— Не один я.
— Ну, что вы, — глазам Саске предстала странная картина, вызывающая не то тошноту и отвращение, не то удивление, не то пучок ярости и злости.
Изуми, одетая в тонкий фиалкового цвета шелк, стояла возле Итачи. Она была ему всего лишь по плечо, но смотрела прямо в глаза, да так пристально, несмотря на недавнее знакомство. Итачи же отрешенно смотрел в темный сад.
— Результат работы, — наконец, холодно сказал он.
Изуми пожала плечами.
— Нас не будут искать? — сухо поинтересовался Итачи.
— Нет, матушка знает, что я с вами. Скажите, — Изуми потупила глаза к полу, перебивая шелковый пояс, — вы не против того, что мы будет мужем и женой? Если я вам в тягость, я могу поговорить с отцом, принуждения никому из наших семей не нужны.
«О чем они говорят?», — Саске едва ли не пошевелился в своем укрытии, неосознанно шаркнув ногой, когда та соскользнула с деревянного порога, но тут же он застыл, чувствуя, как внутри что-то перекрутилось от страха грязно и подло быть раскрытым. «Итачи и… его будущая жена? Что за бред».
Итачи безотрывно смотрел на девушку; Саске не видел его лица, тот стоял к нему спиной, но по ее улыбке можно было понять, что брат, скорее всего, улыбнулся ей в ответ.
— Нет, я был бы не против.
«Брат… он что?», — Саске бессмысленно уставился расфокусированным взглядом в сад, стараясь сглотнуть вставший комок в горле как можно тише. Последние слова брата, безусловно, вызвали некую странную реакцию в его сознании, но какую — он не мог понять, мрачно смотря по-прежнему вперед, в сад. Злость на самого себя за столь странные эмоции, которые не должны быть доступны ему как шиноби, или обида на то, что ему не сказали о столь забавной и даже странной новости? Скорее второе, а может, и первое.
Ведь это будет чужой человек в доме, в семье, в жизни.
В жизни Итачи.
Сад темнел в тишине, тихий и одновременно шумящий ночной жизнью, притаившейся в нем; темный и одновременно освещенный летающими светлячками.
— Я так счастлива, — вдруг тихо проговорила Изуми. Саске досадливо дернул плечом, нахмуриваясь, — его бесила это слащавая нежность в ее голосе, а еще больше бесила улыбка Итачи, и пусть он ее даже не видел.
Кто она такая, что может воровать улыбки брата просто так, или она так важна брату, так нужна, так… любима?
Итачи способен любить? Любить женщину? Любить, как любит мужчина?
Саске едва сдержал нервную усмешку. Спокойно, тихо. Это просто смехотворно.
Он слышал, как билось его сердце. Громко, глухо ударяясь о ребра и разнося горячую кровь по телу, которое вспотело от напряжения и путаницы чувств. А, в конце концов, что в этом, в жене, такого?
Однако сама мысль о том, что он подслушивает их почти признания, столь интимный разговор, недоступный чужому уху, мысль о том, что Итачи здесь, в этом доме разделит свою жизнь, ложе, тело, судьбу с этой женщиной, будет ее ласкать, касаться, окружать заботой, бесконечно уважать, улыбаться, гладить ее голову, когда она прижмется к ногам мужа, любить их детей, — все это разожгло в Саске странный, стыдливый огонь, почти ревностный, почти колючий, почти злой.
Почти смешанный с обидой.
— Саске, подслушивать некрасиво.
Саске, мгновенно похолодев, не шевельнулся, почти задыхаясь от липкого страха. Спина вспотела, в груди приостановилось сердце, переворачиваясь от ужаса и стыда. Он, не понимая, что и зачем делает, неловко — смысл теперь прятаться? — шагнул вперед и застыл: Итачи, развернувшись, уже смотрел в его сторону.
Изуми вспыхнула от смущения, прикрыв рукой рот.
А Саске не знал, куда себя деть от страха, стыда и тихой злости, когда теперь увидел их рядом во всю красу.
***
1 — шестой эндинг Наруто (Shippuuden):
Молодежи что ни твори —
Все простят, и не говори.
Только вас прошу мне помочь.
Поцелуем лишь одари,
Поцелуи дари всю ночь!
Ангела падшего волшебство,
Демона лживого колдовство —
Для нас это просто баловство!
Скорей отпусти
Этот круглый шар,
Чтобы лишнее унес.
Пойми и прости,
Ведь один удар
Не избавит нас от слез, не решит вопрос.
Тот один удар
Остановим, сохраним наш хрупкий дар.
2 — варадзи — старинная японская плетеная обувь для путешествий.
3 — косодэ — вид кимоно, делается обычно из хлопка или льна; чаще всего в нем спят или ходят по дому, в крайних случаях одевают на улицу в летнюю жару.
4 — татами — маты, которыми застилают полы домов. Плетутся из тростника и набиваются рисовой соломой, а края обшивают тканью.
5 — вероятно, вам известно, но хочу напомнить, что при общении взгляд в глаза чужим или мало знакомым людям в Японии считается не только невежливостью и чем-то неприличным, но так же и расценивается как агрессия: собеседник, во время разговора постоянно ловящий ваш взгляд ему в глаза, может посчитать, что вы, по меньшей мере, злитесь на него. Не знаю, как сейчас это практикуется в Японии, но в Древней это было наподобие незыблемой традиции.
6 — Учиха Изуми не является вымышленным мною персонажем; она одна из героев новеллы и филлеров про Итачи.
Комментарий к Часть 1. Изгнание. Глава 1.
вследствие небольшой правки фика 17.07.2016 г. выдуманные мной имена некоторых персонажей были изменены на имена, используемые непосредственно в аниме или манге. сюжетная линия за счет этого не изменилась.
========== Часть 1. Изгнание. Глава 2. ==========
Язык словно завязали тугим узлом: из пересохшего от волнения горла нельзя было выдавить ни звука, поэтому Саске молчал и на вид совершенно спокойно смотрел на брата и Изуми, мысленно судорожно придумывая себе оправдание. Можно было сказать, что он не хотел их беспокоить, что не хотел мешать или просто уйти безо всяких объяснений, оставив пару — черт ее дери — дальше любоваться ночным небом, но факт оставался фактом: он их подслушивал, его кровь как никогда в жизни волновалась от странного поступка и слов Итачи.
Не нарочно, а может и в самом деле специально подслушивал, Саске сам не мог понять. Но вряд ли бы он стал вслушиваться в разговор чужих людей или даже родителей, но в этой ситуации он просто не мог позволить себе заткнуть уши.
— Итачи-сан, это ваш младший брат? — Изуми, почувствовав нависшую неловкость, мило улыбнулась, что, напротив, еще больше взбесило и так нервничающего Саске.
— Да, мой брат, — несколько безучастно кивнул Итачи, безотрывно смотря на того. Его взгляд был почти таким же, как и пять минут назад, но смотрел лишь с несколько другим оттенком. Не осуждающе, не раздраженно, а с интересом? Любопытством? Усмешкой, в конце концов?
— Что ты тут делал? — повторил свой вопрос Итачи.
Саске глубоко вздохнул и взял себя в руки, но идеальный ответ он так и не придумал.
— Мне стало душно в комнате, и я вышел сюда. Я не заметил вас, а мешать потом не хотел, — голос, хотя Саске и волновался, вышел абсолютно холодным и уверенным, не дрогнув ни разу. Саске смело смотрел на брата и Изуми, поочередно переводя взгляды с одного на другую. Придирчиво и настороженно осматривал хрупкую девичью фигуру, пока, наконец, не нахмурился, сталкиваясь с недвусмысленным взглядом старшего брата:
— Итачи, можно тебя на пару слов? Прошу вас, извините…
— Учиха Изуми, — подсказала та, поклонившись.
— Извините, Изуми-сан, — Саске быстро поклонился в ответ, избегая смотреть ей в глаза.
Итачи, быть может, и хотел возразить или отказать, но Изуми сама тихо удалилась, закрывая за собой проход раздвижной стены. В саду и на крыльце воцарилась тишина.
Прохладный воздух продолжал разносить по округе тяжелый запах ночных цветов, в зелени которых стрекотали цикады и сверчки, заливаясь своими трелями. Кто-то вспорхнул и зашумел в разлапистых ветках деревьев: ночная птица или летучая мышь? В детстве Саске боялся последних, а теперь спокойно и безынтересно перевел свой взгляд в темные, крепко сплетенные между собой ветви.
В фонтанчике ударился о гладкий круглый камень твердый бамбуковый стебель, вода побежала вниз, снова опускаясь в маленькую купель. В тишине квакнула лягушка, раздувая свое зеленое, полупрозрачное горло в большой упругий пузырь, клокочущий со звуком, похожим на звук лопающегося пузыря. Послышался всплеск, и снова все стихло; лишь сверчки продолжали яростно греметь.
Итачи сел на деревянный порог террасы, спуская вниз свои ноги. Оперся руками о колени и поднял лицо к небу, тихо сказав или, скорее, приказав тоном, не терпящим возражений:
— Садись.
Саске не стал сопротивляться. Он, опустив голову вниз, медленно сел рядом, косясь на своего брата и изгибая брови в немом вопросе.
— О чем хотел поговорить? — спросил Итачи.
— Я не хотел подслушивать, это вышло случайно, — голос, вначале потекший с извиняющимся тоном, приобрел нотки уверенности и твердости в концу, если даже не злости, как и глаза, ставшие колючими. — Только почему я сейчас узнал, что ты женишься? Ты что, влюбился? — почти смешок. Колючий, едкий, несвойственный родственнику.
«Что со мной?» — подумал Саске.
Да, Саске, что с тобой? Почему твоя кровь так вскипела? Неужели впервые почувствовал, что могут отнять твое?
Как это странно, всегда думать о своем старшем брате как о том, что является твоим и только твоим — это что, эгоизм? Собственничество?
Нет же, наверное, просто привязанность Учихи Саске к Учихе Итачи.
Почти больная, зависимая, неправильная, в каком-то смысле презираемая ими обоими.
Проклятая привязанность с детства. То, что рождает жажду кровосмешения.
Эти странные чувства были всегда, но они оба не признавали, не понимали это. Только вот Итачи уже проснулся. Его разбудила своя усталость и сила брата, и теперь ему надо разбудить Саске.
Итачи повернулся в сторону брата, учтиво и холодно смотря на него.
— Почему ты злишься?
— Я не злюсь.
— Не лги мне. Это видно по твоим глазам. Они горят, как будто я твой враг.
Уголки губ Саске едва заметно дернулись: плохая примета.
— Не люблю повторяться, но на сей раз сделаю исключение. Я не злюсь. Я спросил тебя: почему я ни о чем не знаю? Вы с отцом говорили сегодня об этом?
— Да.
— А мне знать необязательно? То есть, если бы я сейчас не услышал, до помолвки бы ничего и не узнал?
— Да.
— В таком случае, мне все равно, — плечи Саске дернулись в пренебрежительном жесте. Внутри все вздрогнуло. От бешеной ярости, сметающей все на своем пути. От обиды, от чувства того, что над тобой посмеялись и тебя поставили на последнее место, которому и говорить-то ничего не надо.
Да, подумаешь, какой-то младший брат. Действительно, велика важность.
В такие моменты Саске ненавидел своего брата.
Иногда Саске был неудержим в порыве бешенства. Он мог сорваться с места, мог с криком рвануться вперед, а иногда был сдержан и холоден, как лед.
Итачи все так же смотрел на него, как будто не видел всей тщательно сдерживаемой злости, адресованной в свою сторону. Он даже осмелился отвернуться и поддаться ветру, шелестевшему в складках кимоно. Как всегда спокойный, как всегда молчаливый и загадочный, что и злило, и привлекало его младшего брата: постоянная недоговоренность, постоянная преграда.
— Доброй ночи, — наконец, сухо выдохнул накипевшее Саске и замолчал, судя по всему, собираясь встать с места и уйти. На сегодня ему хватило утомительного общения со своим старшим братом. Ему до боли и злой брани не хотелось уходить, но из-за чувства уязвленного достоинства он не собирался жертвовать своей гордостью, однако Итачи сделал знак рукой, останавливая своего младшего брата.
На сей раз он был расположен к общению, что не могло не удивить Саске в очередной раз.
— Да, ты бы ничего не узнал. Потому что этой свадьбы не будет. Я не люблю эту девушку.
— То есть как? — Саске так и замер с приподнятым коленом. Итачи усмехнулся.
— Я давно хотел с тобой поговорить, а сейчас выдался такой удачный момент. Послушаешь?
— Конечно. Я уже слушаю.
— Каждый на свете человек чего-то хочет от этой жизни. Стать великим шиноби или завести семью, или стать Хокаге, или разбогатеть. Я никому это не хочу и не буду говорить, но тебе одному скажу, я знаю, тебе можно сказать. Ведь тебе я могу все сказать, правда? Все вокруг, достигая целей, останавливаются, но мне и сейчас, когда я на вершине, не нужна жена, дети, теплый очаг. Отец думает, что мне это нужно., но это не так. Я не нуждаюсь в женщине. Она подчинит меня и сделает слабым, ты так не думаешь? Но, с другой стороны, меня в последнее время начала привлекать такая жизнь. Такая… простая, жизнь обычного человека. Я устал. Я хочу иногда становиться на секунду человеком, обычным человеком с обычной жизнью, которую могу менять сам как того захочу, отдельно от жизни шиноби, это совсем иное, не находишь? Для меня это то же самое, что стать независимым, сильным и свободным. Меня всегда что-то удерживает и связывает, но не обязанности или люди, это все мелочи, Саске. Все постоянно воспринимают себя как часть клана или деревни. Но никто не видит по-настоящему важных вещей, которые увидел я. Нельзя измениться, когда тобой управляют и контролируют, будь то закон, родитель или жена. Понимаешь, о чем я? Я знаю, что ты все понимаешь лучше, чем я думаю. Я хочу стать независимым от предрассудков, и это сделает меня свободнее и сильнее. Сильнее, чем сейчас.
— Сильнее? Ты одержим.
— Глупый брат. Всегда смотри дальше, что бы ни было перед твоим носом. Мне не нужна физическая сила. Мне нужно другое.
— Что?
— Саске, — Итачи безотрывно смотрел на брата, медленно, как будто гипнотизируя, погружая на дно своих темных глаз, и Саске уже не мог оторваться от них, неосознанно пододвигаясь ближе. — Скажи, что бы ты подумал, если бы я сказал, что хочу нарушить закон и готов стать преступником в глазах людей?
Саске осторожно гладил рукой складку своего шелкового кимоно. Завораживающий блеск, ему нравился именно такой глубокий и бездонный оттенок, близкий к черному, бездонно синий, как глубины океана из рассказов матери. Великолепный цвет, мягким и прохладным шелком разливающийся по горячему телу, трепещущему от волнительного чувства внутри.
— Преступником? Братец, — Саске медленно покачал головой, — ты точно сам не свой. Ты решил убить кого-то гражданского? — усмешка. Надменная усмешка, почти скептическая, но не наигранно любопытная.
Итачи выдавил легкий смешок, равносильный смеху любого другого человека.
— Нет, всего лишь нарушить главный запрет деревни.
— Какой?
Итачи снисходительно улыбнулся.
— Ты все-таки такой любопытный. Всему свое время, Саске. Давай пока поговорим о другом. Что бы ты сделал, соверши я такое?
Саске пожал плечами.
— Ничего. Ты мой брат, и всегда им будешь, кем бы ни был для других, что бы ты ни совершил.
— Ты бы всегда думал обо мне так? Перед угрозой казни, позора?
Саске на секунду задумался. Он все так же поглаживал ладонью складку своей одежды и смотрел вперед, пока вновь не тряхнул головой и не сказал уверенным голосом, в то время как взгляд приобрел оттенок осмысленности:
— Да. Даже на казни я бы не отрекся от тебя. Не отступился бы от своих слов. Но почему ты это спрашиваешь?
— Братец, — Итачи осторожно, как будто бы боялся навредить или спугнуть, или же сам старался держать себя на дистанции, пригладил рукой растрепанные волосы Саске, — поэтому ты мне и нравишься. За такие слова. И все-таки ты мне не ответил сегодня на вопрос на кухне. Помнишь? У тебя возникали когда-нибудь странные мысли?
Саске немного отстранился, кидая мрачный и холодный взгляд в сад. Брат был странным, говорил он задумчивым и вкрадчивым голосом, как будто общался сам с собой, так ненавязчиво и размеренно, словно Саске случайно попал на его исповедь, как случайно подслушал сегодня их с Изуми.
Это завлекало все дальше в свои сети.
Но от ответа не уклонишься в любом случае.
— Например?
— Например, обо мне?
Саске непонимающе пожал плечами, сдвигая брови. Казалось, что он был бледен, как никогда.
— О чем ты? — твердый и одновременно напряженный голос.
Итачи смотрел в небо.
— Просто мне интересно узнать, чем вызвана твоя ревность.
— Я не понимаю тебя, какая еще ревность, мне не с чего ревновать тебя, ты мне не жена, — на сей раз Саске решительно встал, решив, что говорить с этим человеком ему больше не о чем: разговор явно заходил в тупик.