Ещё сильнее Ромуальда заботил вопрос, почему он сам продолжает поддерживать подобную линию поведения. Тут же отвечал, что дело в его мироощущении и ценностях. Он излишне привязан к Джулиану, хочет для него счастья и только потому не осаживает бывшего любовника. Делает скидку на болезнь, но вовсе не жалеет. Просто жаждет увидеть улыбку на тех губах, что в последнее время только и делают, что презрительно поджимаются или кривятся.
«Он любил тебя когда-нибудь? Или только твою фамилию?».
Может быть.
А, может, и нет.
Кто теперь наверняка скажет? Всё в мире относительно, нельзя поручиться на сто процентов за правдивость того или иного утверждения.
Оказавшись в машине, Ромуальд несколько секунд сомневался в правильности своего решения, но, в конце концов, вытащил из кармана телефон и набрал знакомый номер. Его метания длились недолго, а решение не было местью. Он просто понимал, что в таком состоянии ничего адекватного сказать не сумеет, только усугубит положение, добавив Челси единомышленников, а своих соратников окончательно растеряв. Взбудораженный, злой, всё ещё находившийся в состоянии, близком к тому, когда устраиваешь драку, только бы избавиться от ужасающего количества адреналина, гуляющего в крови, когда цепляешься к каждому слову и практически ненавидишь весь мир. Он просто не мог показаться в таком виде на глаза отцу, но и возвращаться в квартиру не планировал. Им с Джулианом требовалось отдохнуть друг от друга. Хотя бы пару часов, чтобы буря улеглась.
– Пап, – произнёс, как только понял, что на звонок ответили. – Да, я относительно сегодняшней встречи. Я бы хотел перед тобой извиниться, но, кажется, сейчас пересечься не получится. Лучше перенесём разговор на другое время. Почему? Ну… Знаешь, внезапно слегка изменились планы. Мы с Джулианом решили выбраться куда-нибудь. Да, вместе. Спасибо. И тебе хорошего вечера.
Маленькая ложь, которая, как известно, со временем может породить большое подозрение. Могла бы, проснись у родителей или Джулиана истинный интерес к жизни Ромуальда. Раньше так было, теперь он, кажется, никого, кроме самого себя не волновал. Отец планировал заниматься его творческим продвижением, но едва ли интересовался событиями личной жизни. Не стал спрашивать, куда именно собирается поехать сын, не усомнился в том, что Джулиан составит компанию, хотя это как раз было чем-то нереальным.
Дожидаться звонка от бывшего любовника Ромуальд тоже мог часами. Он уже выучил тактику Джулиана, осознал, что инициативу всегда приходится брать в свои руки. Мириться с ним не станут, пару ласковых, в прямом смысле, слов не скажут. Будут хранить скорбное молчание, ожидая очередного унижения. Вряд ли Джулиан видит это именно унижением, он воспримет всё, как само собой разумеющееся явление. Счастливчик Джулиан и глупышка Ромуальд. Кто из них достоин большего уважения? Кто постоянно совершает ошибки, наступая на одни и те же грабли? Правильно. Во всём, всегда виноват только Ромуальд.
А Джулиан… Джулиан – нет. Он всегда прав.
Наверное, история их отношений была обречена с самого начала. Вон, даже в литературе классик со знанием дела продемонстрировал, куда способны завести отношения между людьми, носящими подобные имена. Ничего хорошего в итоге не вышло, умерли все. Правда, и стартовая ситуация там отличалась значительно, потому сравнивать было глупо. Но иногда Ромуальд всё же вспоминал о своём неудачливом тёзке и не менее неудачливой деве из шекспировской трагедии. Как итог, мысли его становились совершенно мрачными, без минимальных проблесков. И если Джулиан в их обречённом на страдания тандеме мог позволить себе множество слабостей, то Ромуальду предписывалось держаться и не сдавать позиции. Крики, слёзы, истерики – это всё не в его компетенции. Должен быть хоть кто-то здравомыслящий. Эта роль отводилась ему.
Пройдёт немного времени, он вновь переступит порог квартиры и почувствует умиротворение, а не тот бушующий ураган, что сейчас занимает лидирующую позицию в его душе. Нужно только немного потерпеть, подождать, когда улягутся страсти, а градус их накала снизится до минимума.
Скорее всего, когда он вернётся, Джулиан уже уснёт и не будет нервно дёргаться от каждого прикосновения. Не станет демонстрировать чрезмерное отвращение, приправленное показным высокомерием, не скривится, если осторожно коснуться его ладони, сжимая её. Или если Ромуальд всё же решится поцеловать его в макушку.
Не сказать, что он не понимал, не входил в положение и не проникался ситуацией, напирая исключительно на собственные потребности, попутно забивая на чужие пожелания. Вовсе нет. Он понимал, входил, проникался. Он не делал ничего насильно и не принуждал Джулиана к интимной близости. Он знал значение слов «я не хочу», и ничего такого не предлагал, подавляя себя и проводя вечера в душе в компании своей руки. Но ему от Джулиана не нужен был секс, вымученный, без страсти, без минимального желания, с закрытыми глазами и полным равнодушием на лице.
Зажмурься, и думай о Лондоне. Хотя, нахер тебе тот Лондон, когда ты живёшь в Нью-Йорке?
Теперь, когда Джулиан окончательно потерял интерес к сексуальной жизни, Ромуальд не предпринимал попыток, не зажимал бывшего любовника при любом удобном и не очень случае, не пытался стянуть с него одежду, не визжал, брызжа слюной, что с его желаниями никто не считается, хотя надо бы. Он просто хотел почувствовать себя не инструментом для выбивания ролей, а человеком более или менее близким.
Для доказательства правдивости данного утверждения ему требовалось не так уж много. Одно паршивое рукопожатие, слабое прикосновение пальцев к руке, ободряющая улыбка или хотя бы мимолётный поцелуй в щеку. Этого было достаточно. Но он этого не получал. Вместо этого его обвиняли во всём, в чём он был виноват. И во всём, к чему не имел никакого отношения.
Почему-то именно в этот момент он особенно остро чувствовал своё одиночество и отсутствие интереса со стороны окружающих. Джулиан жил в своём придуманном мире, Челси решалась на диалог лишь в те моменты, когда жаждала пикировки и обмена колкостями. Родители обращали взор в сторону младшего сына ещё реже. Конечно, он жил отдельно от них, ратовал за самостоятельность и вообще старательно ограждался от посторонних взглядов, но временами накатывала сентиментальность, когда хотелось побыть маленьким мальчиком.
Продемонстрировать матери разорванные джинсы, сверкнуть разбитыми коленями и похвастать перед отцом окровавленным носом. Тогда они действительно спрашивали, где он отхватил порцию тумаков, как умудрился разорвать новые брюки. А пока отец гордился настоящим мужчиной, что не страшится драки, мама шла в ванную за аптечкой и доставала оттуда жгучий антисептик, от которого на глазах выступали слёзы. Челси делами брата не интересовалась, уже тогда становилось понятно, что общих интересов у них ноль целых и ноль десятых. Она смотрела многочисленные фильмы и мультсериал «Дарья», которым и вдохновилась в вопросе создания своего имиджа, благо много для этого делать не пришлось. И цвет волос, и серёжки уже имелись в наличии, не пришлось травить пряди чёрной краской и пробивать уши ради искусства. Она слушала «Нирвану» и терзала гитару, авторитетно заявляя, что Кобейн играл то ещё дерьмо, но сумел родиться в нужное время в нужном месте, и, да, он её вдохновляет. Ромуальд называл сестру потенциальной старой девой, она его безмозглым раздолбаем. Это была почти семейная идиллия.
Потом семьёй Ромуальда стал Джулиан…
А потом их вроде как семья развалилась под натиском обстоятельств, и совместное проживание не приносило ничего, кроме разочарования вкупе с желанием что-то изменить. Вот только, что именно следует поменять? Этот вопрос оставался открытым, спустя три года после того, как прозвучал впервые и повис в воздухе мёртвым грузом.
Каждый второй, а то и просто каждый советчик со стороны сказал бы всего два слова. Брось его.
Ромуальд не мог, потому сам себе говорил закономерные слова.
Не бросай и продолжай мучиться.
Пожалуй, только это он и мог сделать. Ромуальду не довелось узнать, каково на вкус предательство. Узнавать не хотелось, и, конечно, он не желал этого Джулиану. После того, как от последнего отвернулись все друзья, а родственники предпочли сбросить обузу на докторов, было бы скотством – уподобиться им. Ромуальд держался, срываясь время от времени, выражая негодование в кратковременных вспышках гнева.
Метод избавления от них оставался банальным до неприличия. И сейчас тоже должен был сработать. Просто оказаться в месте большого скопления людей, почувствовать себя частью толпы и осознать, что он не одинок. Пусть никто из них с ним не заговорит, пусть он сам проявит силу воли и не поддастся на уговоры очередной красавицы в откровенном платье или милого мальчика с пухлыми губами. Пусть они уйдут разочарованными и обиженными на отсутствие обходительности с его стороны. Он просто посидит немного за барной стойкой, закажет себе что-нибудь алкогольное, к чему в итоге не прикоснётся, просто выбросит деньги на ветер, посмотрит, как люди танцуют, привлекая к себе внимание и стараясь продемонстрировать в выигрышном свете. А потом выйдет на улицу, проветрит мозги и поедет обратно, чтобы вновь опуститься на колени рядом с кроватью, глядя на спящего Джулиана. Он убедит себя в том, что сильный и со всеми подлянками со стороны судьбы справится. То, что есть сейчас – не страшно. Он способен и большее количество проблем пережить.
Он способен.
Эганы не сдаются так просто.
Если Челси не обманула и не бросила фразу о первом встречном сгоряча, ему предстоит нелёгкая битва. Вряд ли сестра действительно вытащит из толпы жаждущих дилетанта, вряд ли она доверит столь важное сражение неопытному новичку. Наверняка будет отчаянно искать высококлассного специалиста, махрового натурала с жёсткими жизненными принципами, способного устоять перед обаянием Ромуальда, а ещё – желательно с крепкими нервами, чтобы все удары со стороны судьбы в лице своего напарника по сцене, принимал, как досадное, но вполне закономерное проявление эмоций.
Наверное, Челси до сих пор думает, что он будет пользоваться старыми методами.
Соблазнение, унижение…
Нет уж. Это осталось в прошлом. И соблазнять он никого из принципа не станет. Двойная игра сегодня не в почёте. Ненависть – единственное, что свяжет его с напарником. Точнее, навсегда разделит. Челси говорила, что всё делается исключительно ради продвижения и раскрутки очередного Эгана, верно? В таком случае, к его мнению тоже рано или поздно прислушаются. Ему должно быть комфортно на сцене, а это будет реально только в том случае, если в постановке задействуют Джулиана.
Протеже сестрицы сбежит стремительно, не выдержав психологического гнёта. Начав с малого, стоит закончить чем-то масштабным. Проблемы, нарастающие, как снежный ком. Сначала мелкие пакости, затем нападение, угрозы, апофеозом – небольшой пакетик с парой-тройкой «весёлых» таблеток или порошка в личных вещах. Челси ведь так боится, что какой-то наркоман испортит её статистику и поставит премьеру под удар. Наркоманов она терпеть не станет.
– Ты гениален, Ромео, – хмыкнул, осознав, что иногда во время пребывания в состоянии «на эмоциях», в голову приходят на редкость занятные идеи.
Пока он предавался меланхолии, всё казалось отстоем, как только разозлился, сразу появился нормальный план, действуя в соответствии с которым, он мог добиться успеха. Так даже лучше. Никаких унижений и постоянных разговоров с отцом на одни и те же темы. Никаких пересечений со стервой Челси, что только и умеет – насмехаться. Настало время выяснить, кто из них лучший тактик и стратег.
Он улыбнулся радостно, мысленно открывая шампанское и празднуя свою победу.
Теперь, когда появилось решение проблемы, он успокоился и вполне мог не тратить время в клубе. Можно было развернуться и отправиться домой. При благополучном стечении обстоятельств они с Джулианом поговорят по душам, придут к единому знаменателю и предмет спора будет уничтожен, вырезан, как раковая опухоль.
Однако Ромуальд всё же решил заглянуть на пару минут. Постоять в стороне, понаблюдать за присутствующими, окончательно усмирить океан, бушующий внутри, похвалить себя за умение останавливаться в нужный момент, избегая соблазнов. Почувствовать себя безоговорочным победителем. Просто проверить себя на прочность.
Любил ли он тебя, а не твою фамилию?
Любил ли я его самого, а не популярность, к нему прилагавшуюся?
Ромуальд никогда особо не жаловал электронную музыку, потому мелодия, ударившая по ушам, заставила его поморщиться. Кроме того, только теперь, оказавшись внутри помещения, он понял, что одет не совсем соответственно случаю. Собираясь на ужин с отцом, одевался предельно строго, чтобы произвести особое впечатление и в очередной раз опровергнуть чужие заявления об отсутствии собранности при наличии детского инфантилизма. Конечно, он понимал, что костюм особой роли не сыграет, отец знает его, как облупленного. Тем не менее, никто не отменял того, что заявление о встрече по одежде не теряет актуальности, а подтверждение получает постоянно. В среде деловых людей костюм должен был расположить к себе и настроить на рабочий лад. В клубе это смотрелось довольно странно, но внимание притягивало на раз-два, заставляя гадать, что же привело сюда подобного человека.
Поиск приключений на одну ночь? Банальный интерес?
Вспышки яркого света раздражали, вкупе с музыкой они вообще казались настоящей пыткой. Несмотря на то, что общая атмосфера Ромуальда раздражала, он не торопился уходить. Напротив, двинулся к барной стойке. Просто посмотреть, просто развлечь себя, отшив кого-нибудь. В определённой степени, оказаться на месте Джулиана, который отталкивает его постоянно, заявляя, что его бесят тактильные контакты.
Не всегда, изредка. Ты просто выбираешь неподходящее время. Конечно, не всегда. Только почему-то это «не всегда» распространяется на каждый день, час и минуту.
Устроившись, заказал абсент и, забрав поданное, повернулся лицом к танцующей толпе.
Он давно научился контролировать свои эмоции, стал практически равнодушным к чужой привлекательности, перестал флиртовать при каждом удобном и неудобном случае. Потому и в этот момент его взгляд был исключительно изучающим. Ромуальд разглядывал разношёрстную толпу, отмечая тех или иных людей, но надолго ни на ком внимание не задерживал. Периодически выхватывал из общей массы силуэт, фиксировал его в памяти и моментально отворачивался, даже если видел, что его взгляд не остался незамеченным, и объект наблюдения вполне готов откликнуться на предложение.
Ромуальд жил установкой, что ему никто не нужен. Он не из тех, кто любит одного человека, а трахается с десятком других. Он…
В следующий момент он почувствовал себя так, словно споткнулся на ровном месте и полетел лицом вниз, пропахав лицом землю и приземлившись самым неудачным образом. Первым, что он увидел, были длинные светлые волосы, взметнувшиеся волной, а уже затем – лицо. Внимательный взгляд, не замутнённый алкоголем, не засыпанный наркотическим порошком, не задымлённый легкими наркотиками. Невероятно проницательный, но при этом совершенно… незаинтересованный. Однако парень не отвернулся, он продолжал смотреть, будто жаждал удостовериться, получить подтверждение, что не ошибся, определив хозяина взгляда, оказавшегося настолько материальным, словно по коже прошёлся, приласкав. Ромуальд прикусил губу, понимая, что рука дрожит. Ещё немного, и он вывернет абсент себе на брюки. И это будет не самое страшное, что с ним может произойти. Это станет лишь началом падения.
Желая удержать при себе лидерство в противостоянии, он постарался взять себя в руки и сделать вид, будто это нечто само собой разумеющееся. Отсалютовал незнакомцу бокалом и едва удержался от того, чтобы не облизнуться, подобно девушке-первокурснице, играющей в развращаемую невинность. Словно только что приложился к стопке дико сладкого ликёра, проникся вкусом, но больше не наливают, потому он облизывает губы, надеясь получить ещё хотя бы капельку.