– Да, гораздо, – Диметрий докурил и кинул бычок себе под ноги, на что Эд лишь недовольно покачал головой. – Дядя Стиви сегодня в ударе, смотрите-ка, – Диметрий мимолётно указал на возвращающуюся парочку преподавателей, в то время как мистер Беллами коротко рассмеялся чему-то.
– Почему вы называете его так? – поинтересовался Эдвард.
– Его что, правда зовут Стивен? – вклинился Доминик.
– Я не знаю. Это долгая история, – Диметрий ответил обоим, затушив брошенный окурок носком ботинка. – Мне пора. Пойду решать вопросы с билетами.
– Давай, удачи, – Доминик и Эдвард попрощались в один голос, но в следующую же секунду взгляд обоих притянули курящие на своей любимой лавочке преподаватели.
Эд сошёл с бордюра на газон, чтобы погреться на слабо проглядывающем в разрыв облаков солнце. Мистер Беллами вдруг обернулся и встретился с Домиником взглядами. Неловко было продолжать смотреть в ответ, и Доминик потянул Эдварда за локоть в нужную сторону. Ему хотелось поскорее избавиться от этого ощущения. Его друг и не думал сопротивляться, и они в ускоренном темпе направились обратно в корпус, по пути выкинув в одну из ближайших мусорок стаканчики из-под допитого кофе.
***
– Я могла бы… – Честинг уже в третий раз пыталась предложить Беллами помощь по какому-то поводу, и это была та же документация, которую он ей доверил, в то время как сам Доминик мучился со вторым курсом. Он сморщил нос, довольно ожидая ответа мистера Беллами, но тот поступил неожиданно для всех.
– Благодарю. Не могли бы вы сходить за списками в администрацию, – ровным тоном ответил он. – Мистер Ховард, идите ко мне. Захватите ежедневник.
Подобная просьба вызвывала удивление, но, озвучив её, мистер Беллами и вовсе не смотрел на Доминика, зато Кейт – да, ещё как. Её взгляд мог по остроте сравниться с ножом. Преподаватель же продолжал изучать какие-то листы в серой папке и даже не заметил, как ушла Честинг, оскорблённо цокая каблуками. Вот уж кто знал, чем сразить мужчину наповал, так это она – пуская в ход свою мастерски отточенную навязчивость.
Доминик же приблизился на приемлемое расстояние, и только потом мистер Беллами поднял на него свои холодные, голубые глаза.
– Подсядьте ко мне, пожалуйста. Мистер Харрисон, – он окликнул Эдварда, и тот едва ли не подскочил. – Вы можете подойти завтра, после третьей пары. Я хотел бы обсудить с вами проблемы, которые вы несколько проигнорировали.
Эдвард кивнул, а Доминик, садясь на стул в каком-то жалком метре от мистера Беллами, уже представлял, как его друг среагирует на такую новость. Раньше Эдварда ни в коем разе не смущали такие встречи (ради всего святого, он знал Беллами даже дольше, чем Доминика), но в тот момент предложение наверняка было сродни катастрофе для его расшатанного душевного состояния.
Доминик же, вздохнув, обратил бессовестный взор на Беллами. Ему-то нечего было смущаться, и он уж точно не был влюблён в мужчину, которого был младше на… Вот этого он ещё не знал.
– Доминик, – преподаватель прочистил горло, – думаю, нет нужды просить вас заполнить био в вашей социальной карте прямо сейчас, я отправил все необходимые документы на почту.
Преподаватель говорил так, будто читал с невидимого листа, уверенный и будто немного уставший, но в том, как ровно он держал спину, угадывалась выправка самого настоящего профессора с немалым стажем и достаточным количеством прочитанных лекций за спиной, что невольно вызывало мало осознаваемый умом восторг где-то глубоко внутри.
– У вас есть вопросы? – Беллами отвернулся, чтобы найти какую-то бумагу в своей папке.
– Сколько вам лет?
Любого такой вопрос, заданный внезапно, сбил бы с толку, но мистер Беллами не среагировал ни мускулом лица.
– Тридцать два. Минимум личных данных вы могли бы получить на аккаунте моей почты, если бы не оказались слегка непричастны к моей персоналии.
В этих словах Доминик увидел намёк на собственную лень, поэтому лишь хмыкнул. Он просто не лез в чужие дела больше необходимого, только и всего.
– Вы доктор философии?
– Именно.
– Я не знал. Почему вы тогда преподаёте ещё и у бакалавриата?
– Не считаю, что докторантура даёт мне какие-то особые привилегии, – снова без запинки отвечал Беллами, но не слишком много; напротив, создавалось впечатление, что он говорил ровно то, что хотел сказать. – В конце концов, что в этом плохого.
Действительно, можно было бы удивиться, если бы мистер Беллами работал в школе. Доминик уловил на себе внимательный взгляд Эда, но после понял, что тот смотрел вовсе не на него. Мистер Беллами, казалось, не замечал этого. У Доминика было весьма определённое объяснение тому: преподаватель видел всё и слышал не меньше того, просто было проще держать лицо и не вмешиваться. Для всех. Они будто жили в разных мирах, и преподавателям вмешиваться в студенческие секреты было себе дороже.
– Пожалуй, – вздохнул Доминик, ощущая перемену в собственном настроении весьма чётко (рядом с мистером Беллами постоянно хотелось расправить плечи и выровнять осанку, а стоять расхлябанным было просто неловко).
– Вы здорово выручили меня во вторник, – сказал Беллами, протягивая ему документ.
Доминик закусил щеку изнутри, понимая, что Честинг зашла только что и услышала каждое из шести слов. Скрыть довольство, так и просящееся перерасти в широкую ухмылку, оказалось почти непосильной задачей.
– Это значит, что мне вернут комиссионные? – с немалой надеждой спросил он. – Мне необходима моя работа.
Мистер Беллами кивнул, чуть поджав губы.
– Рассмотрев вашу ситуацию, я счёл нужным оспорить решение деканата, а лекция лишь показала, что вы заслуживаете своё место. Вполне справедливое решение, не так ли, – он снова кивнул сам себе, вряд ли представляя, как сильно ему был благодарен студент в этот момент. – Видите ли, у меня больше возможностей сделать это, и, думаю, моё место тоже стоит чего-то, например, внимания к выражаемому мной мнению.
– А не стоило ли подождать, пока я разрешу вопрос с задолженностью? – вдруг вспомнилась фонетика, от которой зависели куда более серьезные вещи. Беспокойство заставило неосознанно оглядеться вокруг: Честинг уже давно положила списки на стол и ушла, а Эд погрузился в чтение какой-то книги, засунув наушники в уши. Доминик как можно более спокойно перевёл взгляд на преподавателя.
– Я не думаю, что сложнее будет сдавать, – Беллами чуть вскинул одну бровь. – Напротив, во время зимней сессии принимать буду я, Лезго и Резгар, – фамилию последнего он произнёс с французским акцентом, видимо, по привычке. – Мсье Резгар у вас вёл фонетику и раньше, мнение у него сложилось неважное…
– Это так очевидно? – Доминик, ведомый импульсом, прервал преподавателя. – Тогда вы должны понимать, что он завалит меня.
Методист вдруг усмехнулся, его взгляд смягчился (или же только показалось).
– Мы отдыхали в тот день с мистером МакСтивеном за чашечкой кофе в лаборантской, я раньше «заседал» там, – он иронично выделил голосом нужное слово, – когда Резгар ворвался, словно демон возмездия, и долго возмущался на своём родном языке, чем вызывал приступы смеха у мистера МакСтивена, который не знает ни одного языка, помимо английского и родного. Но, – прервал поток воспоминаний мистер Беллами, – надо отдать Резгару должное, он не назвал ни одного имени, да и после отказался отвечать, а расспросами я не увлекаюсь
Доминик слегка покраснел; кто бы мог подумать, что случайно брошенная в отместку преподавателю фраза могла так подействовать на него. Теперь, как оказалось, мистер Беллами узнал об этом из первых уст и глядел с каким-то непонятным прищуром.
– Однако теперь мозаика сложилась. Когда он узнал, что, возможно, попадёт к вам на пересдачу, – мистер Беллами покачал головой. – Вы понимаете.
– Теперь вы меня запугали, – Доминик поджал губы и нахмурился, надеясь, что этим сможет сподвигнуть мистера Беллами на некоторую жалость, но тот не изменял себе.
– Только если он будет принимать. Даже в составе комиссии Резгар не сможет толком ни на что повлиять, пока я во главе комиссии, – Беллами снова покачал головой. – Вы меня заболтали, – вдруг сказал он.
– Я? – мягко рассмеялся Доминик.
– Можем обсудить этот вопрос во всех деталях позже, а теперь позвольте вернуться к более насущным проблемам, потому что время нас не ждёт.
Доминик даже не видел, чтобы Беллами хоть раз взглянул на часы. Привычка преподавателей действительно иногда казалась феноменальной – хронология всегда была одним из их козырей, а вот Доминик ещё не мог так хорошо контролировать свои внутренние часы. Он лишь принял документы, необходимые для социального паспорта, и начал их заполнять, изредка ощущая на себе мимолётный взгляд преподавателя, который с достоинством отвечал на любые внезапные вопросы.
– Нужно ли ставить число в профиль? – глупее вопроса Доминик придумать не смог, но попытался придать своему взгляду всё очарование мира.
– Не думаю, что, заполнив столько документов и получив степень бакалавра, вы не знаете, куда и что ставить, – мистер Беллами склонил голову, снова без стеснения глядя прямо в глаза Доминику. Затем он склонился ближе и поставил указательный палец в нужное место. – Вот здесь число…
Он лишь успел уловить смущённый взгляд Эдварда, но и виду не подал, застенчиво поблагодарив преподавателя за всю оказанную помощь разом. Стоило только уловить кивок Беллами, отпускающий на все четыре стороны, звонок тут же прозвенел, и неизвестно откуда так быстро появившиеся студенты начали заполнять аудиторию, тихо переговариваться и усаживаться на свои места.
– Идите на грамматику, Доминик, – лаконично поторопил его мистер Беллами. – Миссис Харрингтон не потерпит больше шести пропущенных практикумов.
– Ещё только октябрь, я просто не успел бы до сих пор про…
Он осёкся на полуслове, безуспешно пытаясь взять себя в руки. Ему не хотелось уходить: заполнять бланки для чистой формальности рядом с этим человеком хотелось ещё как минимум на протяжении пары человеческих жизней. Но вовремя подоспевший Эд избавил его от излишней неловкости, стаскивая с кафедры за локоть вполне по-дружески, хоть и не стараясь быть настойчивым намеренно.
– До свидания, мистер Беллами! – Эдвард попрощался неожиданно громко, хотя последний курс бакалавриата и вовсе не шумел, позволяя быть услышанными друг другом без особого труда.
Тот лишь кивнул в ответ. Доминик потёр ладонью шею; внезапно одолевшие нервы, казалось, передавались от Эда через какие-то ментальные каналы. Эдвард торопился, у него следующей парой стояла политология, и он ещё рассчитывал покурить за этот небольшой перерыв.
Доминик достал две сигареты уже на выходе из здания, тут же пряча пачку в карман кожаной куртки, вне доступности страждущих взоров. Он неспешно обогнул клумбы, на лавочках около которых галдели младшие курсы. У них пары уже заканчивались в это время, а расписание у самого Доминика было больше похоже на лестницу: от первой пары до третьей с самого начала недели, затем снова ко второй и, в довершение бенефиса, к первой. Вскоре это безумие обязано было закончиться – оставшиеся три семестра обучения обещали по двадцать два часа в неделю.
Ховарда волновали безрадостные мысли о том, что ему нужна работа, а расписание на то время мало где позволяло устроиться на более долгий срок.
– Ховард, – протянул Эдвард. – Ты чего?
– Ты спрашиваешь у меня это уже в третий раз за последние пять минут, – Доминик забрал у Эда из кармана свою зажигалку и закурил. – Думаю о жизни.
– Чего о ней думать. Живи, учись, бухай, веселись.
Это простое утверждение вызвало приступ смеха.
– Ну, что? – Эд пытался возмущаться, но не выходило – он тоже смеялся.
– Гениально и просто, – вздохнул Доминик. – Кстати, у тебя нет на примете дешёвого бара, чтобы нам по-тихому побузить?
Эдвард заметил загадочную улыбку на лице своего друга и истолковал её, по обыкновению своему, неправильно.
– Так-то лучше, – Эдвард попрыгал на пятках немного, не особенно понимая, что лучше сказать в подобной ситуации. – Ладно, мест здесь ты и сам знаешь немало, просто мы могли бы подождать…
– Почему? – прервал его Доминик, ненавязчиво оглядывая проходящих мимо людей, ведь он надеялся пересечься где-нибудь с Келли хотя бы на пару минут.
– Не… Не хочу я пока что, – пробормотал Эдвард, шмыгая носом и опуская взгляд в пол.
Доминик лишь вздохнул.
– Эй, чего ты, – он окинул взглядом погрустневшего Эда.
– Ничего, – тот и вовсе отвернулся, шаркая ногами.
– Влюбился всё-таки? – несмотря на все старания смягчить вопрос, прозвучало довольно грубо. Доминик нахмурился. – А как же Нестер?
– Переживёт, Нестер, – буркнул Эд, затягиваясь в последний раз, тут же развернулся и зашагал в сторону нужного корпуса.
Доминик всегда курил медленно, поэтому решил задержаться. Эдварду просто нужно было остыть немного, ведь он вовсе не собирался осуждать или как-то попрекать друга, по крайней мере вслух, просто… ему эта мысль претила (какому преподавателю захочется терпеть десять пар влюблённых глаз). Да и лишних страданий для человека, с которым бок о бок просиживаешь бесконечные часы у Бомонта уже не первый год, он не хотел.
Социальный статус не был такой уж и незначительной вещью. Он, скорее, являлся той самой маской, которая превращала нахождение на учёбе в театр – никто, даже Келли с Крисом, не знал, что кроется за совершенно не меняющейся, как можно было заключить из подслушанных разговоров, маской мистера Беллами. Именно этого человека Доминику хотелось узнать, ведь любая непостижимая истина вызывала у него надоедливое желание ее раскрыть. Эдвард, казалось, внезапно осознал, что все внешние параметры не могли помешать ему оценивать преподавателя как объект вожделения, которому он давал громкое название «любовь». Вообще, им обоим следовало бы брать пример с Кейт Честинг – уж той ничего и не было нужно от мистера Беллами, кроме красиво составленной рекомендации на будущую работу.
Сигарета грозила обжечь при любом неаккуратном движении пальцев, поэтому Доминик стряхнул пепел осторожнее, притушив окурок о стенку рядом. Постоял ещё немного в надежде, что объявится какой-нибудь Диметрий со словами «Эй, а посиди-ка со мной, у меня форточка», но подобного так и не произошло, ведь тот был на зачете. Оставалось лишь направиться в нелюбимый кабинет к нелюбимому преподавателю медленными, взвешенными шагами. Так хотелось пойти на лекцию к мистеру Беллами, но этому препятствовала невозможность предугадать его реакцию на такой бестолковый поступок, а впечатление о себе Доминику совсем не хотелось портить.