— Сегодня будут гости.
Саске скептически сдвинул брови; его разожженное любопытство во взгляде погасло.
— Поэтому вы запирались?
— Да, — кивнул Итачи. Он уже так же поел, теперь медленно и осторожно вертел в руках тонкую пиалу с холодным молоком, дрожащим и плескавшимся внутри.
— Ты не будешь сидеть с гостями. Я, может, тоже для приличия посижу пять минут, и пойду спать, — Саске отвел свой взгляд в сторону, словно решив закончить на этом беседу. Итачи не любил семейные праздники, и ни для кого это не было секретом; он всегда старался избегать их, в своей комнате читая скучные свитки, которые Саске по-прежнему не переносил.
— Нет, — вдруг Итачи покачал головой, поднимая неожиданно насмешливый взгляд на младшего брата, — я посижу.
— Кто? Ты? Смеешься надо мной? — Саске ухмыльнулся с долей недоверия в тоне. — Думаешь, я поверил? Скорее случится потоп, чем ты будешь сидеть с отцом на празднике.
— Хочешь поспорить и подраться, как те мальчишки на лугу?
— Нет, мне не надо спорить. Я и так знаю.
— Не люблю, когда люди говорят, что знают, что я буду делать или думать. Ты не можешь предугадать и предсказать свои действия и поступки, как можешь судить обо мне? Это глупо, мой глупый младший брат. Мы — непредсказуемы. Мы не знаем, о чем подумаем и что решим. Ты сам толком не знаешь, чего хочешь, просто плывешь по течению отца.
— Итачи!.. — вспыхнул было Саске, но Итачи продолжил, как будто не услышал его:
— Мысли иногда могут быть неожиданными. Как и решения. Например, ты когда-нибудь думал о чем-то неправильном?
Саске странно смотрел все это время на брата, словно пытался понять: над ним шутят или Итачи на сей раз серьезен?
— Что? Кто не думал о чем-то неправильном? Странно было бы не думать об этом.
Итачи вскинул бровью, удивленно и заинтересованно, его глаза мягко блеснули. Уголки губ дернулись, а сам он подвинулся ближе.
— Ну, хорошо. А смог бы ты выполнить или озвучить эти неправильные мысли?
Саске непонимающе смотрел на старшего брата.
— Сказать — да, вполне, почему бы и нет? Но сделать… не знаю. Мы же непредсказуемы, — усмехнулся Саске. Протянул руку и поправил воротник черного юкато Итачи, сделанного из плотного хлопка. — Ты меня утомил, брат. Ты говоришь как всегда загадками, непонятными мне. Пошли в купальню, мать уже разогрела нам воду.
— И кто же пойдет первым?
Казалось, Саске начинал злиться.
— Первым? Итачи, надеюсь, что это для тебя не новость, но мы моемся вместе. После разговора с отцом ты стал сам не свой. Что-то все-таки случилось? — Саске пытливо и серьезно пронизывал брата своими глазами, пытаясь понять, что утаили от него.
Но Итачи пожал плечами и встал с подушки, равнодушно посмотрев в открытый проход.
— Почему ты всегда моешься вместе со мной? Мы уже не дети.
— Итачи, ради Бога! Потому что мне так хочется и так экономнее, и мы не дети, но мы - мужчины, в конце концов, — резко оборвал дальнейшие вопросы Саске своим раздраженным и холодным голосом.— Я в последнее время тебя не понимаю, брат. Как хочешь, но я пошел, не желаю мерзнуть в холодной воде, — и с этими словами он вышел.
Итачи через плечо посмотрел ему в след.
***
В купальне стояли духота и жар, перемешанные с резким и оглушающим запахом вереска. Саске взял в руки небольшую баночку с маслом, чувствуя, как по обнаженной коже бежит мелкая дробь озноба. Поэтому, быстро перехватив в руке нужный предмет, он нырнул в облачко пара, становясь на колени.
Саске терпеть не мог масла, их консистенцию, блеск, и пальцы постоянно были скользкими и жирными от них. Масла всегда трудно отмывались, но брат каждый раз мазался ими во время купания.
Руки Саске, крепкие, надежные, горячие и влажные от температуры купальни и пара вокруг, налили на ладонь прохладное масло, отдающее сильным запахом вереска, и начали осторожно, широкими кругами втирать его в спину Итачи, сидящего на низкой табуретке спиной к младшему брату.
Саске любил растирать спину Итачи, любил отводить в сторону тяжелые от воды темные волосы, капли с которых стекали на худое, но крепкое тело, горящее под прикосновениями пальцев. Любил надавливать на точки спины, пускать по телу, как сейчас, едва заметную дрожь, чувствовать, как резко напрягаются лопатки брата.
Саске особенно любил их трогать, когда они двигались. В этот момент со спины Итачи нельзя было спустить взгляда.
Саске казалось, как будто он смотрит сейчас на мир сквозь огромное стекло или глазами другого человека, потому что, забывшись, краем сознания понимая свои поступки как будто со стороны, он уже не растирал масло, а как завороженный гладил кожу брата, неосознанно подвигаясь ближе.
Приятный запах. Вереск.
Саске как и всякий раз говорил себе, что ему нравится аромат масла, именно поэтому он нагнулся ниже, вдыхая носом этот запах, и ненароком оставил свои ладони покоиться на лопатках старшего брата.
Все-таки он их обожал.
Это было естественно понимать. Естественно, поэтому почему-то страшно.
— Саске, что ты делаешь? — кончики пальцев чувствовали, как едва ли заметно вздрогнули мышцы Итачи. Саске приподнял голову, но не отодвинулся, продолжая почти маниакальным взглядом безотрывно смотреть в глаза повернувшегося через плечо брата.
Саске был как будто в ступоре - так было всегда и повторялось раз за разом. Он не думал о природе своего действия, а вместо ответа на вопрос пробежался подушечками пальцев по крепкой и гладкой спине. Каждое действие, каждая мысль были естественны. И так всегда, всегда, поэтому какой толк думать об этом?
Ведь брат же не будет заставлять его думать об этом? Ведь не об этом он говорил сегодня на кухне? Он не имеет права, нет. Он не должен. Об этом всем нельзя говорить.
Глаза Итачи смотрели как будто быть так же пусто и равнодушно, однако в них что-то осторожно притаилось, как змея скручивается в клубок в темной низине, готовясь напасть на ничего не подозревающую птицу. Он тихо шевельнул влажными губами, нагибаясь чуть ниже:
— Знаешь, ты постоянно показываешь мне, какое я ничтожество перед самим собой. Ответишь на мой вопрос?
Дыхание у Саске ненароком перехватило.
— На какой?
— Думал ли ты…
Но резкий стук в дверь не дал договорить. Братья, как по команде, опомнившись, резко отпрянули друг от друга и застыли, не отводя взгляды темных глаз, в то время как внутри что-то сжалось и задрожало.
— Вы скоро, принцессы? — глухо прогремел недовольный и строгий голос отца. Саске сдавленно сглотнул и хрипло прокричал:
— Да, отец, мы уже почти готовы.
За дверью им никто не ответил.
Саске, пятясь назад, подошел к огромной и старой бочке с холодной водой, напряженно всматриваясь в ее рябую гладь. Он не стеснялся стоять перед братом обнаженным, в этом не было ничего стыдливого, особенно если учесть, что оба были мужчинами.
Но было в этом что-то необыкновенно дурманящее.
Саске подхватил ковш и облил себя ледяной водой из бочки.
***
Итачи сидел в центре застолья, где вокруг него столпился десяток членов клана Учиха. Глаза медленно, без интереса и равнодушно оглядывали каждого присутствующего.
Отец. Разговаривает с важными и толстыми мужчинами с оружием на поясах.
Мать. Разговаривает с их женами в расшитых золотыми нитями кимоно.
Тут есть хорошо знакомые люди, есть те, о которых Итачи только слышал, и те, о чьем существовании даже не догадывался.
Губы осторожно отпили безвкусный напиток из тонкого фарфорового стакана.
Глаза Итачи безотрывно и пристально, но незаметно для окружающих смотрели на невысокую девушку с бледной кожей и длинными, до пояса волосами, заплетенными в пучок. Она, два раза бросив из-под полуопущенных ресниц взгляд на Итачи, о чем-то разговаривала с двумя девушками, незаметно для себя пальцами от волнения теребя край фиалкового шелкового кимоно, чей пояс немного перекрутился. Видимо, собиралась она в спешке.
Итачи разглядывал ее лицо, словно скульптором выточенное из мрамора. Все миниатюрное, черные глаза горят необычным живым и озорным блеском, что привлекало и располагало даже старшего сына Фугаку.
Итачи всегда хотел жить; когда-то он это отрицал, но больше у него не было сил делать это. Просто жить, приходя с миссий, как любой из этих людей, оставляя дела шиноби за порогом своего дома. Как эта молоденькая и невинная девушка, не знающая ничего о мире крови и насилия. Конечно, наверняка, она была счастлива узнать о том, что ее сватают к самому Учихе Итачи, но тот был не в восторге от этой идеи. На самом деле, ему всегда было все равно, с кем жить, что делать, он давно смирился с тем, что отдал жизнь в руки отца и прочих обстоятельств, но сейчас, когда он, наконец, проснулся, когда можно стереть грани и почувствовать жизнь, силу, Итачи не собирался уступать.
Ты бы отступил, маленький брат?
— Ее хотят тебе в жены, да? — тихо поинтересовался голос рядом. Итачи кивнул.
— О. По-моему, хороший выбор.
— Может быть, Шисуи.
Итачи, не скрывая холодной скуки во взгляде, обернулся на него.
Шисуи, лучший друг Итачи, стало быть, тоже особенный человек, другой, не такой как все, добродушно вскинул бровь.
Он был безропотно предан своему клану, фанатичнее, чем даже Фугаку. О его способностях и силе так же ходили легенды, как и о братьях Учиха, но, увы, не так широко, как хотелось бы.
Возможно, Шисуи отчасти завидовал Итачи, тот не исключал такой возможности как само собой разумеющееся в жизни шиноби. Ненависть — основа судьбы каждого шиноби.
Сейчас Шисуи так же безотрывно смотрел на Изуми, как и Итачи. Его губы чуть приоткрылись, изо рта пахнуло запахом саке.
— Интересно, насколько она хороша в интимном деле, а? Или вышла только лицом?
— Откуда такие мысли, Шисуи? Я не думаю об этом.
— Не забывай, малыш Итачи, у вас должны родиться дети, — фыркнул тот, — грех не поразмышлять об этом. У нее все слишком миниатюрное. Скажи отцу, что не найдешь ее в брачную ночь под складками кимоно, — в кулак засмеялся Шисуи. Итачи лишь дернул уголками губ.
— Не пей больше, прошу тебя, никто из гостей не должен услышать подобных слов, иначе тебя выгонят как последнего бесстыдника.
— А почему бы мне не позаботиться о своем названном младшем брате? Она слаба, она не выносит твоих детей.
— Она из хорошей и влиятельной семьи, прелестная, остальное неважно, я доволен выбором отца, — Итачи встал с подушки, шурша своим парадным кимоно. Его черные складки, матово блестевшие при каждом движении, грациозно скользили по телу, как вода, стекая вниз. Он не понимал, зачем это делает, но почему-то ему невероятно захотелось встать и подойти к Изуми, чувствуя, как за ним напряженно следят глаза отца. Слова Шисуи почему-то развеселили Итачи, особенно когда он начал чувствовать на себе еще один пристальный взгляд.
Как эгоистично. Как мнительно.
Но, будь его воля, Итачи бы сюда никогда не пришел.
Изуми преклонила голову и опустила глаза к полу, когда перед ней встал ее потенциальный муж, вежливо кланяясь.
— О, Итачи-сан, — проворковала какая-то разряженная в пух и прах женщина с белым напудренным лицом. — А мы только что говорили о ваших талантах и успехах на последней миссии, Изуми-тян была в восторге. Познакомьтесь, это моя дочь, Учиха Изуми.
Изуми подняла свои бездонные глаза на Итачи, робко улыбаясь и преклоняясь перед ним.
— Добрый вечер, Итачи-сан.
— Добрый вечер, — сухо отозвался он. — Я могу составить вам компанию?
— Конечно, — засуетилась женщина, нарочито уступая Итачи место рядом с дочерью. Щеки Изуми вспыхнули, и она украдкой взглянула на молодого мужчину, который что-то ответил ее матери.
Она до сих пор не верила в то, что будет его женой. Его женой, этого недосягаемого холодного шиноби, о котором ходили легенды.
Учиха Итачи… такое возможно?
Она впервые увидела его так близко, в нарядном одеянии, услышала его низкий тембр голоса, украдкой посмотрела в его темные глаза.
Он был прекрасен, бесподобен.
Итачи что-то отвечал на вопросы пожилой женщины, как заметил краем глаза, что Саске уже ушел.
Он едва сдержался, чтобы не нахмуриться.
***
Свежий ветерок после жаркого дня пришелся как нельзя кстати. Над головой простерлось бесконечное темно-синее небо, на котором резкими черными пятнами выделялись облака, плывущие далеко за горизонт.
В саду, по которому разносился тяжелый аромат каких-то цветов, беспокойно стрекотали сверчки; один, особенно громкий, был рядом и уже изрядно надоел своей назойливой, не утихающей трелью.
Было темно. В глубине сада журчала вода в маленьком уютном фонтанчике. Над высоким деревянным забором поместья на вершине одного из холмов чернел край пагоды храма, упираясь в небо.
Свет из дома мягкими тенями ложился на деревянную ступень, где стоял Саске, всматриваясь в ночной сад и подставляя свое лицо прохладному ветру. Сзади доносились звуки музыки, голоса: то чей-то хриплый и басистый, то звонкий и переливчатый. И Саске начало это доставать.
Он не понимал, что его так разозлило и раздосадовало, но, спрятавшись сейчас в тени стены, он, хмурясь, вспоминал то, как сейчас сидел в комнате.
Он тогда забился в самый неприметный уголок, чтобы его никто не смел найти. Девушки, взглядом выискивая его, не спускали глаз с Саске, перешептываясь и улыбаясь, что ужасно раздражало его и мешало спокойно ужинать. Затем подсел какой-то скучный и занудный парень, начал что-то спрашивать, неловко подшучивая и часто молча между репликами. Это навязанное общество напрягало. Вокруг были одни чужие, надоедливые люди с глупыми представлениями и скучными лицами, постными разговорами и несмешными шутками, раздражающими манерами и неприятными голосами; родители как всегда занимали гостей, а мысль уйти с каждой секундой все с большим удовольствием разгоралась в Саске.
Итачи весь вечер его не замечал. То он рассматривал кого-то из гостей, то пил напиток из тонкой пиалы, то разговаривал с Шисуи, а потом — о Боги! он подсел к какой-то девушке.
Саске уже видел ее несколько раз. Обычно она ходила в сопровождении престарелой матери и открыто, даже пристально смотрела на младшего из братьев, а едва тот ловил ее взгляд, так сразу краснела, порывисто отворачиваясь в сторону. А теперь она, как ни в чем не бывало, говорит с Итачи, улыбается, прикрывает во время смеха миниатюрной ладошкой рот и внимательно слушает, что он ей говорит, жадно впитывая каждую черту его лица. Ее щеки горели, а глаза заблестели, когда Итачи по ее просьбе показал свой первый шрам на руке. А она дотронулась до него, приоткрывая свои губы от восхищения.
Это было последней каплей.
В Саске в тот момент что-то взорвалось, он не мог понять, почему и что именно в нем щелкнуло, что его так неимоверно сильно задело. Он, не помня себя, встал с подушки и, не обращая внимания на что-то говорящего ему паренька, вышел незаметно для всех на улицу.
Итачи ни разу не взглянул на него за вечер. Зато мило общался с какой-то девицей.
Саске злился. Он просто не знал, куда девать себя от злости, которая по непонятной причине обуяла его.
Почему? Он не знал.
Ему было противно смотреть на брата и эту девушку, противно смотреть, как он рассматривает ее. Противно, вот и все.
Это было противоестественно, глупо, некрасиво.
Саске почувствовал, как на плечо ему что-то прыгнуло, стрекоча на ухо. Одним движением руки он, наконец-то, размазал противного сверчка.
Но тут же, не успела тишина разлиться по саду, приблизились чьи-то голоса и звук шагов босых ног по деревянному настилу. Сообразив, что теперь незаметно уйти не удастся, Саске быстро прижался к стене, сливаясь с ее темнотой. Его темно-синее кимоно пришлось как нельзя кстати, а нога как раз нащупала выступ ниши в стене, куда и забился Саске.
Толстый пучок света осветил деревянный настил веранды, и звук голосов усилился. Тут же снова сад окутала терпкая и вязкая тьма, и раздался чей-то приглушенный смешок. Саске покосился на небо: слава Богам, что луну сегодня закрыли облака с горизонта.
— Вы действительно можете так орудовать кунаем?