Через некоторое время он приносит с кухни финики и бутылку безумно дорогого вина. Джон точно знает, что не покупал вино, значит, Шерлок подумал и об этом, когда готовился к Рождеству в «узком семейном кругу». Возможно, врачи не одобрили бы употребление спиртного сразу после ранения, но Джон сам врач, и вполне может определить свою норму. Они пьют вино, Шерлок рассказывает о каком-то давнем деле, которое до сих пор не дает ему покоя, а Джон просто наслаждается домом и любимым голосом. Они проводят удивительно хороший день на Бейкер-стрит: пьют вино, едят наскоро приготовленную Шерлоком пищу (очень даже неплохую), валяются в обнимку на диване, смотрят какие-то глупые рождественские фильмы по телевизору и дремлют, убаюканные присутствием друг друга. Исключительно нетипичный день для обоих – Шерлок не бежит на расследования, Джон не опаздывает на работу, и оба наконец-то в открытую демонстрируют то, что чувствуют, не прикрываясь полуправдами и дружеским участием. Когда вечером они отправляются спать в одну постель, это становится логичным завершением дня. Джон еще плохо себя чувствует, чтобы заниматься активной сексуальной жизнью, но целоваться и осторожно обниматься им никто не запрещает. Шерлок, собственник, как все альфы, просто подгребает Джона к себе и засыпает, уткнувшись носом в его макушку, зажав в руке жетоны Джона, и Джон чувствует себя счастливым. Ему больше не о чем просить Бога, Санта Клауса, судьбу, главное чудо в его жизни случилось. Теперь он просто боится сглазить, все испортить, потерять то, что едва обрел. В голове крутятся слова Лестрейда о том, что у каждого альфы где-то есть свой омега, и едва они встретятся, любовь к кому-то другому испарится, оставив лишь половое влечение. Джон не верит этому и боится этого, противореча сам себе. Как можно бояться того, во что не веришь? Но любовь – такое иррациональное чувство, что все страхи, связанные с ней, носят также иррациональный характер. Джон просто боится потерять Шерлока. Он знает, что вряд ли сможет прийти в себя и восстановиться. Рано или поздно, если это случится, выходом ему будет лишь браунинг у виска. Рано или поздно. Джон не хочет об этом думать, но продолжает ковыряться в деструктивных мыслях, с неким мазохистским болезненным интересом. Джон боится. Он рассматривает безмятежно спящего в сумраке Шерлока и легонько целует его длинные музыкальные пальцы. Теперь он не сможет жить без этого. Засыпая под утро, последним угасающим всплеском сознания он просит Шерлока не подвести их. Шерлок не слышит его, прижимаясь щекой к ключице Джона.
Спустя неделю после ранения Джона они наконец-то выбираются из дома в свет - прогулки в парке не считаются. Еще с самого утра они едва не ссорятся из-за того, что Шерлок застает Джона за самолечением. На самом деле Джон всего лишь решает самостоятельно поменять повязку на боку, пока Шерлок плещется в душе, и закономерно нарывается на скандал. Похоже, Шерлок получает какое-то странное удовольствие, обрабатывая рану Джона и меняя стерильную повязку несколько раз в день, а потому не может простить Джону этого проявления самостоятельности, и в результате разражается самая настоящая альфа-гроза с громом и молниями: Шерлок высказывает Джону свое искреннее возмущение, не стесняясь в выражениях, не устает говорить о том, что Джон не воспринимает его всерьез, не доверяет ему, не позволяет проявить себя действительно заботливым партнером, просто не верит в Шерлока. И Джон обижается, потому что сделал то, что сделал лишь по одной причине - в его представлении возиться с бинтами и йодом – дело Джона, а не Шерлока, которому больше подойдет скрипка в руках или пробирка. Возможно, Джон не прав, самому-то ему доставляет тайное удовольствие обрабатывать порезы и ссадины Шерлока. Он ловил от этого кайф в те незапамятные времена, когда они еще не были парой, так что понять Шерлока можно, но извиниться и помириться прямо сейчас мешает проклятое упрямство и гордость. Наверное, это их первая ссора с момента объяснения, и Джон переживает, украдкой вздыхая и поглядывая на мрачного Шерлока, засевшего на кухне с очередным экспериментом. Все утро они так и не разговаривают, так что когда звонит миссис Холмс, чтобы напомнить о ресторане, настроение ухудшается совсем уж катастрофически. Джон еще утешает себя тем, что помнит – есть чему радоваться - не нужно надевать костюм, пойдет подаренный Шерлоком джемпер, потому что леди Кэтрин выбрала довольно демократичный ресторан для предсвадебного обеда, что Майкрофт не будет присутствовать из-за каких-то важных политических дел. Но в последний момент все меняется: демократичный ресторан на безумно дорогой, джемпер на костюм, и отсутствие Майкрофта на его присутствие (он все же решает появиться на их маленьком междусобойчике). И от этого все становится просто невыносимым. Они одеваются в молчании и зло пыхтят, поглядывая друг на друга каждый из своего угла спальни, но все же Шерлок сам подходит к Джону, чтобы завязать ему галстук и помочь с запонками, а Джон, проходя мимо, на мгновение утыкается носом в шею в извиняющемся жесте. Ко всему прочему такси опаздывает, и когда они наконец выбираются из дома, Майкрофт успевает позвонить Шерлоку трижды, отчего настроение не улучшается. Джон бурчит всю дорогу, изображает на лице крайнюю степень страдания, и то и дело одергивает манжеты. Шерлок молчит, с каменным лицом разглядывая проносящийся за окном лондонский пейзаж. Но когда такси подъезжает к одному из лучших лондонских ресторанов, Шерлок берет Джона за руку, вглядываясь в его лицо с беспокойством и как бы спрашивая: «Ты в порядке?», а Джон сжимает его руку и кивает, как бы отвечая: «Прорвемся». Выходят они из такси единым фронтом, уже в полной гармонии друг с другом, вместе против всего остального мира.
Миссис Холмс как всегда безукоризненна в выборе одежды, аксессуаров, макияжа и прически. Джон лишь удивленно моргает, поражаясь ее не человеческой идеальности. Майкрофт с кислым выражением лица потягивает из бокала воду, наблюдая за тем, как Джон и Шерлок занимают свои места напротив них с матушкой. С этого момента начинается противостояние двух пар: Холмс-Холмс против Холмс-Ватсон. Все что Джон или Шерлок говорят, подвергается жесточайшему анализу, ни одно их движение или взгляд не ускользают от пристального внимания родственников Шерлока. Джону приходится контролировать каждое слово, что, естественно, не позволяет расслабиться. Кроме того рана в боку начинает беспокоить, и Джон сожалеет, что не выпил перед выходом из дома обезболивающего. Шерлок мрачен и молчалив, ковыряясь в тарелке, почти не смотрит на родственников, бросая обеспокоенные взгляды на Джона. Говорит в основном миссис Холмс. Майкрофт наблюдает. Удивительно, но эту женщину невозможно заткнуть – к такому выводу приходит Джон спустя минут сорок совместного обеда. Она говорит красиво и плавно, будто ручей журчит, но ее слова – какое-то хитрое переплетение вычурно построенных фраз с далеко запрятанным в них смыслом, докопаться до которого Джону не позволяет отсутствие привычки. Поэтому разговор по большей части поддерживает Майкрофт и изредка Шерлок, привыкшие к особенностям изложения своей матушки. В какой-то момент боль в боку становится совсем невыносимой (Джон допускает психосоматический характер, потому что в целом рана довольно быстро затягивается). Джон чувствует, как лоб покрывается испариной, а леди Кэтрин все говорит и говорит о том, что выбор желтого цвета для свадьбы совершенно неудачный, проводя какие-то непонятные аналогии и делая совсем уж фантастические выводы из простого факта: Джону нравятся желтые тюльпаны.
- Извини, нам с Джоном нужно отойти ненадолго, - неожиданно прерывает ее Шерлок, и, даже не взглянув, поднимается, помогая подняться и Джону.
На этот раз дружеская поддержка совсем не лишняя – бок нещадно ноет. Быстрым шагом Шерлок ведет Джона куда-то, чуть приобнимая за плечи, а когда они заходят в комнату отдыха (вот куда он его вел), достает из кармана капсулу обезболивающего и протягивает Джону.
- Выпей, минут через пятнадцать полегчает.
У Джона нет сил удивляться прозорливости Шерлока – это же Шерлок! Он с благодарностью проглатывает таблетку и, привалившись к родному плечу, закрывает глаза, дожидаясь, когда боль уляжется. Шерлок осторожно обнимает Джона, как бы баюкая, закрывая от всех бед своими крепкими чуть костлявыми руками.
- Мы можем уйти до десерта, - тихо говорит он Джону. – Потерпи еще чуть-чуть, ей надо выговориться, иначе она не отстанет, а еще и в гости придет. Не надо было сегодня никуда ехать. Тебе еще рано нарушать постельный режим.
Джону становится смешно от воспоминаний об их постельном в буквальном смысле режиме за эту неделю, и он улыбается. Шерлок, как всегда читающий его как открытую книгу, забавно хмыкает и утыкается носом в макушку, легонько целуя.
- Все нормально, - успокаивает Джон, - рана почти не беспокоит. Мне уже лучше, можем идти.
Они выходят из комнаты отдыха, держась за руки, как никогда чувствуя себя настоящей парой.
Джон надеется, что все пройдет нормально, без эксцессов. Должны подать десерт, и Шерлок нетерпеливо поглядывает на часы, когда происходит катастрофа.
- Вы должны были организовать все более пышно, мы можем себе это позволить, Холмсы не какие-нибудь… - Джону так и слышится своя фамилия, но она милостиво произносит: - Джонсы. Наше генеалогическое древо берет начало от самого…
Матушка Шерлока пускается в пространные династические воспоминания, а Джон, едва удерживая зевок, едва слышно шепчет фразу из старого анекдота:
- Мне бы ваши проблемы, господин учитель, - и Шерлок, сидящий рядом, кривит в усмешке губы.
Леди Холмс замечает все, и ее взгляд становится еще более ледяным, когда она смотрит на Джона, вне зависимости от играющей на губах улыбки. Она продолжает, плавно возвращаясь к свадьбе:
- Не знаю, и что за неудачная мысль, отказаться от струнного квартета. На свадьбе Брайана и Филиппа играл струнный квартет. Это было мило, неправда ли, Майки? – Майкрофт морщится на сокращение своего имени, но подтверждает, что «было мило». – Ты недостаточно хорош в мастерстве, Шерлок, чтобы так самонадеянно решиться сыграть на собственной свадьбе. Когда ты брал уроки в последний раз? Ты же все забыл.
Шерлок испепеляет матушку злобным взглядом, и Джон решается прийти ему на помощь.
- Уверяю вас, миссис Холмс, - произносит он, - Шерлок играет прекрасно. Я не хотел бы слышать никого другого на собственной свадьбе.
Определенно, это ошибка, вторая за сегодняшнюю встречу. Леди Кэтрин ведет счет, и отплатить не забывает:
- Я тут подумала, что мы могли бы профинансировать услуги суррогатной матери, - заявляет она. – Раз Джон не может родить… - она многозначительно смотрит на застывшего с ложкой тирамису Джона, - то суррогатное материнство стало бы для всех нас приемлемым решением.
Джон со звоном кладет ложку на блюдце – его щеки пылают, такого удара под дых он не ожидал. Бок, почти успокоившийся, начинает болезненно пульсировать, словно загноившаяся рана – определенно, психосоматическое.
- Ключевое слово в твоей фразе «вас». Для вас с Майкрофтом это действительно стал бы приемлемый вариант. Только вот нас с Джоном никто не спросил. Еще раз повторяю, мне ребенок не нужен. Запомните это. И уже смиритесь, что у Холмсов не будет наследников. Все. Спасибо за вкусный обед и приятную компанию. Джон, мы уходим.
Шерлок пышет гневом, словно дракон, так, что проходящий мимо официант-бета испуганно съеживается. Майкрофт о чем-то размышляет, нервно барабаня пальцами по крахмальной скатерти, а леди Кэтрин испепеляет Джона не менее злобным, чем у младшего сына, взглядом. Джон понимает, что обед закончен. Поблагодарив, он поднимается, кивает Майкрофту, прощается с миссис Холмс.
- Завтра к десяти к вам придет портной, - напоминает она ледяным тоном, но Шерлок ничего не отвечает, почти утягивая Джона прочь из этого места.
Когда они едут в такси, Джон решается вернуться к болезненной теме:
- Почему ты даже не подумал над ее предложением? – на самом деле Джон, наверное, не смог бы пережить связи Шерлока с омегой даже ради ребенка, но он должен знать мотивы любимого, чтобы понимать, куда они оба движутся, не лишает ли он Шерлока мечты. Хоть тот и говорил не раз, что дети – не его стихия, но Джон, лишенный возможности иметь детей, не до конца верит ему в этом вопросе. – Возможно, есть какие-то хирургические способы оплодотворения… - он говорит чушь и сбивается, потому что Шерлок смотрит на него своими невозможными прозрачными глазами сердито и сочувственно, как на душевнобольного:
- Я не заинтересован, Джон, у нас нет возможности завести своих детей, и слава богу. Забудь об этом.
Джон вздыхает и отворачивается к окну. Через некоторое время он чувствует, как Шерлок берет его за руку и переплетает свои пальцы с его, а затем и вовсе кладет кучерявую голову Джону на плечо. Джон улыбается и пододвигается ближе – так хорошо и уютно. Зачем им дети? Они слишком ненормальные, чтобы нормально воспитать ребенка, с такими родителями, как они оба, вряд ли вырастет кто-то путный. На самом деле Джон сам не верит своим мыслям, но присутствие рядом Шерлока, его тепло, уверенность, сила, любовь укрепляют в нем веру в лучшее.
Возможно, чтобы поднять Джону настроение, Шерлок затевает просмотр бондианы со своими комментариями, отчего Джон смеется до боли в боку и паралича лицевых мышц. Столь заботливое поведение для Шерлока не характерно, и Джон подозревает, что он просто пытается сгладить впечатления от обеда с матерью и братом. Джону хочется как-то дать понять Шерлоку, что он не ставит на одну ступень Шерлока и его родных, никого не винит и даже не обиделся, но это будет неправдой. Сказанное миссис Холмс больно ужалило Джона в самое сердце. Однако Шерлоку об этом знать не обязательно, поэтому ближе к вечеру, когда за окном сгущаются сумерки, а с неба начинает падать похожий на манку снег, Джон придвигается ближе и целует Шерлока вдумчиво и долго. Терпения Шерлока хватает ненадолго, пульт от телевизора летит куда-то в сторону, он рычит, набрасываясь на губы Джона, терзает их, посасывая, проникает языком в рот и доводит Джона до дрожи, а затем блуждает ладонями по телу, перебирая жетоны, поглаживая, пробегаясь тонкими пальцами по коже, словно по клавишам фортепьяно. Джон стонет от наслаждения и выгибается навстречу движениям Шерлока, словно отзывчивая музыкальная пьеса для фортепьяно и скрипки. Шерлок требователен и жаден, но в то же время нежен и осторожен, он любит Джона на диване гостиной, а затем увлекает в спальню, где продолжает играть на нем красивую мелодию любви. Способность мыслить утрачивается Джоном довольно быстро, остаются только голые инстинкты и жажда обладать и отдавать. Они качаются между этими двумя действиями, как на качелях, и Джон впервые понимает тех, кто теряет сознание от любви. Находясь на грани, Джон цепляется за Шерлока, стараясь не уплыть куда-то в страну снов, закусив губу, с болезненной нежностью всматривается в напряженное сосредоточенное лицо Шерлока с бисеринками пота на лбу, который вбивается в него так, будто делает какое-то важное и ответственное дело, спасает их жизнь. Шерлок серьезен и мрачен в своей одержимости телом и душой Джона, он выкрикивает его имя, глухой рокот вырывается из груди, и древние инстинкты, накрывают их, словно волна. Шерлок вскрикивает и больно вонзается зубами в не раненое плечо Джона. Джон кричит, дергаясь в экстазе накатившего оргазма, краем сознания отмечая горячие ручейки крови, стекающие на грудь и простынь, комната наполняется запахом железа, рык Шерлока достигает столь низкого звучания, что начинают вибрировать стекла. Джон вонзается ногтями в кожу на спине Шерлока и чувствует, как тот на мгновение выгибается дугой, а затем кончает в судорогах крупной дрожи. Горячая сперма наполняет Джона, давление внутри распирает, неся с собой быстро увеличивающуюся боль.
- Сейчас, сейчас, потерпи, - бормочет лихорадочно Шерлок, его все еще трясет от переживаемого оргазма, но он находит в себе силы вытащить из Джона набухающий узел, отчего Джон болезненно вскрикивает – детородный орган Шерлока достиг довольно внушительных размеров, чтобы выйти из неэластичного беты без последствий.