– Мам, – промычал Доминик себе под нос, падая на софу. Взгляд снова зацепился за её портрет рядом с телевизором на полке. Высветленные волосы и такой же длинный нос с горбинкой. Его на самом деле начинало мучить нечто отдалённо напоминающее совесть, когда он думал о том, что Рождество проведёт со своим другом и преподавателем в Лондоне, а Новый Год – выслушивая жалобы пьяного Харрисона, потому как денег на билет уже не останется. Он с нетерпением ждал, когда же сможет пойти в школу, так ему хоть не пришлось бы влачить своё жалкое существование на почти полном безденежье. Но мама всегда выносила всё молча, и потому оставалось только вздыхать и судорожно перебирать варианты.
Она всегда была рада пожертвовать ради него чем угодно, даже отношениями с собственным мужем. Хотя об этом ни мать, ни сын старались не вспоминать.
Этот самый сын покрутил телефон в руке, постучав трубкой по губам в нервном жесте, и только собрался набрать нужный номер, как на мобильный пришло сообщение: «Еду с выпивкой. Жди и не кури».
Чертыхаясь, Доминик лениво поднялся с софы, чтобы натянуть на ноги джинсы и запихнуть сигареты в карман. Он-то собирался перекурить пару раз, пока Эдвард не начал дымить на его же крыльце. Крис снова был у Келли, Доминик уже привык к его кочевому образу жизни (правда, кочевал он меж двух мест, но для него и его феноменальной лени и это было тяжело).
Спустя полчаса напряжённого мыслительного процесса и разговоров со скучающей Мэри, Доминик не был в настроении веселиться – его всё ещё одолевали мысли о том, как помочь матери. У той, как и прежде, навалом было мелких проблем, которые решить можно было очень легко, но ей и этой малости хватало, чтобы донельзя расстроиться. После очередных пожеланий успешной сдачи всех экзаменов и наличия свободного времени, за которое он мог бы навестить её, она со счастливым вздохом и ещё одной похвалой положила трубку.
Эдвард ввалился будто к себе домой, прижимая к груди какой-то диск и бутылку с чем-то спиртным, вероятно, игристым вином, и возжелал чего-нибудь на закуску. По нему было видно, что он начал не полчаса и даже не час назад, потому был весел и улыбался с довольством, присущим только накатившим пару стопок людям.
Ховард лишь поразился его беззаботности, прекрасно зная лучше самого Эда, сколько тому нужно было сдать за декабрь.
– Мы будем танцевать, – сказал тот, плюхнувшись на шаткий стул на кухне, пока Доминик нарезал батон.
– Ты обо всём позаботился, я смотрю, – он кивнул на диск, раскладывая масло и сыр по столу.
– Уж прости, – не теряя времени даром, Харрисон взял предложенный ему штопор и принялся за бутылку, – но сегодня я собираюсь просвещать тебя!
– Это каким же образом, – фыркнул Доминик, сосредотачиваясь на нарезании ингредиентов – он терпеть не мог косые бутерброды.
– Этот диск мне когда-то давал мистер Беллами…
– Можешь не заканчивать.
Специально перевернув коробочку обратной стороной, чтобы Доминик мог просмотреть список композиций, Эдвард улыбнулся.
– Раз уж я собрался забивать на это дело, хотя да, на что вообще было надеяться, – он поднялся, отправляясь на поиски какой-либо посуды, из которой можно было бы выпить, сохраняя хоть какие-нибудь приличия, – я ведь знаю его столько лет, ужас, в общем… о чём… да.
Он нашёл пару старых кружек и принялся разливать приятно пахнувший чем-то терпким алкоголь. Диск, который разглядывал Ховард, сплошь состоял из композиций одного исполнителя, с редким исключением на ремиксы менее известных песен. Эдвард продолжал болтать, но вдруг заключил:
– И начать следует с этого!
Доминик принял старую кружку Криса с красной потёртой надписью бренда какого-то кофе из его рук и, неловко чокнувшись, выпил содержимое залпом, ощущая приятно оседающее послевкусие вина, которое, как явление, не очень-то любил.
– Верну ему. Он помнит, он всё помнит, – улыбнулся Эдвард, подхватывая один из уже готовых бутербродов и получая за это лёгкий укоризненный шлепок по руке от Доминика. – Я знаю, что достал тебя. Поэтому мы будем танцевать.
Харрисон исчез в дверном проёме, что-то развернул, судя по звукам, в небольшой гостиной, вызывая у Доминика, укладывающего бутерброды на тарелку, обречённый вздох, и вскоре из темноты раздался ненавязчивый электронный бит. Судя по простому звучанию, песня была из самых ранних, но Ховарда не особенно интересовало творчество культовых исполнителей, пока он не чувствовал, что под песни можно танцевать.
Спустя половину бутылки, конечно, он смог бы танцевать под что угодно, и потому Эдвард воспользовался случаем, подхватывая Доминика за руки и выводя на потёртый ковёр. Одним щелчком пульта он задал ритм всему происходящему далее, и Ховарду спустя пару минут не казались скучными те же песни, под которые начиналась небольшая, домашняя попойка. Таких у них было за пять лет знакомства не счесть, но чем-то в этот вечер Харрисон подкупал – то ли своей уверенностью в том, что тому вечеру было суждено что-то изменить в его сознании, то ли не исчезавшей из его движений лёгкостью.
Доминик был активной личностью в любых вопросах, легко внедрялся в любые группы, любил выводить людей из заблуждения, в общем, наслаждался возможностью проявить инициативу в любом вопросе, но в танце совершенно менялся местами с Эдвардом, в этом плане бестолковым. Эдвард вёл. Доминик чувствовал себя году в восемьдесят седьмом. Он даже попытался прикинуть, сколько лет было мистеру Беллами в то время, и не смог – его тело уже сопротивлялось любым попыткам контроля, несмотря на совсем небольшое количество выпитого.
– Но мне всё недостаточно, никак не получить сполна! – профальшивили оба, обнимаясь в танце, и рассмеялись, не прекращая двигаться под заурядный бит.
– Курить? – предложил Доминик, получив по-девичьи радостный поцелуй в щёку.
– Да! Вечеринка только начинается, – рассмеялись в ответ, пошатнувшись в сторону выхода.
*
И всё-таки вечеру было суждено закончиться утром, и не самым радостным из всех возможных вариантов. В задымлённой гостиной (благо, дым был лишь сигаретным, и ничего более они не смогли вытворить пьяными руками), лёжа на полу, студенты встречали рассвет под последние отзвуки неизвестно как вклинившейся в момент, тихой песни.
– Притворяйся дураком, играй грязно – мне нравится это, – бормотал Эдвард слова. Кажется, за прошедшие полгода он успел разучить всю дискографию наизусть.
Доминик не понимал до конца, что произошло, но Эдвард каким-то невероятным способом лишь усилил в нём чувство душевной тревоги, когда как сам был абсолютно спокоен, погрузившись в своего рода аморфное состояние. Доминику казалось, что Харрисон сыграл роль донора, накачав его сполна ненужными эмоциями, и тем вызвал ответную реакцию.
– Нет, – сказал Ховард, потянувшись, чтобы с досадой обнаружить отсутствие в пачке сигарет.
– Что, нет? – прошептал Эдвард.
– Диск остаётся у меня.
____________________________________________________________________________
[*] Если у вас есть какие-то проблемы…
[**] Найдётся. Особенно касательно моего лучшего друга. Но, думаю, в этой ситуации помочь себе сможем только мы сами. В любом случае, спасибо за беспокойство.
[***] Пожалуйста. Надеюсь, вы удачно выкрутитесь, мой способный студент.
[****] Ясненько вам?
========== О дружбе ==========
Последние приготовления были завершены вовремя. Хотя и пришлось пару раз поспорить с Честинг за главенство - девушка явно не понимала, почему ей не позволяли руководить совместной работой птенчиков мистера Беллами (на самом деле лишь потому, что так хотелось Доминику Ховарду). Доминик с удовольствием погрузился в сбор документов и организацию совместных мозговых штурмов, то и дело заслуживая внимательный взгляд преподавателя. Это взаимодействие всё больше и больше становилось похоже на игру – оба соревновались в меткости взглядов, считая, что замечают и игнорируют лишь взгляды другого, а свои оставляют вполне незамеченными.
Эдвард же переживал не самые приятные времена, ведь после третьей посещённой лекции Доминик не выдержал потоков иностранной речи, вгоняющих его в состояние лишней загруженности, хотя студент и понимал – самое время было начать более усердно изучать ещё один язык. Откладывать это дело было бесполезно – магистерскую работу о сравнении языков и различии методов их преподавания все равно нужно было писать в следующем году .
Тем временем Доминик сидел за кафедрой на стуле мистера Беллами и листал его инстаграм. За окном нещадно лил дождь, Плимут входил в сезон одних из не самых своих приятных погодных условий: температура была недостаточно низкой для нормального снега, поэтому приходилось довольствоваться серыми днями и слякотными дорогами.
– Доминик, – послышался спокойный голос из лаборантской. – Принесите мне серую папку.
На самом деле это была разрядная документация, там и хранились все файлы студентов, включая дополнительные рекомендации преподавателей, которые те оставляли по окончанию курса какой-либо дисциплины, но они называли её только так – серая папка. Просто и сердито. Таким был весь мистер Беллами.
Доминик оглянулся в поисках чёрной ручки, зная, что без неё не обойдётся, а гоняться десять раз туда-сюда ему было лень.
Он переместился на стул за столом мистера Беллами, напротив него, закинув ногу на ногу и съезжая с твёрдого неудобного сиденья (после того комфортного стула в аудитории). Тот окинул студента взглядом, будто задумчиво, и предложил:
– Чаю?
По лицу Ховарда медленно расползлась улыбка.
– Вы будете? – он пролез боком к подоконнику, усмехаясь про себя, когда понял, что Эдвард бы всё отдал, лишь бы предоставить преподавателю подобный обзор. Но сам поспешил не оказаться в неловкой ситуации, которую предусматривало отсутствие свободного места в этой каморке.
– Пожалуй. Сейчас внизу наверняка всё занято, – он имел в виду столовую. Если мистер Беллами и сидел там, то занимал всегда одно и то же место у окна, однако оно могло оказаться занятым кем-либо из преподавателей. Степень его недовольства Доминик легко научился определять по прищуру глаз.
Пока Доминик ставил всё тот же обтёртый чайник с отломанным носиком на подставку, его телефон, оставленный на столе, завибрировал, наверняка выдавая загоревшейся подсветкой последнюю просмотренную фотографию.
– Ай-яй-яй, мистер Ховард, – в голосе преподавателя послышалась усмешка. – Вы решили устроить мне полноценную слежку.
– Так ведь не моя прерогатива, мистер Беллами. У нас в коллективе есть куда более любопытные дамы, – Доминик улыбнулся своей маленькой мести. Беллами понял, на кого указывал тонкий намёк.
– Вас не удручает такое отношение? – преподаватель склонил голову, что скорее всего означало лёгкое любопытство.
– Нет. Я прав, это всё решает, – чистосердечно признался Доминик, – и её ошибочные суждения – последняя из моих проблем и первая из её.
Получив понимающий кивок, Беллами склонил голову над раскрытой на нужных файлах папкой. С ним у студента и правда оказалось куда больше общего, о чём и пыталась ему сказать Майоминг месяцем ранее. Этот месяц пролетел, надо заметить, совсем незаметно.
Доминик снова вспомнил перепады настроения Харрисона, отца которого выписали без указаний чёткого диагноза. Тот огорчался, бросался в крайности, писал мистеру Беллами тайные послания и сжигал их, надеясь на Доминика, как на своего засланца в неизведанные территории. Сам преподаватель, ранее поддерживающий хорошие отношения с Эдвардом, смирился с полным игнорированием почти что сразу. Со стороны могло даже показаться, что мистеру Беллами было в радость отстраниться от постороннего человека, но это было не так.
Ему лишь не нужны были лишние проблемы, и Доминик в этом его понимал, пожалуй, больше, чем кто-либо. Нет ничего хуже осознания собственной беспомощности в таких вопросах, когда вам, безусловно, хотелось бы помочь человеку, но вы совершенно без понятия, как сделать это.
Осилив кружку крепкого чая без сахара, мистер Беллами ещё раз осведомился о делах некоторых из своих подопечных и отпустил Доминика по его делам, парой напутственных слов призывая сохранять спокойствие на предпоследнем семинаре по обучению ВРД.
Устроившись поудобнее в нужном конференц-зале, Доминик с удивлением обнаружил в инстаграме одно обновление, коим являлась фотография серой папки, чёрной ручки, пары кружек с чаем и лежащих поверх бумаг очков.
«Довольно унылый пейзаж, разбавленный парой пакетиков хорошего чая из-под руки mon brillant élève»
Ховард улыбнулся, сохраняя до самого конца скучного мероприятия приятное парящее настроение, и даже мелькающая перед глазами миссис Харрингтон не могла его испортить. Небольшой перерыв Доминик использовал, чтобы пересчитать накопленные на билеты средства, когда как Эдвард, стоило только его припомнить, снова написал, на этот раз вещь совершенно противоположную.
«Я не еду»
Доминик тихо зарычал, откидываясь на спинку стула.
– Всё в порядке? – спросили откуда-то сбоку. Открыв глаза, студент обнаружил Кейс.
– Как я рад, что ты здесь. Слушай, – он схватил её за руку и усадил на стул рядом. Девушка слушала внимательно, явно смущаясь от неожиданно оказанного ей внимания, но просьбу поняла и с кивком поднялась, поспешив в нужном направлении.
В такие моменты Доминик был безмерно благодарен тому, что нравился девушкам. Всё-таки настроение оказалось слегка подпорченным, но он не позволил этому отразиться в ответном сообщении.
«Жду внятных объяснений на большом перерыве»
Между пятой и шестой парой. Доминик вздохнул, понимая, что без Кейт там наверняка не обошлось. Хотя мистер Беллами видел, что Ховарду легко даётся держать её на расстоянии, в чём и заключалось его отмщение за Эдварда в первую очередь, но согласился бы немного помочь в этом своему студенту.
Кейт тоже собиралась в поездку, которая должна была состояться всего через пять дней, и девушка постоянно маячила перед Эдвардом, напоминая тому о приближающемся событии и отпуская неловкие шутки и издёвки. Не то, чтобы тот принимал их близко к сердцу, просто Эда было легко вывести из себя, а он, как истинный холерик, немедля реагировал и бросался в крайности.
Чёртова дура, что же ей не сидится.
Доминик потёр лицо руками. Внезапно нахлынувшее осознание безмерной скуки всего происходящего нагоняло на него сонливость, а вторая часть персонального ада для него и ещё десятка человек только начиналась. Кейс с улыбкой извинилась за опоздание и подмигнула Ховарду. Он благодарно улыбнулся в ответ, подперев голову рукой и намереваясь подумать о других долгах за оставшееся время.