Тернистыми и извилистыми путями, он смог-таки добиться нашего с Хэппи условного согласия. Повеселев больше обычного, остаток обеда Тони посвятил непрекращающейся трескотне о преимуществах выездов на природу, а мы, как истинно верные и преданные друзья, по традиции пропускали все мимо ушей.
***
«Надо бы навести порядок в локере» — единственная мысль, сопровождавшая меня на протяжении всего того времени, что я перебирала учебники по окончанию занятий. Голова была забита на манер железных полок. Конечно, каждый ученик мог оборудовать шкафчик изнутри, согласно своим предпочтениям и увлечениям, но у меня здесь ничего сверхъестественного не было — ни фотографий, ни открыток, ни, боже упаси, плакатов с музыкальными исполнителями, которые я считала пережитком крайне раннего подросткового периода.
Рассеянная, я не заметила, как некто подкрался ко мне сзади. И резкое желание захлопнуть шкафчик, несмотря на отсутствие криминального содержимого, накрыло с головой, едва раздался негромкий голос Хэппи:
— Тони попросил спросить, ты идешь?
Вот же бес. Точно из воздуха возник.
— Куда иду? — все еще рассредоточенная, дернула шнурки-завязки на рюкзаке, затягивая «мешочек».
— В машину.
— Мы едем с ним? — обычно мы добирались на общем автобусе, потому что Тони жил в южной черте города.
— Он сказал, что у вас есть какое-то дело, — лицо Хэппи приобрело налет озадаченности. Мы вышли на улицу, спускаясь по ступеням главного входа.
— У нас?
— Он так сказал, — Хэппи пожал плечами и нахохлился, хотя ветра не было. Он всегда так делал — поза со значением «разбирайтесь сами».
Тони, в самом деле, обнаружился на парковке, прислоняющийся спиной к машине и прячущий руки в карманах кожаной куртки. И он любезно напомнил мне, какая я растяпа, ибо сама просила подтянуть по физике перед грядущей лабораторной работой. Видимо, баскетбольным мячом часть интеллекта мне все-таки, выражаясь в витиеватой манере языка мистера Старка, вышибло.
Некстати вспомнился немаловажный факт: моя спальня запущена до той степени, в какой девушке совершать мелкую уборку уже бессмысленно, и она ждет выходных, дабы устроить капитальную. Экий коллапс назревал.
Мы завезли Хэппи первым. Едва тот захлопнул за собой дверь, меня снова сковало по рукам и ногам неловкостью. Привычное и сросшееся с кожей чувство, стоило нам остаться в каком-то смысле наедине, но все равно не самое приятное.
— Ты математику делала?
— А? — зациклившись на факте, что нам придется провести вместе неопределенное время, я не сразу сообразила, что он ко мне обращается. — Немного.
На лице мелькнула привычная полуулыбка. Так умел только он. Оставляя половину лица недрогнувшей и ухмыляясь — другой, растягивая губы.
Он прекрасно знал, что физико-математическое мышление — не по моей чести, как бы я ни пыталась вникнуть в суть и выполнить заданную на дом работу. Некоторые задачи, алгоритм которых я усваивала, более-менее выходили, но, дай мне что-нибудь навскидку, и я сяду в лужу самым натуральным образом.
Мне бы книжки читать да смотреть в интернете картинки с морем. Наверняка комически с его точки зрения. Спасибо хоть, вслух на смех не поднимает.
Дома нас не ждал никто, кроме Снежка. Он по натуре спокойный и староватый в принципе, но, заметив Тони, поспешил скрыться в гостиной. Сел у журнального столика, готовый в любой момент под него спрятаться. Травмированная психика, тяжелые воспоминания — не иначе.
— Будешь чай или горячий шоколад?
— Я буду все, что мне сможет предложить твой холодильник.
Глупый вопрос, согласна. Сколько бы Тони ни ел, он всегда будет иметь силы съесть еще.
Он ошивался на кухне, периодически что-то бубнил и путался у меня под ногами, пока я не попросила, наконец, сесть за стол и не мешаться. Тони возмутился, что мужчина здесь один. Но шепотом. Понимал: от моего настроения зависит благосостояние его желудка.
С тарелками поднялись наверх. Тони сразу растянулся вдоль кровати, а я честно старалась не смотреть на него без надобности. Не хочу запоминать, как он смотрится на моем «девчачьем» покрывале.
Он попросил показать тетради, пока я начала быстро-быстро перемещаться по комнате, стараясь воссоздать иллюзию порядка и пряча все, что попадалось под руки, с глаз долой. Те же носки — в выдвижной ящик с акварельными красками. Нечего ему смотреть, каких пингвинов я ношу на ногах.
Тони стучал согнутой в колене ногой по стенке, держа тетрадь перед собой.
— Не правильно, — подал голос после затянувшейся паузы. — Вернее, сначала ты все делала, как в классе, и могла бы выйти на сокращенную формулу, но потом сбилась в вычислениях. — Я только глаза закатила. Не удивительно. — Подай карандаш, — требовательно вытянул руку, а я благоразумно промолчала. Неловко, правда, что он вот так вольно исправляет все мои математические потуги на полях, но в данном случае гордость неуместна. По крайней мере, если бы я решила кому-то помочь с литературой или историей, то очень бы расстроилась, получив отказ и категоричное «спасибо-не-надо, сам справлюсь».
Он бормотал решение вслух, иногда пополняя монолог адресованными мне комментариями, но понимала я лишь определенную долю сказанного. Потом вдруг затих. Подозрительно затих.
Я заканчивала раскладывать учебники по полкам. Он со странной интонацией, будто скрывая смех, протянул:
— Пеппер. — Я замерла с книгой в руках, отчего-то не решаясь поворачиваться. — Ты ведь поедешь в субботу на пляж?
— Возможно.
— А на школьную вечеринку по случаю Хэллоуина? — голос его странно надломился.
— Скорее всего, нет…
— Не подумай ничего такого, просто я принял одну вещь за часть костюма и решил спросить, зачем тебе понадобились шапочки для близнецов?
Меня одновременно бросило и в жар, и в холод. Сознание на секунду помутнело. Я в защитном жесте прижала «Убить пересмешника» к груди, понимая, что не увижу ничего хорошего, когда обернусь.
Тони Старк лежал на моей кровати. Рядом с бедром покоилась тетрадь по физике. Он опирался на локоть и удерживал под подбородком лямки… моего бюстгальтера. Он натянул чертов лифчик на голову, подобно чертовой шапочке, и чертовы чашечки аккуратно обрамляли его череп, делая похожим на панду с синими ушами.
— Сними его! — я не заметила, как книга выпала из рук. Он наконец-то перестал себя сдерживать и залился смехом, откидываясь на покрывало спиной. Возможно, я была похожа на последнюю истеричку, но сложно оставаться в трезвом рассудке и здравой памяти, когда происходит… происходит… это!
Поганец еще умудрялся оказывать сопротивление и уворачиваться, прижимая лямки к шее. Мне пришлось залезть на кровать с ногами в целях открытия доступа к оккупации территории его головы и моего нижнего белья.
— Тони!
Он разжал пальцы, позволяя сдернуть с себя бюстгальтер.
— А что «Тони»! Веселенький лифчик, между прочим. Я оценил. — Не раздумывая, я ударила его пресловутым лифчиком по ноге. Он коротко хохотнул. — Господи, как мне нравится тебя бесить.
— А мне не нравится! — не нравится. Не нравится — это мягко сказано. Не нравиться может бейсбол, минералка без газов или веснушки на щеках. Я же пребывала в состоянии фатального бешенства!
И стыда. О, пресвятые угодники, как же хотелось провалиться сквозь землю в этот момент и стереть память каждому, кто имел честь когда-либо быть со мной знакомым.
Тони тихо посмеивался. Мы все еще находились в пределах одной кровати. И я сидела впритык с его боком.
Бюстгальтер маячил перед глазами, удерживаемый слабо трясущимися пальцами. Ничего особенного; никаких вкладок, кружев, стразов, что там еще может быть… простая синяя тканевая деталь гардероба с желтыми цветочками. Слишком много цветочков. Можно ли это соотнести с выражением «дети — цветы жизни»? Сомневаюсь, ибо по возрасту каждый из нас в течение года официально перестанет считаться ребенком. Значит, виной всему социальное разделение представлений о поведенческих моделях и личностных качествах мужчины и женщины. Хотя, какая к черту разница, зачем производители лифчиков украшают чашечки цветочным орнаментом. На смену раздражению медленно приходило всепоглощающее чувство неловкости и обиды.
Не знаю, почему мое состояние можно было описать не самым высоколитературным эпитетом «паршивое». Я полагаю, что для двух лучших друзей детства это не должно становиться своеобразной мини-пьесой жанра драмы. Друзья бы над этим посмеялись, как с юмором воспринимал ситуацию Тони.
Друзья.
Если бы он еще в самом деле являлся для меня только другом.
Я честно старалась не выставлять подавленность напоказ, но Тони все заметил. Благо, ему хватило ума не задавать вопросов. Он лишь предложил позаниматься непосредственно тем, с какой целью мы собрались в этой спальне, и ближайший час был посвящен физике.
Хотя отвлечься от бурного эмоционального всплеска мне до конца не удалось.
А когда входная дверь за ним закрылась, и мне, подводя уборку к концу, довелось вновь наткнуться на адскую вещицу, я коротко и неожиданно для самой себя разревелась.
Я ненавижу его. Я ненавижу эти руки и ненавижу этот кусок ткани, который они держали.
Я ненавижу себя за то, что могу так легко раскиснуть от самой незначительной детали, связанной с ним.
========== 3. ==========
— Я не понимаю, — Тони лавировал среди учеников, пытаясь перекричать галдящую толпу на перемене, не прерывая диалога со мной. Однако весьма успешно, — на кой черт японцам было бомбить всю воздушную базу и флот, если ведущие государства Лиги Нации буквально коробило от одного слова «коммунизм»?
— Потому что Япония еще в тридцать третьем вышла из Лиги, — голос у меня был негромкий от природы, и приходилось старательно надрываться, дабы он услышал. — На тот момент она действовала, согласно берлинскому Антикоминтерновскому пакту.
— Тем более! Антикоминтерновский — на то и антикоминтерновский, чтобы воевать против интернационала, — спасибо, капитан, — вот на СССР бы и нападали. Тем более, у них уже были какие-то конфликты на морях…
— Вообще-то, это были река и озеро Хас…
— Не надо меня учить! — он вспылил беззлобно, но со всем присущим темпераментом и неизменным принципом «озвучь первое, что пришло в голову». Еще один камень в огород причин, почему у Тони Старка столько недоброжелателей. Незнакомая девушка обернулась в нашу сторону. — Я к тому, что и в Японии, и в Германии, и в той же Италии господствовали фашизм и нацизм, так какой был смысл нападать на нас, если под боком противоборствовал и жутко бесил социализм?
— Япония в принципе не могла выступить против СССР, между ними был подписан пакт о ненападении. И они, между прочим, честно держали условия договора.
— Бред. Никто в это время не вел честную войну. Гитлер подписывал пакты и спокойно разрабатывал «Гельб» и «Рот»*, а они вдруг решили выделиться. Кому это, к дьяволу, надо?
Сложно было понять, обращается ли он непосредственно ко мне или же разговаривает сам с собой. За Тони подобное поведение замечалось неоднократно.
— Япония боялась советско-германского соглашения.
— О да, и поэтому они решили: а давайте-ка подорвем американскую гавань! Эй, Хэппи, — мы подошли к кабинету химии, встречая нашего внезапно пропавшего после истории «третьего мушкетера». — Сядешь с Пеппер? Я за вами буду.
— Ладно.
Едва получив согласно-равнодушное пожатие плечами, Тони вновь обернулся ко мне. Привалился плечом к стене, скрестил руки на груди.
— На чем я остановился?
— На том, что политик из тебя никакой.
Он закатил глаза.
— Я всего лишь полагаю, что их действия были идиотскими. К тому же бессмысленными, учитывая, что авианосцев и подводок в бухте не было и, следовательно, они не пострадали.
— Они же не только хотели нейтрализовать весь наш Тихоокеанский флот, — я неосознанно скопировала его позу; странно оно случается — будучи знакомым с человеком много лет, ты не понимаешь, как перенимаешь его жесты или некоторые привычки. Все происходит машинально, бессознательно. — Давно было понятно, что конфликтов не избежать, тем более побужденных действиями обеих сторон в Китае. Естественно, они взъелись, когда мы направили против них «Летающих тигров»*. Мало того, что поводов развести войну хватало, так еще не забывай, что Япония стремилась к господству авиации в регионе, свободе действий на юго-востоке Азии. Они хотели разгромить все линейные силы США, — тирада подорвала способности моих легких, и риторический вопрос трансформировался в вялый скачок тона на октаву, — они их разгромили.
— Правительство не могло не знать об угрозе нападения, если назревали конфликты.
Упертый дурак. Ты можешь хоть раз в жизни согласиться со мной, не прибегая к бесконечным спорам?
— Правительство знало, но по большому счету игнорировало ситуацию, — странно, но я вдруг начала закипать. — Что говорить, если Рузвельт накануне налета прервал совещание с адмиралом и отправился на процедуры? Мы сами провоцировали японцев и закрывали глаза на донесения разведки, — меня начинало, что говорится, уносить в дебри, среди которых я могла глаголить часами. Моя отрада и злобный рок мой — сдвиг на историческую тематику вкупе с близким принятием всего к сердцу. — Рузвельт предполагал атаку, но все готовились к тому, чтобы Япония первой нанесла удар. И, может, не было бы таких потерь, если бы не относились ко всему так халатно, если бы тот же Маршалл, который предпочел конную прогулку… да в чем дело?
Тони прикусывал щеку изнутри, скользил взглядом по моему лицу и тем самым неимоверно смущал. Я поглядывала на него изредка, увлеченная обуревавшими эмоциями, мысленно чертыхалась и молилась, чтобы он перестал пялиться. Дело понятное, желаемое ставило под вопрос мои интеллектуальные задатки — Тони всегда смотрел на людей так, как ему хотелось, и столько, сколько считал нужным. Никакие уговоры или угрозы не могли заставить его отвернуться — он только назло станет прожигать ментальные дыры в твоих глазных яблоках.
Внутри все бурлило от вспышки со звоночками злости и его поведения, бесившего не меньше американского правительства.
— Ботаник ты, вот в чем, — наконец, после паузы вынес свой вердикт. Лицо оставалось серьезным, но в глазах плясали шальные черти.
— Да ну тебя, — я отстранилась от стены и демонстративно пошла прочь. Задела плечом, хотя конечной цели пути не имела.
— О, вы только поглядите, обида в чистом виде, — громко раздалось за спиной.
Улыбка против воли перекосила губы, за что появилось желание дать себе хорошую оплеуху. Прекрати так на него реагировать, дьявол бы тебя побрал. Ты знаешь этого павлина со времен возникновения Спарты, пора бы научиться контролировать мышцы собственного лица.
Рассудок твердил оставаться строгой и совершенно незаинтересованной в происходящем, покуда где-то внутри, в районе горла и грудной клетки, разгорался пожар. Глупой и детской вспышке негодования хотелось рассеяться под взглядом лучшего друга, только бы не ссориться, не противоборствовать с ним. Друга. Конечно.
Друг.
Слишком красивый он был в данную минуту: огонек ребячества в глазах, растрепанные волосы, развязная поза и руки, скрывшиеся в карманах джинсов. На такого Тони невозможно было злиться. Только прижимать ладошки к горящим щекам и риторически спрашивать себя, почему он такой очаровательный мудак.
— Великая честь — тратить на тебя собственные нервы.
Он подошел ко мне, уже не скрывая задора. Зачем-то пристроил руку на плече. Пришлось задрать голову, чтобы иметь возможность видеть его лицо.
— Откуда ты все это знаешь? — сильно было желание сказать, что взгляд глаз напротив потеплел больше обычного, но глупо обманывать саму себя. Просто тоненькие морщинки в уголках глаз создавали иллюзию сокрытой в глубине улыбки. Просто выгодное освещение. С ним часто такое случалось — особенно в полумраке моей комнаты, когда ресницы бросали длинные тени на щеки, кожа казалось загорелой больше обычного, а сам он рассказывал очередную сумасшедшую историю из своей жизни. Такой взгляд обращался в мою сторону, когда я глупо смеялась над тем, как он пошел в еще не открывшийся магазин, и как думал, что вылетевшая со шваброй уборщица сейчас элементарно снесет ему голову — не могла себя контролировать, представляя ломящегося в двери Тони и эту фурию в фартуке, с лязгающим ведром в свободной руке. Так он смотрел на Хэппи, листающего журналы о диких животных и напевающего под нос мотивы Джонни Кэша.