— Ты что-то говорила о том, что боишься? Чего ты боишься? — сказал он негромко ей прямо в ухо.
У Сансы от ощущения чужого шепота на ухо мурашки пошли по всей коже, включая шею и скулы. Она чего-то боялась? Когда? Об этом она уже успела позабыть.
— Теперь я вижу: да, боишься.
Пес легко провел пальцем по ее щеке, там, где на внезапно вспыхнувшей пожаром коже видны были мурашки.
— Нет, так дело не пойдет. Это неправильно. Неправильный разговор у нас с тобой выходит, — сказал он и слегка отстранился. Санса разочарованно выдохнула.
— Итак, начнём сначала. Вернемся к первоначальному договору. Я даю тебе сигарету, а ты не плачешь, а рассказываешь, что стряслось на этот раз и чего ты боишься. Иначе я клянусь, что сейчас позвоню твоей тетке, и пусть она приезжает и забирает тебя — поить ромашкой и умасливать, под боком у Джоффри.
Санса вскинула на него обиженные глаза.
— Ладно-ладно, шучу. По крайней мере, пытаюсь. У меня сегодня как-то притупилось чувство юмора, знаешь ли… Вот тебе сигарета, вот зажигалка. Теперь рассказывай.
Он поднялся с колен. Санса, пробовавшая курить пару раз в жизни с подружками в школе, нерешительно прикурила, вдохнула крепчайший табак, закашлялась — на глаза, уже начавшие подсыхать, вновь навернулись слезы. Она шмыгнула носом. Пес криво усмехнулся и забрал у нее зажигалку. Закурил сам.
— И?
— Ну да. Дело вот в чем. Я сегодня, когда проснулась, обнаружила некоторые свои вещи в комнате передвинутыми. Ну, не на тех местах, что оставила утром. Я совершенно точно помню, где я их видела утром, а к вечеру они оказались совсем не там.
— Ну и что? Может, горничная убиралась?
— Нет, горничная приходит по четвергам. Потом, ее присутствие легко можно заметить — она убирается в ванной, перестилает постель и всё такое. А тут ничего — только вещи. Я еще подумала: а вы, когда… ну, когда вы меня принесли сегодня, ничего не переставляли?
— Я положил твои вещи — те, что забрал из усадьбы — тебе на кресло. А еще — ключ и телефон на тумбочку. Дальше я не заходил. Кстати, я забыл у Серсеи в комнате твои тапки, уж извини. Сама потом заберешь.
— Это ничего, спасибо. И за лифчик, кстати, тоже…
Тут Санса опять побагровела и спешно затянулась сигаретой.
— Нет, значит, не вы. И не горничная. Короче, мне стало там страшно, в этой комнате. У меня такое ощущение, что на меня кто-то все время смотрит, наблюдает за мной откуда-то из угла. Я не могу там находиться. Вот я и сбежала.
Пес устало покрутил головой.
— Так. Теперь я, видимо, должен выступать в роли охотника за призраками? Какой отвратительно длинный день… Знаешь, что. Давай так. Я скажу администратору, что тебе не нравится запах в ванной. Или — что там? — комары. Или какую-нибудь другую хрень. И они, чтобы не потерять клиента, родственницу Серсеи, уж, наверное, пойдут на уступки и поменяют тебе номер. Потом мы с тобой пойдем туда, ты соберешь свое барахло и переселишься. Идет?
— Нет, не идет. Я… Короче, я боюсь быть одна.
— Еще лучше. И что ты предлагаешь? Всю ночь сидеть на улице, на этих уродских горшках? Хотелось бы все же поспать… Диван в холле уже лучше, но боюсь, такую затею не одобрит администрация. Пьяный мужик и пятнадцатилетняя девочка…
— Мне через неделю будет шестнадцать.
— Прекрасно. Пьяный взрослый мужик и почти шестнадцатилетняя взрослая дама всю ночь на диване неизвестно за каким хреном. Согласись, это странно.
— Мне все равно. Можно я переночую с вами… ну, у вас в номере?
Лицо Пса окаменело. Санса замерла и даже забыла как дышать. Кажется, она перешла границу допустимого.
— Нет.
— Почему?
— Да потому что это совершенно неправильно! Мы так не сделаем. Я готов сидеть тут, на загребучем цветочном горшке и говорить с тобой всю ночь о куклах, пони и мальчиках. Нет, о мальчиках, пожалуй, все же не готов. Это я себя переоценил…
— Я не хочу тут сидеть. Тут холодно и неудобно. И вообще, ночью надо спать. Вам завтра на работу же.
— Я рад, что ты про это вспомнила. Хорошо, не хочешь сидеть тут, пойдем в холл. Я буду пить, а ты мне споешь что-нибудь милое. Не колыбельную.
— В холле гадко, и как же вы забыли про администратора? Я вижу, он как раз вернулся и с интересом смотрит на нас из-за стойки.
— Да? Иные бы его забрали, вместе с его стойкой и журналом! Хорошо, я придумал: ты пойдешь спать в мой номер, а я пойду в твой — играть в прятки с привидениями. Такой вариант тебя устроит?
— Нет, совершенно. Я же говорю: боюсь быть одна.
— Значит, нам остаются только цветочные горшки… — Пес вздохнул. — Никогда бы не подумал, что ты такая упрямая. Может, ты хочешь пойти гулять? Ну там, уличная романтика, темные дороги, могу даже выпить тебе налить для создания антуража?
— Нет, гулять я совсем не хочу. У меня бок болит, ну, тот синяк от падения… А пить я тоже не буду.
— Седьмое пекло, я и забыл про синяк! Ну что же с тобой делать? Разве что, действительно, позвонить Серсее…
— Ага, и она тотчас же примчится! А вы ей сказали про происшествие? Ну то, в лесу? С этими… А то я подумала было, что вы забыли, ну, я могу рассказать…
— Ты что же, Пташка, меня решила шантажировать, что ли? Хороша… Невыносимый бред сивой кобылы! Потерявшая рассудок малолетка, которая вон из кожи лезет, чтобы напроситься в номер пьяного мужика, что в два раза ее старше! Нет, все же ты, верно, ударилась головой…
Санса решительно поднялась с горшка, воткнув в него потухшую уже сигарету, и, подойдя вплотную к Псу, уставилась ему в лицо.
— Можно подумать, вы меня боитесь. Взрослый страшный мужик боится пятнадцатилетнюю малолетку, да? Что ты себе думаешь, что я хочу тебя растлить? — выпалила она, сама не замечая, что перешла от формального «вы» к интимному «ты».
— О, вот оно, наконец! Куда только подевалась робкая Пташка? Волчица! Продолжай в том же духе, Джоффри наделает со страху в штаны…
Потом он отступил на шаг и посерьезнел.
— Да, Седьмое пекло, я тебя боюсь. И себя — тоже боюсь. Боюсь того, что неправильно. Ты не понимаешь, просто не можешь понять. Ты — мое вечное искушение, неужели ты не видишь? И, если нас с тобой запереть в тесной комнате на всю ночь — нет, это слишком. Слишком — для меня.
Санса в испуге уставилась на Пса, покраснев пуще прежнего. Ее всю бросило в жар. Вечное искушение. Боги… Какая она все же дура…
Пес закурил снова, отвернувшись от нее в сторону темной парковки. Они опять, словно театральная пара, выясняли отношения в желтом круге фонаря.
Санса понурилась и пошла в сторону гостиницы. Нет, так и вправду нельзя, он прав. Но как же тогда?.. Можно лечь со светом, зажечь свет и в ванной тоже, включить телевизор…
— Хорошо, Иные тебя побери. Ночуй у меня. Будешь спать на кровати. Я — на кресле. Или на балконе. А еще: я собираюсь продолжать пить, учти это. А теперь сообщи-ка мне, как ты собираешься все это провернуть? Гордо пройдешь в ночной рубашке мимо администратора в мой номер? И еще не забудь повесить на дверь табличку «Просьба не беспокоить, мы заняты». Тогда вскоре мы можем ожидать не только твою тетку, но еще и полицию. Я лишусь работы, а ты — ну, сама понимаешь… репутации — точно.
— А я уже все продумала! Вы пойдете в свой номер, а я — в свой. А потом я там погашу свет, переоденусь и по длинному балкону доберусь до вашей комнаты. Там до земли полметра и такой широкий бордюр вдоль всей длины балкона. А вы только дверь балкона откроете — и все.
— Хм, ну кто бы мог подумать! Ты просто зарытый в землю талант проникновения в чужие жилища! Может, тебе податься в форточницы?
— Может, хватит уже издеваться? А то я, пожалуй, передумаю насчет тети. Или ночной прогулки. Или нет — лучше ночная прогулка и обсуждение мальчиков.
— Все-все, вали себе в свой номер! Не забудь про ночнушку с зайчиками, чтобы выглядело потрагичней. Когда ты в таком виде рухнешь с балкона, это будет незабываемое зрелище! Прекрасная дева, что задалась целью проникновения в кровать к старому пьяному хрычу, но не выдержала тяжести угрызений совести по поводу своего морального падения и свалилась в самшит. Моя открытая дверь тебя ждет!
— Я быстро. Только вы со мной не идите, а то администратор косится.
— Со мной не иди. Мне раньше послышалось или мы уже перешли на «ты»? Вернемся к этому моменту, идет? Уж коль скоро ты напросилась ко мне ночевать, хотя бы не бойся говорить мне: «ты». А то я, пожалуй, не открою балконную дверь, и на балконе будешь спать ты. Вместе с летучими мышами, что тебе очень пристало.
— Вот и нет! Жди.
Санса тенью скользнула в разъехавшуюся дверь и, торопливо пожелав «Спокойной ночи!» администратору, прошла по коридору. Сандор слышал, как хлопнула дверь.
Не забыть бы забрать из холла вино. Пташка уж, наверняка, подсуетится и назло ему сделает все быстро.
Похоже, он на нее дурно влияет. Сигареты, усмешечки эти… Ее рука у него на груди… Стоп, нет! Не думать про это, вообще не думать!
Седьмое пекло, сигарет осталось так мало… Куда же делись те остальные три пачки? На балконе они бы ему пригодились… Как и вино…
Это будет долгая ночь…
Сандор вздохнул, медленно развернулся, и стеклянные двери услужливо раздвинулись. Он зашел внутрь и содрогнулся от неожиданной прохлады полутемного холла. Администратор оторвался от книжки, которую делал вид, что читал, внимательно взглянув на него. Сандор уныло махнул ему рукой, забрал от дивана свою бутыль и потащился, как на плаху, в сторону своего номера.
========== III ==========
Thereʼs a chair in my head on which I used to sit
Took a pencil and I wrote the following on it
Now thereʼs a key where my wonderful mouth used to be
Dig it up, throw it at me
Dig it up, throw it at me
Where can I run to, where can I hide
Who will I turn to now Iʼm in a virgin state of mind
Got a knife to disengage the voids that I canʼt bear
To cut out words Iʼve got written on my chair
Like« do you think Iʼm sexy»
Do you think I really care
Can I burn the mazes I grow
Can I, I donʼt think so
Can I burn the mazes I grow
Can I, I donʼt think so
Where can I run to, where can I hide
Who will I turn to now Iʼm in a virgin state of mind
Virgin state of mind
Kʼs Choice
Virgin State Of Mind
Отперев дверь, Сандор начал было искать, где зажигается свет, и тут же налетел на собственную сумку, что бросил днем у самого порога. Ноги его держали — пока не попадалось препятствий на пути. Пытаясь встать с треклятой сумки, при этом не разбив своей бутылки обо что-нибудь в темной комнате, Сандор влез ладонью во что-то холодное и липкое. Боги, что это еще за мерзость? Здесь уже кого-то прирезали? Сандор поднес испачканную ладонь к лицу и принюхался. Вино. Седьмое пекло, кажется, он разлил собственную бутылку с вином, ту, что принес днем! Он попытался нащупать опрокинутую емкость, но ничуть не преуспел — рука натыкалась то на ножки кровати, то на найденную ранее лужу, то на край сумки, что уже начинала подмокать в пролитом вине.
Сандор рывком оттащил сумку в сторону и встал. Голова от наклонной позы нехорошо кружилась. Тут он услыхал очень тихий стук по стеклу, словно птица постучала клювом. Пташка. Очень вовремя. Ну ладно, хотя бы окно, освещенное снаружи лунным светом, он видит. Сандор доплелся до балконной двери, попутно обнаружив, что джинсы на одной коленке тоже промокли в вине. Это были последние чистые штаны. Если только горничная хозяйки не постирает то барахло, что он оставил в усадьбе.
Пташка поцарапала окно еще раз, чуть сильнее. Сандор нашел ручку балконной двери, повернул — дверь не открывалась. Определенно, этот номер его ненавидел.
Он выглянул в окно. На длинном балконе, нервно переминаясь с ноги на ногу — опять босая, но держащая в руках какой-то мешок — стояла Пташка. Восходящая желтая, гладкая, как пролитый на стол воск свечи, луна резко очерчивала Пташкин строгий профиль и концы легкого облака ее волос, превращая золото в белое серебро. При любом освещении она была неповторимым чудом природы, совершенным до последнего штриха. Ее даже не портила короткая детская пижама. Без нее она могла показаться античной статуей — прекрасным творением руки гения, что позабыл лишь вложить жизнь в свое детище. Пижама, дурацкий пакет, порез на щеке — все это соединяло ее с реальностью, словно крича: «Смотри: я живая, я дышу — сегодня, здесь, сейчас!». Сандор потряс головой — может, не пускать ее?.. У него возникало ощущение, что, открыв эту дверь — Иные бы ее утащили! — он перейдёт в какую-то следующую фазу своей жизни. И она перейдет вместе с ним — это красивое, упрямое, ничего не желающее принимать в расчет дитя. Сандор вздохнул. Еще простудится, чего доброго.
Он постучал в окно, со своей стороны. Пташка тут же приблизила лицо к стеклу. Между ними было только освещенное бликами лунного света окно. И еще не имеющая конца и края бездна, которую Сандор сейчас, в этот самый момент, не покладая рук, копал, словно могилу, — для себя, своих чувств и надежд. Пташка вопросительно подняла серебрящиеся в лунном свете, кажущиеся почти белыми брови.
— Как открыть дверь? — прошипел Сандор вплотную к стеклу.
Пташка помотала головой с обреченным выражением и сказала, приблизив губы к щели оконной рамы:
— Под ручкой есть кнопка, маленькая. Надо ее нажать. То есть отжать.
Сандор кивнул и вернулся к злополучной ручке. Кнопка и впрямь там была. Он отжал ее, повернул ручку, и Пташка мешком ввалилась в комнату.
— Ну ты даешь! А зачем сидишь в темноте?
— Я не нашёл, где свет включается.
— Как хорошо, что ты меня пригласил! Теперь я знаю, почему…
— Я тебя не приглашал. Ты сама себя пригласила.
— Хорошо, пусть так. Может, мы все-таки включим свет, а?
Сандор был целиком и полностью «за». Темнота придавала всему происходящему какой-то неуловимый аромат интимности, а этого-то он и пытался всеми силами избежать. Пташка, задевая его плечом, — он отскочил на фут в сторону, ударившись спиной о дверцу шкафа, — прошла к входной двери и щелкнула выключателем. Комнату тут же осветил холодный тусклый свет аляповатой лампы на потолке.
— Так значительно лучше. А это что? Фу!
— Это — не «фу!». Это — вино. Я его разлил, пока искал треклятый выключатель.
— Теперь будет пятно на ковре.
— Ага, а еще — вина в бутылке осталось только на донышке… Мне, честно говоря, больше жаль вина. В пекло ковер!
— Как скажешь. Но будет же вонять. Уже воняет.
— Так иди к себе, там у тебя один сплошной нектар цветов. И магнолии. И душистые маньяки по углам, полагаю. А тут — вонючее вино, вонючий я…
— Очень смешно! Нет, теперь ты меня уже не прогонишь. Пришла — значит останусь.
— До завтра.
— Что значит «до завтра»?
— А то и значит. Завтра ты скажешь, что принимаешь приглашение своей тетки и до конца лета поживешь у нее. И все. Вместо привидений будешь бегать от Джоффа — он хотя бы реален, на наше с тобой общее несчастье.
— Ничего я такого не сделаю!
— Значит, я за тебя сделаю. Скажу, что у тебя истерики на почве падения, что ты боишься темноты. Еще чего-нибудь навру. Тетка твоя, вроде как, за тебя отвечает. Конечно, она тебя заберет.
— Это страшно нечестно и несправедливо! И жестоко — там же Джоффри!
— С этим не поспоришь. Хотя, я боюсь, что Джоффри для тебя менее опасен, чем я. И чем эти твои страхи.
— Джоффри меня тоже пугает. А вы — нет.
— Опять «вы»? У тебя даже для Пташки крайне короткая память.
— Хорошо, ты меня не пугаешь.
— Это потому что ты — глупая Пташка. А должен бы. Постой, но раньше ведь я тебя пугал?
— Да, но это тогда.
— А теперь? Что произошло между этим твоим «тогда» и «теперь»? Я не думаю, что сильно изменился…