим учителем?
— Франсуа д`Обре, Ваше…
— Называй меня просто Александер, — мягко произнёс маркиз, подмигнув хитро улыбающейся де Помпадур, и снова перевёл взгляд на юношу, наблюдая за тем, как глаза того удивлённо распахнулись, — и конечно же, метр д`Обре – достойный учитель. Добро пожаловать в Версаль, мой мальчик!
С этими словами, маркиз приобнял Андре, обвив рукой его тонкую талию, и шутливо испросив у маркизы позволения «украсть её юного друга», увлёк его за собой.
— Шевалье де Бриссак, вы сегодня недостаточно проворны! Как так случилось, что когда я заходил к маркизе, вас не было на посту?!
Картина того, как фрейлины и их кавалеры каждый раз, отпрянув поспешно от двери, пытаются сделать вид, что предельно заняты философскими беседами государственной важности, всегда забавила маркиза, и порой он позволял себе отпустить пару колких шуточек в адрес особо назойливых господ. Шевалье де Бриссак действительно появился у покоев де Помпадур поздновато для себя, что Александер с удовольствием поспешил ему сообщить. – Это непростительно, мой друг!
Де Бриссак ничего не ответил, попытавшись одарить маркиза уничтожающим взглядом, однако это было нестерпимо комично, в силу того, что сам он был полным молодым человеком, а маленькие бесцветные глазки не обладали достаточной выразительностью. Он покраснел от негодования, под дружный смех присутствовавших дам, которые бы восторгались словами маркиза даже в том случае, если бы он сказал совершенную глупость. Щедрый ужин их умам был обеспечен, и довольный Александер повёл смущённого и взволнованного Андрэ по коридорам, чтобы показать ему его покои. Танцоры и певцы жили в отдельной, специально отведенной, части дворца, кудане разрешалось входить никому, кроме высших особ и прислуги. Оставлять Андрэ ночевать там маркиз не собирался, а потому, ограничившись поверхностным ознакомлением с некоторыми правилами и распорядком дня, он приказал подать ему карету, в которой уже через четверть часа направлялся в свой парижский особняк в обществе юного танцора.
— Что же ты так боишься?
— Нет-нет, В-ваше С… Александер, ничего такого, — ещё более испуганно пролепетал Андре.
— Но ты выглядишь так, будто бы идёшь один по тёмному лесу, ожидая, что вот-вот из-за куста выпрыгнет волк и … и скажет, что хочет тебя съесть! – весело произнёс Александер, наблюдая за губами мальчишки, уголки которых немного дёрнулись вверх, но тут же и опустились. Андрэ смотрел на маркиза, как кролик смотрит на удава, потому что в тёмных глазах этого красивого, властного мужчины он видел то, чему сопротивляться был не в силах. Он стеснялся своих мыслей, а потому было очень сложно вести беседу на равных, как хотел маркиз.
— Сейчас мы едем ко мне. Завтра немедленно отправимся к моему портному, чтобы пошить тебе несколько достойных нарядов, а когда они будут готовы, можно будет представить тебя Его Величеству. Ты ведь, любишь переодеваться? – вкрадчиво произнёс Александер, и не дожидаясь ответа, впился в манящие его губы, крепко прижимая к себе вмиг ослабевшее тело. Андрэ едва не потерял сознание, когда его обжёг такой желанный поцелуй, и отдавшись удовольствию, он стал не менее страстно на него отвечать, поражая маркиза своей прытью.
***
С трудом дождавшись первых петухов, но так и не дождавшись своего возлюбленного, Тома, всё ещё разбитый и измученный бессонной ночью, решил отправиться на его поиски. А если Гийом увидел его с виконтом, и не захотел возвращаться, решив, что они договаривались именно о встрече? Дювернуа предполагал, что со стороны они выглядели слишком недвусмысленно, поскольку виконт, прижав его к стене, сразу принялся отвратительно лобызать его шею, попутно развязывая и расстёгивая на нём дорогую одежду. Эта неприятная деталь заставила Тома снова передёрнуться. Спустившись к колодцу, возле которой стояла бочка воды, он разделся по пояс, и зачерпнул воды, чтобы смыть мерзость, на которую вчера у него попросту не было сил.
— Помочь тебе, сынок? — Том услышал голос Луизы, которая спешила к нему, — Ну что, не возвращался? – обеспокоенно спросила кухарка, принимаясь щедро лить воду. Том лишь покачал головой в ответ. – А вещи? Вещи его на месте?
Об это Дювернуа даже не подумал. А если Гийом и вправду…? Резко выпрямившись, Том поспешно накинул сорочку, и собрался вернуться в комнату, чтобы проверить вещи Беранже, но Луиза его остановила.
— Я схожу, а ты подожди меня тут. Если что, пойдём и спросим у конюхов, и у сторожа — не выходил ли он за пределы?
Кухарка поспешила наверх, а Тома остался стоять у колодца, думая о том, что если Гийом действительно ушёл, то смысла жить у него больше нет. Всю ночь он надеялся, что Билл вот-вот появится, что его задержал Анри, потом даже попытался утешить себя мыслью, что тот не хотел разбудить его и остался ночевать у Луизы и её мужа. В каком-то полубреду мерещились Тому кошмары, снова снился огонь, и снова голос, который, вне всяких сомнений, принадлежал его возлюбленному. Снова это страшное: «Том, спаси», от которого стынет кровь и сжимается сердце. И вместе с этим у него появлялось неприятное чувство, когда он понимал, что должен что-то вспомнить, но решительно ничего не находил, и когда тёмные грёзы отступали, память снова закрывалась, оставляя сердце мучиться в неизвестности.
Подумать только, вчера утром они с Гийомом разучивали сонеты и обменивались лаской, и Том был уверен, что светило солнце, ведь свет и темноту он всё ещё мог различать. Но спустя двадцать четыре часа жизнь стала казаться адом, словно сама просила с ней расстаться. Если он ушёл? Если он…
— Ты так и не притронулся к еде вчера? – тёплая ладонь Луизы, опустившаяся на плечо, вытянула из круговорота безумных мыслей.
— Я пойду его искать.
— Куда же ты пойдёшь, несчастный? Как ты будешь его искать, и где?
— Я знаю, где. Я не могу ждать.
— Храни тебя Пресвятая Дева. – перекрестив, Луиза поцеловала юношу в лоб и отпустила, вытирая фартуком слёзы. Ей отчего-то казалось, что с Биллом действительно могло случиться что-то недоброе, и если так, то она понимала, что и Тома она может больше не увидеть. Её сын сказал, что вчера ночью Беранже направился к реке и, похоже, так и не вернулся. Женщина привязалась к мальчикам за это время, и находила их отношения очень трогательными и невинными. По сути, так оно и было. Только глупец не заметил бы, как Беранже старался заботиться об арфисте и радовать его; с каким обожанием на него смотрел, как ласково к нему обращался; с каким трепетом расчёсывал и заплетал его волосы, и как заворожено слушал его игру. И точно также Дювернуа, который никогда не просил помощи, стараясь справляться со всем сам, выглядел невероятно трогательно, когда вместе с Жаком, прося того последить, чтобы их никто не увидел, на ощупь срывал георгины и мальвы для Гийома, а когда тот болел, сам носил ему еду, стирал его вещи, и при этом выглядел самым счастливым человеком на земле. Глядя вслед удаляющемуся Тому, с посохом в руке, Луиза ещё долго стояла, пока его силуэт не растворился в утреннем тумане.
http://s017.radikal.ru/i422/1111/51/b3ef4c363759.jpg
***
POV Bill:
Пробуждение кажется болезненным, тяжесть и холод сковали тело и не дают вдохнуть, но необходимо встать и заставить себя идти назад. Уходя, ночь забрала с собой смятение, позволяя мыслить яснее.
Том. Мой любимый Том. Я никогда не оставлю тебя, что бы ни происходило. С тобой я живу, с тобой умираю, с тобой приходит умиротворение и покой. Жизнь дана для чего-то, и не для удовлетворения потребностей тела, а для развития сознания, чтобы возвышаться над животным миром, в котором царят побуждения, неуправляемые и не связанные c разумом. Решение принято, я остаюсь с тобой. Я шёл в Париж, шёл к своей мечте, но мечта внезапно рассеялась и теперь кажется призрачной и мелочной, по сравнению с тем, что я обрёл в этой богом забытой деревне.
А ведь Альетте оказался прав – тот день изменил всю мою жизнь. До сих пор я не успевал вернуться памятью в тот вечер, но сделав это, понимаю, что не приди я к горящему дому, уехав накануне с бродячими артистами в Тулузу, его бы сейчас не было в живых. Я бы спокойно продолжал свой путь, и никогда не узнал бы о том, что любовь всей своей жизни я уже потерял, тщетно ожидая её прихода в будущем. Я бы пытался искать её, обманывался прекрасными образами, грезил о невозможном, даже не догадываясь о том, что существа, способного меня любить всем сердцем, уже нет. Что я был так близко, в нескольких шагах от него, но ничего не сделал. И не зная обо всём этом, я бы не мучился. Я бы попросту не знал. А теперь… я познал, что такое всепоглощающее чувство, когда без него чувствуешь себя неполным. Понял, как бесценно то, что я имею, но несчастен более, чем когда-либо. Теперь нет мечты, есть только страх перед неизвестностью.
Том, что же ты сделал со мной? Забрал всё – цель, желания, эмоции, сердце… дав взамен любовь чистейшей пробы, как золото, но вместе с ней такую боль. Зачем? И ты ведь давал мне возможность уйти, но я её не использовал, ведь стоило вспомнить твои глаза, являвшиеся живым напоминанием о том, как можно видеть, не видя, и любить, не зная, как всё внутри, разрываясь, кричало мне: «Останови! Не дай ему уйти!» И ставшая чуждой мне, давно забытая песня, снова звучала в сердце — если я люблю, то люблю безгранично. И теперь пришло время это принять, и жить с этим, ведь исправлять что-либо слишком поздно. И я не знаю, что будет с нами, но остаюсь с тобой.
Утренний туман едва пропускает первые лучи восходящего солнца, окрасившись в шафрановый, и скрывая кроны деревьев, наполняет воздух волшебным свечением. Великолепие природы напоминает о том, насколько несовершенны мы со своим скудным воображением. Я наслаждаюсь ею, любуюсь, но в моём сердце камень, а Тома, который не видит, но только помнит, описывает мир так, будто пребывает в раю. Быть может, оно так и есть. Порой мне самому казаться начинает, что можно пожертвовать красотами этого мира, и не видеть их, только бы не видеть тех уродств, которые бывают в нём.
Туман такой густой, что не видно ничего на расстоянии нескольких шагов. Иду, почти наугад, пытаясь не сходить с тропинки, но хотя бы что-то вижу, и знаю, что через час он рассеется. Я ощущаю неуверенность, и каждый шорох настораживает, и кажется, что вот-вот выпрыгнет волк или медведь, или разбойник. Кусты и деревья размытыми силуэтами появляются и исчезают, а Том всегда идёт наугад, всегда не видит, и ничего не ждёт. Ни ясного солнца, ни ночи. Для него они – одно. Мне холодно, я и сам не помню, почему одежда на мне промокла. Нужно почистить всё, ведь это вечерний наряд , подаренный графом, и вероятно, сегодня придётся ещё раз в нём выступать. Мысли о де Тресси возвращаются, а вместе с ними и страх, и безысходность настоящего. В глухой тишине туманной стук собственного сердца становится громче, когда в нескольких шагах от меня, из беспроглядности опустившегося на землю облака возникает силуэт. Его очертания во всём этом свечении и размытости напоминают евангельские рассказы о том, как ангелы нисходят с небес. Затаив дыхание, пытаюсь рассмотреть лицо, узнать о чувствах, наполняющих его обладателя. Резко делаю шаг в сторону, сам не зная зачем. Но легко ли спрятаться от слепого?
http://s017.radikal.ru/i426/1111/7f/c60aa500f6f0.jpg
— Гийом?
Молчу. Не выдам себя. Не дышу. Боюсь только, моё сердцебиение ты непременно услышишь. Не поворачивайся, не протягивай руку. Я здесь. Том!
И ты слышишь. Повернувшись в мою сторону, смотришь сквозь, глядя мне прямо в глаза. Как будто видишь, и этот взгляд испепеляет сердце, разбивает лёд внутри на тысячи осколков. Лёд в сердце – такая же заразная болезнь, только калечит она не тело, а душу. Тело можно сменить, а душа останется всё той же. Никто не знает, что будет, если один из осколков вонзится в сердце того, кто так отчаянно пытался его растопить.
И снова замершее мгновение. Когда смотрю в твои глаза, останавливается время, притупляются ощущения, исчезает дыхание – я дышу тобой. Когда ты далеко, я могу свободно мыслить и принимать решения, но стоит лишь тебя увидеть, как желания исчезают, и остаётся одно. Одна цель. Один образ. Одно имя. Тома…
— Билл! – тон голоса твёрдый и требовательный, хотя чем ближе, тем виднее ещё непросохшие дорожки от слёз на щеках. Ты плакал за мной?
— Ах, не ожидал тебя увидеть, любимый! Такой туман! Ничего не видно.
— Настолько густой, что меня ты не увидел? – голос таким холодным не был никогда, говоришь, но не подходишь ближе, — Я прождал тебя всю ночь.
— Прости, Том, мне и впрямь следовало бы… но я остался у Луизы ночевать, совсем меня вымотал этот Анри. Я пораньше проснулся, вот, иду с реки – думал вернуться до твоего пробуждения… а ты уже… — самому себе этот лепет кажется неправдоподобным, но ты…
— У Луизы…хорошо. Пойдём скорее в дом, холодно ведь. – с этими словами берёшь меня за руку, давая мне почувствовать мелкую дрожь прохладных пальцев, и уводишь. И лицо твоё словно застыло – ни одной мысли с него не считать. Я молчу. Я снова солгал. Но ты не догадаешься, что я обо всём знаю.
— Почему платье мокрое? – приобняв, спрашиваешь тихо, а мне страшно повернуться и посмотреть на безупречный профиль.
— Нечаянно в воду уронил…
***
POV Author:
Оба были настолько утомлены бессонной ночью, что придя к себе, смогли лишь скинуть одежду и рухнуть на кровать. И не один сейчас не хотел думать о том, что будет, когда они проснутся. Тома был настолько глубоко поражён таким очевидным обманом Беранже, что даже внутри себя объяснений этому найти не мог, как бы далеко ни заходил в своих предположениях. Однако, это ведь такой пустяк! О местонахождении де Тресси он сразу справился у Луизы, и та подтвердила, что виконт провёл ночь в гостевых покоях с супругой, так же, как и Анри, а значит, Биллу ничего не угрожало. Значит, причина была в них самих, в их любви, а может, в разговоре о предстоящей ночи? Вероятно, Гийом был не готов?
То же самое мучило и Билла. И если его опасения были куда более чёткими, то желания были безумны и непонятны ему самому. Своё отчаянное, необдуманное решение он принял, и собирался осуществить его после сна, сегодня, пока решимость не покинула его.
Сладко потянувшись, Гийом уже по привычке взглянул на своего арфиста, который всегда ложился у стенки. Время уже было далеко а полдень, и солнце весело простирало лучи в их комнату, по которой были разбросаны вещи. Тихо поднявшись, пытаясь не разбудить, Билл прокрался к двери, чтобы спуститься к колодцу. Уже внизу его встретила Луиза, и хоть была безумно сердита на него, всё же спросила, не нужна ли ему горячая вода. Гийом уже хотел было попросить её об услуге, и подтвердить, что ночь провёл он в их с мужем комнате, но одёрнул себя в последний момент — стало стыдно перед женщиной, которая в матери ему годилась.