И уж если кому-то от меня что-то надо, хотя я догадывался что и кому, пусть попрыгают.
– Константин Владимирович, подождите, – два молодых парня выскочили из салона автомобиля, один из них протянул мне телефон. – Ответьте, это вас.
– Да, – ждать, что меня оставят в покое, было бы глупо, я и не ждал, просто тянул время, развлекаясь.
– Привет, Костик, кое-что из твоего наследства принадлежит мне. Тебе не кажется, что сейчас самое время платить по счетам?
– Время пересмотреть счета, – ответив, отдал телефон обратно и, уже не дожидаясь приглашения, уселся рядом с водителем. – Поехали.
– У вас никаких вещей?
Глупый вопрос, не требующий ответа, нахуя мне что-то было забирать? Зато какой там сейчас стоял дележ, наверное… Надо было раздать, надо было, но не удержался устроить им небольшое соревнование – кто получит вещи Беса?
Машина тронулась, мягкостью подвески смягчая выбоины и ямы в асфальте, сколько лет не пройдет, а обе беды России останутся на своих местах – дураки и дороги никак не хотели меняться.
Пока меня везли, в салоне висела тишина, но меня это не напрягало, было о чем подумать и без пустого трепа. Хорошо, что меня никто не ждал, хорошо, что никого не осталось, к кому бы я мог вернуться. Одиночество иногда становится синонимом свободы.
Десять лет в одном лагере с той стороны распределения ролей и три года на зоне с другой, по-моему, хватит, - пора завязывать с системой. Но, похоже, она меня еще не отпускала. Только моя оставшаяся возможная полезность кое-кому из верхушки системы обеспечила мне такую мягкую 293-ю статью УК. “Халатность, то есть неисполнение или ненадлежащее исполнение должностным лицом своих обязанностей вследствие недобросовестного или небрежного отношения к службе, если это повлекло…”
Дали всего пять лет и вот – спустя три года, выпустили по УДО.
Видимо, земля у папашиного преемника горела всё сильнее, раз уж он вспомнил про меня так быстро.
Смерть отца сошла мне с рук, даже мертвым он оказался достаточной защитой для любимого сына; да и потом, таких людей не убивают просто так, они должны умереть исключительно красиво в глазах общественности. Как гласил его некролог: “После тяжелой и продолжительной болезни на 59-м году жизни скоропостижно скончался…”
Я даже поприсутствовал на похоронах, первоклассных, по высшему разряду, эту суку хоронили со всей помпезностью. А того, кого убила моя “халатность” закопали хуй знает где, как бродячего пса.
Зато второго оставили живым.
То, что, вероятно, выглядело как предательство, было невъебенным актом милосердия с моей стороны и несвойственным для меня альтруизмом. Кто-то назвал бы моё идиотство даже проявлением любви. Можно было объяснить всё Кириллу тогда, но с его тупым упрямством, он бы не дал мне сделать всё красиво. А так финальный аккорд прозвучал в меру драматично и не затянуто – в его глазах я, конечно, остался полной сукой, но, главное, что он в нужных глазах выглядел ничего не значащим случайным пассажиром.
Одним из тех, кого я трахал, не больше. И всё. Никаким другим местом его не смогли прицепить как моего подельника. Поэтому ему дали уйти и оставили в живых. Что я мог еще сделать для Кирилла? Ничего.
Марку так не повезло. Но у моего верного помощника руки и без меня были в говне по локти, так что его ликвидация была лишь вопросом времени, и этого я на себя вешать не собирался.
Засчитывалось целенаправленное разрушение доверия и искренних чувств ко мне у того, кто был мне небезразличен, ну хули обманывать себя – пиздец как небезразличен, ради сохранения его жизни, да плюс три года за решёткой за искупление грехов? Вполне, как мне казалось.
Я действительно вышел на свободу с чистой совестью, теперь можно грешить по новой, всё в прошлом. А уж то, что меня везли к тому, кто подкинет мне возможность набрать новых грехов, я не сомневался.
И повторять своих ошибок не собирался тоже. Хватит, накосорезил и так по полной. Совершать поступки, основываясь на эмоциях, может и не плохо, но обходится потом слишком дорого, уж это я усвоил.
***
Знакомый кабинет, обшитый темными дубовыми панелями, после смерти отца в нем почти ничего не изменилось. Да и для его предыдущего владельца тоже немногое поменялось – вокруг него по-прежнему дубовые панели. Только гроба.
Захотелось смеяться: “Пусть лучше я тебя сейчас трахну, и ты станешь сильнее, чем завтра тебя выебут в подъезде несколько гопников…” Так ты говорил мне, папа?
Как тебе мой ответ: “Пусть лучше я тебя сегодня убью тихо и безболезненно, чем завтра тебя грохнет кто-то из твоей стаи” – понравился?
Я хорошо усвоил урок? Уверен, что на отлично. Вот твой преемник явно меня понимал и поддерживал, я за него выполнил всю грязную работу, отдал твоё кресло еще тепленьким после твоей задницы.
Смешок все же прорвался, когда я пожал руку такому же ублюдку, как мой отец – другой в этом кресле просто не мог бы оказаться.
– Догадываешься, почему ты здесь, Костя?
– Догадываюсь, Гена, – не дожидаясь приглашения, уселся на кожаный диван – новый, при отце его не было. Ну что за блядское отсутствие воображения, если диван, то обязательно кожаный? Как будто секретарш на другом трахать не так феерично будет. Или не секретарш, а кого-нибудь другого. Интересно, у Гены есть сын? Они ведь были приятелями с отцом, много времени вместе проводили и не по работе, я помню их совместные пьянки, может, у них и вкусы схожие? – Тебе понадобился специалист по устранению проблем. Что, такая срочность, что меня прямо с зоны надо было везти? От меня же бараком небось за километр несёт, не противно?
– Хорошо, что помнишь свою специальность, – заухмылялся, сука, – а запах… Деньги не пахнут, сам знаешь, а ты мне можешь принести большие деньги, сынок.
Одно мгновение и я уже стоял рядом с этим уебком:
– Еще раз назовешь меня сынком, это будет последнее, что скажешь.
– Ладно, ладно, – он выставил вперед ладони, – неудачная шутка, признаю. Виски? Коньяк?
– Текилу.
– Хорошо, – на лице застыла благожелательная маска радушного хозяина, – текила, так текила. Соль? Лимон?
– Обойдусь. Давай без прелюдий, тебе нужна информация, знаю, а мне нужны гарантии. Да, про номер счета даже не заикайся – не знаю, отец никому не доверял, даже мне, – это я, конечно, врал без зазрения совести, номер счета был мне прекрасно известен, но эта тварь не докажет, а я пока снимать ничего не буду, целее останусь.
– Тебе он как раз доверял. И больше, чем надо было, выпьем за это и за то, чтобы мы сами не совершали подобных ошибок.
– Выпьем, – не чокаясь опрокинул в рот стопку, – так что ты мне можешь предложить, чтобы твой тост не стал лажей?
– Твоя информация и будет гарантией.
Задумчиво выпил вторую, прикидывая, в чем наёбка. Чувствовал, что она есть, не могла не быть. Но первое правило любых мутных разговоров: не спеши говорить и спрашивать, молчание, в отличие от слов, к делу не пришьешь.
– Ты ведь представляешь, какой компромат собрал твой отец на тех, кто ему был нужен?
Все так же молча выпил третью, не торопясь с ответом, и налил себе еще одну. Сегодня меня не возьмет, сколько ни пей – про это говорили все, кто находился на зоне не по первой ходке: в день освобождения алкоголь не берет, вот такая забавная особенность у психики, ты уже пьян, уже ошалел только от того, что вышел. Поэтому Гена меня и дернул так сразу, надеялся, что поплыву, что потеряю контроль. Хуй там был.
– Без понятия. Я в его дела не лез: меньше знаешь, крепче спишь. Тебе-то что надо? Хочешь в той грязи, что отец собрал, покопаться?
– Нет. Копаться будешь ты.
– И что я с этого поимею, кроме головной боли и геморроя?
– Жизнь. И свободу. Настоящую свободу, ты понимаешь, о чем я.
Понимал еще как. Войти в систему можно, а вот выйти тебе дадут только вперед ногами, и неважно, какое ты занимал положение, добровольных соскоков не терпят ни от кого. Как говорил отец: “Вход рубль, выход – два”. Меня система одним боком зацепила, но коготок увяз – всей птичке пропасть.
– Конкретнее, хватит время тянуть, я в душ хочу и спать, желательно не одному.
– Всё будет, Костик, всё у тебя будет, если ты примешь мое предложение – ты убираешь всех из списка твоего отца. У него должен был быть такой, ты найдешь, если подумаешь. Аккуратно убираешь, так, чтобы никаких мыслей ни у кого не возникло о планомерной чистке рядов. А гарантия – то, что там есть на меня. Думаю, ты согласишься, зная отца, там достаточно должно быть.
Хлипкая гарантия-то оказалась: предположим, я всех уберу, а потом меня кто помешает убрать?
– Не веришь, хорошо, я тебе больше скажу – я не знаю, кто там в списке, понимаешь? Может, там и устарело что, хотя вряд ли… Перемены-то только внешние пошли, внутри вертикаль старая. Володя знал, кто мешать может, давно знал и собирался сам, кхм, грядки полоть, но его самого… То есть, я не буду знать, всех ты ликвидировал или кого оставил, доверие на доверие. Ты мне потом после работы инфу отдаешь, я тебе доки – комар носа не подточит. Ну и никаких взаимных претензий. Так устроит? И помощь моя, конечно, в процессе. Денег-то у тебя немного, раз счет мимо уплыл. Уплыл?
– Как говно по трубам. Так устроит, – это давало мне время, чтобы понять новые правила, чтобы присмотреться к тому, что в стране изменилось, а изменилось, хоть и внешне, как говорил Гена, многое. Снос одного города Теней чего стоил, да и отмена лагерей для пидорасов тоже шаг не маленький – пошла грызня-то у пауков в банке, пошла. Или со дня на день пойдет такая, что мама не горюй. Вот меня, значит, таким “темным паучком с гандикапом” хотели сделать. Ну-ну, это даже убийствами не назвать, сплошные бонусы перед человечеством зарабатывать буду по очистке мира от разных сук. – Я согласен.
========== Часть 3 ==========
“О жизнь, ты прекрасна,
О жизнь ты прекрасна вполне,
Бываешь немного опасна, Оу-е…” (с)
***
– Ты очень, очень хороший мальчик…
Рома специально говорил тихо: чтобы не нарушать разбавляемую моими вздохами тишину и окончательно добить меня этой адовой атмосферой. Я лежал на кровати с раскинутыми в сторону руками и не мог пошевелиться. Хотя, конечно, мог. Просто в очередной раз принял условия этого козла: я подчиняюсь – он доводит меня до сумасшествия. А после я получал долгожданную дозу.
Нравилось Роме издеваться: смотреть на то, как я, одурманенный вонью гашишных палочек, почти оргазмирую от каждого его движения и невозможности двигаться самому. Меня накрывало так жёстко, что в какой-то момент пропало и желание двинуться навстречу его рту. Вопрос: “Не противно сосать мне?” остался невысказанным, и я отдался на волю этого ублюдка, этого подобия барыги, любителя наживаться на школьниках. На этом Рома и держался – на своей цепочке распространителей, которые сбагривали всё подряд несовершеннолетним. Как его ещё не взяли?
И что это за манера такая – носки на мне оставлять? Раздел бы уже полностью. Нет же…
Рома двинулся вниз, рисуя на моей груди слюнявую дорожку. Языком скользнул по волоскам внизу живота, и я невольно выгнулся, толкаясь членом к нему:
– Отсоси мне уже!
– Заткнись! – рявкнул он и сжал ногтями кожу на бедре.
Странно, но боль вызвала лишь приятные ощущения. Никогда мазохистом не был и сейчас знал, что виной всему наркота. Изменённое сознание, ощущения невероятные, грубость, от которой в принципе невозможно получать удовольствие.
Но я получал. И хотел ещё и ещё.
Я хотел, чтобы он сосал мне, затем – лизал мои губы, наваливаясь своим телом, а потом трахнул меня, развернув к себе спиной или пристроившись как-то иначе.
А потом я зачем-то прикрыл глаза и сквозь закрытые веки увидел ромин стол, ящики в этом столе, забитые марихуаной и спидами. И небольшой пакетик с героином среди этих детских лёгких наркотиков. Я увидел тонкий шприц, очень тонкий, с острой, почти прозрачной иглой. Увидел, как вскипает героин, как после он впрыскивается в меня и с бешеной скоростью растекается по моим венам.
И ещё я знал, что Рома, этот доверчивый кретин, расположен ко мне. Он простит всё, да. Он простит, если я воспользуюсь его слабостью, его чувствами ко мне.
Открыв глаза, я улыбнулся и сразу поймал благодарную улыбку. Ну какого хуя нужно играть в это тупое, никому ненужное подчинение? Можно же было просто поебаться. И обдолбаться потом.
– Иди сюда, – прошептал, выставляя язык и проводя им по губам. – Дай мне в рот.
Рома замер, раздумывая над словами. Я уже не понимал, чего он добивался: то ли мне доставить удовольствие хотел, то ли себя удовлетворить. Но на моё предложение всё же среагировал положительно. Расслабленно передвинулся вперёд, чтобы сесть мне на грудь, руками опёрся о стену, и тогда, ухватив его за запястье, я пристегнул его к кровати болтающимися на спинке наручниками.
– Вот мы и применили их, – сказал я, когда он удивленно уставился на свою руку. Пришлось поднапрячься, чтобы выбраться из-под него, потому что он, обхватив бёдрами мою шею, держал крепко. – Не отпустишь – получишь по яйцам и так, что хуй никогда в жизни не встанет, – завершил речью свои действия. Тело было настолько расслаблено, что, казалось, я растекусь по кровати кровавой слизью.
Рома передвинулся и сел на подушку:
– И сколько ты собираешься держать меня так?
– Не знаю, – я сполз на пол. Впервые я так взбрыкнул, он, наверное, очень удивился. – Как вариант, сколю весь твой гер, потом скурю траву, съюзаю скорость, а потом съебусь, прихватив остатки твоего бабла. Ты к тому времени уже загнёшься от жажды, не переживай.
– Кирь, ты еблан? – он усмехнулся.
А ведь я говорил серьёзно.
Выглядел, конечно, как мудак – худой и бледный, и вообще мало походил на того, кто может дать умереть человеку или даже просто послать его на хуй. Однако я смог. И в течение следующих пяти минут продемонстрировал себя с худшей стороны, показав, насколько наркоман может быть отвратителен. Я был сам себе противен, но ровно до того момента, пока не принял героин.
Рома ещё раз подёргал наручники и фыркнул: сам лично он покупал их у знакомого мента. Так просто не отцепиться было, а где находился ключ – оставалось загадкой.
Я сел на пол, прислонившись к стене у окна, и смотрел на Рому. На его попытки вытащить руку из наручников, на попытку оторвать часть спинки у кровати. Тщетно. Ничего у него не получалось. А у меня был охуительный кайф. Много кайфа.
– Знаешь, я, наверное, буду его ещё и нюхать, – прошептал я мечтательно, настолько было хорошо, – и курить героиновые палочки. А потом… я растворю его в воде и буду пить… я буду пить его… Ты никогда не пил героиновую воду?