Мэтт был испуган. Он не понимал, где находится и какова цель его пребывания в этой комнате, у этого стола. Молодой человек напротив – соблазнительный, как золото, будто протягивает невидимые руки и обхватывает, хватает, держит.
– Я спать, – Доминик затушил своей сигаретой уголёк, прикоснулся рукой, настоящей, к плечу на секунду. – Не сидите долго, мистер Беллами.
Он кивнул.
– Встаём через шесть часов, – послышалось из темноты, и тут осталась только одна искорка. Скрипела бумага с каждым вдохом, дышать дымом и смотреть на тлеющую смерть хорошо.
Эта мысль отрезвила его. Принц будто по наводке потёрся о ногу, и Мэттью встал, чтобы открыть окно. Голову словно промыли изнутри ледяной водой.
Он включил там, в голове, песню и пошёл в душ. Стало ещё более холодно, и внутри, и снаружи. Внутри будто жил неподчиняющийся его уму монстр-неудачник, который боится сам себя. Как в детских мультиках – маленький и встрёпанный, весь грязно зелёный, сжавшийся в комок.
Мэттью никогда не отличался образным мышлением. Он думал словами, слова выстраивали целые высотки, поддерживали друг друга, одна огромная нарастающая конструкция, чудовищная в размерах конструкция. Убрать один кирпичик – разрушить всё.
Потерев глаза, он медленным, неуверенным шагом отправился в темноту, пытаясь вспомнить, где что стоит. Рациональность снова взяла верх, и Мэттью закашлялся – рвалась мокрота вперемешку с соплями. Снова простыл.
Хорошенько прокашлявшись, он представил, что будет наутро, угрюмый, осудил сам себя. Всё нужно делать своевременно. А спать нужно было уже как минимум на протяжении трёх часов.
Он заснул крепко, почти сразу же. Доминик не спал, когда он пришёл – переполз на спину через некоторое время. Это Мэттью всегда чувствовал во сне. Он падал в глубины своего подсознания на этих моментах.
Было в какой-то момент так удобно, под утро. И только потом он заметил, когда Доминик ушёл в душ, виляя задницей (его всегда хорошее с утра настроение частенько раздражало), что этого постельного у него никогда и не было.
Забравшись за шторку к Доминику, он немного подумал и спросил:
– С каких пор вы покупаете постельное?
– Это моё, – он откинул голову, подставляя пахнущие арбузом волосы под упругие струи. Мэттью потянулся за гелем, касаясь локтем горячей кожи. – Купил ещё с мамой, а потом забыл здесь.
– Я его так и не нашёл, – Мэттью позволил себе на секунду обнять горячее тело, а после совсем сдался и положил голову на спину Доминика.
– Нужно было раньше ложиться.
Не найдя в себе сил для колкости, Мэттью снова удивился тому, каким горячим всегда был Доминик (в плане температуры тела, конечно). И усмехнулся. Сказать ему – расцветёт в нахальной улыбке и выдаст что-нибудь глупое, но такое ховардовское.
Поэтому Мэттью молчал и позволял мыть себя, прикрыв глаза. Он даже не заметил, как повернулся лицом к нему Доминик, как водил влажными руками где-то, где это не совсем прилично.
– Никогда не считал вас ленивым человеком, – Доминик улыбался одними губами, когда Мэттью открыл глаза. И застыл. Не смотрел ни на что в особенности, но выпал в другую часть своего мозга.
Доминик почему-то был достаточно мил, чтобы просто обнимать за шею, пока кожа не начала покрываться противными волдырями от переизбытка влаги. Подал чистое полотенце, вымазал всю раковину в креме для бритья, пел в жужжащую щётку, пока чистил зубы, изображал из себя бога, вертя бёдрами.
Ему вовсе не мешало молчание, он находил чем развлечь себя и Мэттью заодно. Посвятив ещё полчаса разговорам о том, что лучше взять с собой, они незаметно для себя самих оказались на диване. Всё-таки дух государственных выходных был целебен для каждого британца в отдельности и всего Королевства в целом.
В конце концов, Доминик затих. Вцепился в горячую кружку пальцами, подсунул ноги под ноги Мэттью.
– Пора собираться, – вдруг счёл нужным сказать Беллами. Десять минут до девяти, уже пора было выдвигаться, чтобы успеть купить билеты.
– Только позвоню.
Мэттью не пришлось даже ничего говорить, чтобы выразить своё недоумение – его бровь метнулась вверх сама собой.
– Знаю, знаю. Просто забыл, с кем не бывает, – бормотал Доминик, вытаскивая из шорт телефон, зачем-то вышел из комнаты. Интересно, сколько раз он вот так заявлялся домой? Редко, но раньше, до того, как мистер Беллами мог его знать.
В состоянии релаксации было как-то некомфортно. Он ждал подвоха, а его не было. Принц прошествовал по столику, мимо горячей кружки Доминика, и прыгнул аккурат на руки.
– Я хотел выпить чаю, юноша, – пробормотал Мэттью. Он не мог ни погладить маленькое чудище, ни поднять руки, чтобы отпить хотя бы немного. Мистер Беллами не любил свой чай горячим, но всё же.
Он закатил глаза, когда Принц начал мурлыкать и тыкать головой в подмышку, там же слюнявя материал почти новой рубашки. Мэттью пожалел, что уже оделся на выход, но убрать с себя кота не было сил.
– Готово, – Доминик явился как спаситель. Он был ещё был в домашнем, в старой голубой рубашке мистера Беллами. Проходя мимо, Доминик одной рукой подхватил кота и повесил его себе на плечо, поглаживая вмиг попытавшееся вырваться создание. Но Доминику было всё равно, чего хотел Принц. Кот тоже не хотел сдаваться, пытался царапать и рвать старый материал, отпихивал лапами, но Доминика это только забавляло.
В итоге, коту всё-таки пришлось лежать на коленях пьющего свой чай Доминика, скосив уши в недовольстве.
– Давайте поедим ещё чего-нибудь, – попросил Доминик.
– Вы ешьте, я не буду.
– Есть нечего.
Пока Доминик не уточнил, Мэттью так и не понял, причём здесь он.
– Можно мне ананасовый салат?
Хмыкнув, мистер Беллами заметил:
– Может, поедем в ресторан, к чёрту Стокпорт?
Доминик пихнул его ногой и поднялся.
– Сделаю бутерброды. А ананасы с собой возьму. Потому что вы собираетесь сделать мне этот салат.
Через полчаса им всё-таки удалось сгрузить пару небольших походных сумок у дивана.
Доминик предлагал взять то одно, то другое, а потом вдруг заткнулся и начал складывать вещи, которые подавал ему Мэттью.
– Надеюсь, Мэри не будет против меня видеть.
– Я предупредил, – Доминик улыбнулся во все зубы. Первый признак катастрофы. Но внутренний параноик видимо слишком уж устал за последние пару месяцев и взял себе отпуск.
Кивнув, Мэттью сел на диван.
– Когда помоете посуду – я вызову такси, – Доминик открыл рот, но Мэттью уточнил раньше: – Тарелка на столе и две кружки на балконе.
Он сел на диван и почесал затылок, вздохнув в лучших традициях. Любимое занятие – отсиживаться дома по праздникам – отменялось. К тому же до него начало доходить кое-что.
С Мэри придётся объясниться.
– Вы рассчитываете, что я поговорю с ней? – уже в такси спросил мистер Беллами.
Доминик пожал плечами и снова улыбнулся.
– Как знаете.
Само по себе наверное было странно, вызывало подозрения то, что ваш сын приезжает домой в компании своего наставника. С засосами на плече.
Мэттью предпочёл увлечься тривиальными пейзажами за окном. До вокзала было ещё десять минут езды. Он мысленно пересчитывал свои финансы, вспоминал, все ли необходимые документы они взяли с собой (Доминику ещё нужно было составить план работы над практической частью). Хотя мистер Беллами сомневался, что у них будет время думать о курсовой. У Доминика точно не будет.
По радио крутили новый сингл Леди Гаги, нога Доминика дёргалась в ритм, за рулём была женщина. Её внешность была приятна мистеру Беллами. Было в ней что-то такое резкое, хулиганское даже. Такие всегда обходили его стороной. Он был слишком скучным, если ему не предлагали выпить, конечно.
Его мысли возвращались к Мэри то и дело. Доминик говорил, что она ведёт кое-какое хозяйство на участке, выращивает пару кустов с розами, которые так и не зацвели ещё при нём, поэтому он ей не верил. Сезон был самый хороший для посадки морковки. Если она вообще сажала морковку.
Вдруг стало очень неловко. Он окинул Доминика долгим взглядом. Что-то в молодом мистере Ховарде менялось с каждым днём, если не с секундой. Взросление, вопреки закону нарастания прогресса, достигало своей максимальной эффективности и скорости именно в юношеский период. Доминику ещё столько предстояло осознать до достижения двадцати пяти лет. После – скука, по большей части.
За редким исключением самого мистера Беллами.
Я настолько слоу, что моё осознание всего-то растянулось до тридцати.
Он не понял, что произошло, когда Доминик протянул вперёд двадцать фунтов. Сумма была маленькой, что очень радовало.
– Всё?
– Выходите, мистер Беллами, – хихикнул Доминик.
– И кстати, хороших гос. выходных, – сказала женщина.
– И вам, – ответил он и ударился головой, пока выбирался из машины.
Доминик даже упустил повод отпустить по этому поводу шутку, только повёл за локоть к месту для курения. Левое плечо оттягивал вес вещей, тревожные мысли посещали его, когда он думал о Принце, который остался совсем один (Кристофер обещал заезжать раз в день).
– Как будто на месяц уезжаете. Хватит, – мягко упрекнул Доминик, его глаза светились шалостью.
– Всё в порядке.
Судя по выражению лица, Доминик не поверил. Мистер Беллами пожал плечами. Честно сказать, ему больше хотелось уже оказаться в поезде и окунуться в чтение о Париже.
В поезде к мистеру Беллами вернулось безразличие ко всему сущему, и Доминик прекратил попытки его расшевелить. Он погрузился в чтение литературы, точнее, попытался погрузиться, но было заметно, что это безуспешно – он то и дело поглядывал в окно, на пустые сиденья напротив, на мистера Беллами.
Тот в конце концов предложил, когда Доминик спрятал телефон в карман, отпустив короткий вздох:
– Поспим? – и протянул наушник.
Инструментальная электроника, настоящая классика, созданная одним из богов мира сего, вгоняла его в ещё больший транс, но Доминик покачивал ногой и явно не собирался засыпать, вплоть до самого момента когда на самом деле вырубился на пару минут.
– А почему случилось так, что они начали работать над совместным проектом? Ведь он не просто так ушёл.
Приятно удивлённый вопросом, Мэттью начал перечислять реальные факты и, подгоняемый вопросами Доминика, выразил свою точку зрения.
– Они даже не встречались в процессе работы, что, в наши дни, не такое уж и удивительное событие. Думаю, они никогда и не были врагами. Этот проект породила общая любовь к электронике.
Доминик снова заснул в один миг, и Мэттью даже завидовал ему в этом. Стоило голове Доминика коснуться подушки, он тут же засыпал, будто по команде, пока сам мистер Беллами обдумывал события прошедших дней и сожалел о каких-то нелепых мелочах, вроде неудачно прерванных преподавателей (зашёл бы он попозже, и всё было бы куда удобнее) или потраченном ни на что фунте.
Он очень давно не слушал подделки, и, как и всегда, они вызывали только лишь приятные ощущения в груди и транквильность в голове.
Доминик потрудился узнать что-то о том, что он любил всю жизнь и больше неё. Религиозные идеи витали в его голове. Боготворить можно было характер, душу, ум, тело. Все эти элементы были разными и универсальными, как сама природа: вода, земля, ветер, огонь.
Он очень ценил способность Доминика без лишних усилий поддерживать форму – Доминик был со всех сторон подтянутый, приятный, гладкий, но твёрдый, золотой, но светлый. В душе его тоже было черным-черно.
Мэттью часто восхищался его соблазнительностью, способностью взывать не к уму, а к телу, внимать его ощущениям, а не словам. Доминик раньше, понял Мэттью, специально доставлял ему дискомфорт.
Точно; и ведь он признавался в этом. Домогался, доказывал, что Беллами не такой уж и железно-холодный. Вызывал реакцию.
Поэтому спокойствие было столь непривычным, напрягало куда сильнее дискомфорта. Дискомфорт был для Мэттью водой, естественной средой для существования. Ему казалось, что он вдруг потерял какую-либо массу, или большая рука резко дёрнула рычаг и выключила гравитацию – он парил, не чувствуя вокруг себя опоры. Этой опорой медленно становился Доминик, которому Мэттью учился доверять заново.
Доминик сопел заложенным носом во сне, иногда морщил нос и вздыхал, но вдруг хихикнул пару раз во сне. Его губы; о, эти губы! Такие широкие, такие сочные, не то что у Мэттью. Тонкие губы – признак малодушия.
Наглая ложь, ведь душа у него была как глубокая пропасть – туда просто не стоило заглядывать без фонарика, а уж с ним тем более. Сам себе льщу.
Доминик проснулся от объявления об остановке.
– У меня уже рефлекс выходить покурить на Саффолке.
– А как же вещи?
– Закиньте кейс наверх, закройте. Достанете, когда вернёмся. Я бы ещё выпил кофе, – приговаривал Доминик, уведомляя о своих мыслях Мэттью, пока запихивал свой рюкзак на верхнюю полку.
– Поверните его боком, – наставил Мэттью, и багаж тут же влез.
Доминик принял и засунул и его вещи тоже, нащупал в кармане сигареты и подтянул чёрные джинсы, поворачиваясь спиной. Не заценить его задницу было бы преступлением. Улыбаясь, он отправился за Домиником, чувствуя себя хулиганом. Тот был не в курсе, и мелкая шалость безмерно радовала Мэттью.
Кофе обнаружился в ближайшей кафешке на станции, и они выкинули скуренные до фильтра сигареты в мусорку как раз когда женщина объявила о том, что их поезд отбывает. Погрузившись в то же настроение, в котором и были, будто остановив время на короткий перерыв в пути, Мэттью не отказал Доминику в удовольствии устроиться на нём именно так, как ему удобно. К концу пути Мэттью был разбит, ему виделись неясные картинки за время короткой дрёмы – видения из музыкальных видео вперемешку, бог в белой алкоголичке с библией, ещё один в чёрной рясе до пола (откуда это – понятия не имел), разлучённые возлюбленные, несчастные люди и многие другие. Он бродил среди них, как будто они были экспонатами в музее, смотрел и не мешал, витал духом среди них.