Орки вновь стали множиться, но, строго соблюдая пожелания господина, не смели проявлять свое присутствие до поры до времени дабы не нарушать спокойствие соседей.
Два обстоятельства занимали Майрона больше всего: Единое Кольцо, предположительно утерянное где-то в Ирисных Низинах, и ставшая почти осязаемой ненависть к эльфийскому владыке, чей образ ни на миг не оставлял в покое.
Майрон помнил, что именно Трандуил стал причиной его нынешнего незавидного положения. Не обернись майа тогда, сейчас этот высокомерный эльф уже не сверлил бы мысли Майрона таким наглым, полным ненависти взглядом, не преследовал бы, словно тень в ясный день. Он почтительно склонил бы голову, спрятав под ресницами свой взор, не смея поднять его без позволения. И тут же тенью мелькнула мысль, что, если… пусть лучше он смотрит своим лучистым взором, полным смирения, восхищения и… любви. Майрон был потрясён. Для него слово «любовь» было простым набором звуков, лишённым всяческого смысла. Любовь — это удел низших созданий. Он, майя, всегда считал себя выше каких-либо чувств. Он не нуждался в любви, он не знал любви и не желал её знать. Любовь — досадное недоразумение, часть несовершенства этого мира. Нелепо предполагать, что ему может быть нужна любовь вообще, и какого-то эльфа — в частности. Прерывая поток размышлений, принявших странное направление, Майрон вновь сосредоточился на Кольце. Ненадолго. Снова и снова он сознавал, что его собственные мысли не подвластны ему. Они своевольно возвращались к обладателю колючих светлых глаз, лишая покоя, раз за разом заставляя срываться порывом ветра и нестись куда угодно, лишь бы успокоиться. Тогда пришло решение покончить с этим раз и навсегда. Отомстить, уничтожить. Нет, не просто уничтожить, а отомстить изощрённо, упиваясь своим торжеством, утоляя жажду мести мелкими глотками. Но месть особенно сладка, коль тщательно продумана.
Отдав необходимые распоряжения в Гундабаде, Майрон отправился в Рованион. Выбрав холм Амон Ланк, откуда владения лесного короля хорошо просматривались, он на несколько лет недвижимо завис над холмом лёгкой незаметной дымкой на высоте облаков, изучая, наблюдая, не смея приблизиться, опасаясь быть обнаруженным.
В нетерпении Майрон пронизывал взглядом кроны древнего леса, ожидая увидеть своего врага. Ждать слишком долго не пришлось. Был очень солнечный весенний день, и острому взору застывшего в вышине наблюдателя были видны открытые участки леса в мельчайших подробностях.
Внизу зазвучали звонкие эльфийские голоса. Небольшая группа всадников медленно двигалась меж деревьев. Майрон пристально следил за передвижением эльфов, нетерпеливо ожидая, когда кроны перестанут их скрывать. Наконец, он увидел, как из-под сени ветвей одна за другой показываются головы всадников, со струящимися вдоль их спин волосами цвета осенней листвы или спелого каштана.
Наконец показался знакомый золотистый каскад волос. А следом за ним ещё один, более светлый и роскошный, волнами покрывающий спину подобно плащу. Если бы Майрон обладал телом, он вздрогнул бы от неожиданности.
Выехав на большую залитую солнцем поляну, всадники остановились и спешились. Внимание Майрона лихорадочно металось между двумя светловолосыми головами. Более длинные волнистые волосы принадлежали женщине, Майрон отчётливо видел её длинное светлое платье, облегающее гибкий стан. Она повернулась, позволяя рассмотреть тонкие точёные черты лица, изумительно красивого и вечно юного, как у всех эльфов. Голову женщины венчала диадема, поблескивающая в солнечных лучах.
Теперь повернулся и золотоволосый мужчина. Майрон жадно всматривался в каждую черточку, ловил каждое движение, словно сопоставляя образ, что он помнил, с тем, который видел сейчас. Серебристо-голубые глаза, лучась нежностью, смотрели на женщину.
Воздух словно зазвенел в напряжении: «Трандуил».
Небесного цвета взгляд устремился вверх, туда, где в залитом солнечными лучами небе едва виднелась прозрачная дымка.
Никогда прежде Майрон, размышляя о лесном короле, не задумывался об устройстве его жизни. Теперь же он не знал, что поразило его сильнее: новая встреча с Трандуилом, или его полный нежности взгляд, обращённый к своей королеве.
Бесплотный дух негодовал всякий раз, видя пару вместе. Каждое проявление любви короля, каждая подаренная им ласка, будь то поцелуй либо лёгкое прикосновение к волнистым волосам, вызывали в незримом свидетеле волну гнева.
Если бы он обладал голосом, он бы рычал и стонал от невыносимой му́ки, видя, как тонкие женские пальчики легко, подобно взмаху крыльев бабочки, касаются прекрасного лица возлюбленного; как хрустальные озёра его глаз от удовольствия скрываются под пушистыми ресницами .
Воображение рисовало мучительные картины того, какие дары преподносит покров ночи двоим влюблённым. Какие слова нежности шепчут в ночи эти мягкие губы, целующие сейчас протянутые к лицу кончики пальцев. Какие звуки срываются с этих уст в моменты наивысшего блаженства. Как широко распахиваются в экстазе лучистые глаза, словно в момент рождения или смерти — удивлённо, беззащитно.
Из-за разыгравшегося воображения ночное бдение было для наблюдателя невыносимее всего. Если бы он обладал глазами, то сон дарил бы ему хотя бы краткие моменты забытья, но такая роскошь не была доступна духу, и он был вынужден пребывать в нескончаемой пытке.
Проходили месяцы, Майрон наблюдал, как светятся счастьем глаза ненавистного эльфа, как звучит серебристым колокольчиком его смех, как округляется стан его избранницы. На исходе лета у королевской четы родился сын. Это обстоятельство нисколько не задело Майрона, чьё внимание было всецело поглощено не малышом, а его родителями.
Осень сменила наряд леса с зелёного на золотой, кроны деревьев начали редеть, полностью открыв чертоги Трандуила взору застывшего среди облаков созерцателя. Он безмятежно пари́л, видя короля с ребёнком, слыша, как заливисто смеётся Трандуил, высоко вверх подняв на руках своего маленького сына. Но стоило ему заметить, как меняется обычно невозмутимое, даже надменное, лицо при появлении возлюбленной, спокойное созерцание мгновенно уступало место жгучей ненависти к обоим.
Майрону нестерпимо хотелось внести свои штрихи в счастливую картину далеко внизу. Ему не терпелось стереть с этой картины женщину.
Сменялись сезоны, наследник короля делал первые шаги, и вскоре уже резво бегал, стреляя из игрушечного лука. В нём уже угадывались черты его отца: тот же золотистый шёлк волос, внимательный взгляд таких же светлых, как у Трандуила, глаз, та же стать и грация. Как только мальчик достаточно подрос, мать стала брать сына с собой на длительные верховые переходы, что ей так нравились. В сопровождении небольшого отряда они углублялись в лес далеко на север вплоть до Лесной реки, или в Ирисные Низины, к берегам Андуина.
Во время переходов, группа делала привалы, и малыш, миновавший свою шестую весну, скакал между деревьями, как резвый оленёнок. Особенно полюбилась ему одна игра: он убегал и прятался от своих спутников, и ожидал, пока его найдут. Ни просьбы матери, ни недовольство отца не могли заставить принца отказаться от любимой забавы. Он рос в любви и безопасности, и сдвинутые отцовские брови и материнский строгий взгляд его нисколько не пугали. Именно эта игра натолкнула Майрона на мысль, как убрать с картины лишние штрихи.
Впервые за несколько последних лет в небе над холмом Амон Ланк во владениях эльфийского владыки не было привычной лёгкой дымки. Майрон спешно вернулся в крепость Гундабад, готовя к исполнению свой план. Он сделает так, что никогда больше ненавистный эльф не будет смотреть такими влюблёнными глазами на эту женщину… и ночи Майрона вновь обретут покой.
Одна лишь мысль вселяла беспокойство: эльфы слишком тяжело переживают утрату. Многие покидают эти земли, отправляясь за утешением под сень Валар, а те, кто не в силах покинуть возлюбленных и в смерти, тоскуют до тех пор, пока свет их собственной жизни не угаснет. Майрону совсем не нужно было ни первое, ни второе, ему было нужно, чтобы эльф жил, и жил в Рованионе. Он решил, что лишит Трандуила любви, но и оставит ему любовь — оставит ему сына.
План был прост: во время следующего похода к Лесной реке хорошо вышколенные орки похитят ребенка, а когда эльфы бросятся в погоню, перебьют их отряд и женщину доставят в Гундабад. Майрон решил не убивать её сразу, тем самым лишая короля возможности оплакать потерю над бездыханным телом. Гораздо занимательнее — оставить ему тень надежды или дать свободу его воображению. Тёмный властелин уже знал из своих ночных бдений над Рованионом, какие му́ки способно причинять воображение! Ребёнка оставят на месте гибели отряда, где его найдёт отец.
Майрон прекрасно знал, что план удастся, ведь за последние полторы сотни лет эльфы успели привыкнуть к тому, что если орки и покидают свои пещеры, то никогда не приближаются к эльфийским владениям, тем более — не заходят вглубь леса. Трандуил, конечно же, отправит разведчиков к Гундабаду, но не пойдет на штурм горы, ведь после битвы у стен Мораннона из-за ошибки его отца численность эльфов Эрин Галена сократилась более чем вдвое. Как бы ни любил свою жену король, как бы ни страдал, он не будет подвергать свой народ опасности уничтожения ради сомнительной попытки спасти её.
Спустя несколько месяцев задуманное удалось осуществить. Нетопыри — шпионы Гундабада донесли, что мать и сын в сопровождении небольшого отряда направляются к Лесной реке. Оставалось дождаться их привала.
Эльфы остановились на отдых, и, пока устанавливали походный шатер, принц проскользнул мимо дозорных и шмыгнул в лес, где его уже поджидали. Малыш, видевший с рождения лишь красоту и ласку, настолько испугался ужасного вида орков, что даже не вскрикнул. Он только широко раскрыл в ужасе свои светлые глазки и, смертельно побледнев, лишился чувств. Стараясь оставлять как можно больше следов, орки оседлали варгов и с добычей рванули в Гундабад. Пропажу эльфы обнаружили почти сразу, а, увидев орочьи следы, немедленно отправили к королю гонца за подкреплением.
Весь отряд бросился в погоню и у подножия Серых гор угодил в западню. Эльфы, как один, бились отчаянно: ставкой для всех была жизнь принца, а для одной — жизнь сына.
С высоты Майрон видел, как на свежевыпавшем снегу, будто на белом полотне, смерть нарисовала свой узор кровавыми красками: смолянисто-чёрной —орочьей и ослепительно-алой — эльфийской. Все ещё пребывающий в забытьи малыш был бережно уложен в объятия ещё тёплого тела одного из воинов. С высоты казалось, будто прекрасный эльф укачивает на руках спящего ребёнка, глядя в след улетающему в небеса свету своей внезапно оборвавшейся жизни.
В воздухе снова закружились снежинки, постепенно скрывая яркость красок под лёгким снежным покрывалом. Спешно прибывшие, но бесконечно опоздавшие, всадники замерли в седлах в молчании, потрясённые увиденной картиной. Эльфы почтительно держались на расстоянии от спешившегося владыки, чью дымчатую мантию трепал ветер, обнажая подбивку такого же ослепительного алого цвета, как и разлитая на снегу эльфийская кровь.
Издалека казалось, что король стоит в костре, объятый пламенем и дымом. Наверное, таком же костре, как тот, что сейчас незримо выжигал горем его душу. Взгляд Трандуила, застывшего посреди безмолвия, как будто побледнел. Пребывая в оцепенении, он медленно обводил взглядом лежащие тела, подолгу останавливаясь на каждом, словно ведя с ними молчаливую беседу. Он знал, что среди этих тел он не найдёт то единственное, нежное, любимое, дарящее ему ни с чем не сравнимое счастье. Внезапно король бросился вперед — эльфы напряглись, но все, как один, вздохнули с облегчением: владыка, преклонив колено перед одним из павших воинов, словно величайшее сокровище, благодарно принял из рук мертвого защитника хрупкое тёплое тельце своего ребёнка.
====== 3. ОТКРЫТИЕ ======
Изящные пальцы, сжимавшие холодный камень, заледенели. Это как будто удивило Майрона. «Во всём свои изъяны и преимущества», — подумал он, имея в виду свой опыт пребывания в бестелесном состоянии и нынешнем обличье. Тело требовало тепла и пищи. Майрон послал прощальный взгляд в сторону Одинокой горы и, вздохнув, вернулся в свои покои. Равнодушно оглядел свидетельства своего разрушительного гнева: мебель самой искусной работы была разбита, изумительные гобелены разорваны в клочья, хрустальные зеркала усыпали пол мелкими осколками, что поблёскивали в свете сотен свечей. Создатель этого беспорядка криво усмехнулся: как удивились бы мастера, узнай они, где нашли свой последний приют созданные ими произведения! Изделия самых лучших умельцев — гномов, эльфов и людей — незримо прибывали в замок. Майрону нравилось окружать себя красивыми вещами, носить роскошную одежду, лелеять свое вновь обретённое тело.
Он, один из лучших учеников величайшего мастерового — Ауле, сам был превосходным мастером и обладал изысканным вкусом. В конце концов, Нолдор во многом ему обязаны в части своей искусности. Так давно это было, что мало кто помнит. Впрочем, тем лучше. Чем меньше помнят его настоящего, тем свободнее он в своих действиях. Невежды современности считают, что тёмный властелин до сих пор не вполне материален, а когда был таковым, то был подобен оркам в своем образе жизни и предпочтениях? Оркам! Майрон ещё раз обвёл взглядом зал и заливисто рассмеялся. Оркам! Да он даже мяса не ест!
Глупцы в самом деле воображают, что ему, жившему среди Валар с начала мира, готовят и прислуживают эти смрадные уродливые твари Мелькора? Зачем так оскорблять свой взор? Майрон предпочёл бы окружить себя эльфами, но эти гордецы не годятся в слуги. Что за тоска: видеть вечно сжатые в неповиновении губы и опущенный вниз ненавидящий взор на невозмутимом точёном лице.
С людьми нет таких хлопот. Всё необходимое, всё самое лучшее, включая продукты, одежду и утварь, покупалось людьми и у людей, людьми же передавалось из рук в руки, путая следы, пока не попадало прямо в покои хозяина Дол Гулдура. Люди… с ними так просто: не соблазнишь — так купишь, не купишь —так запугаешь, не запугаешь — так убьёшь.
Его прислугу тоже составляли люди. Обычные смертные: они рождались, росли и старели в замке, и никакой жизни кроме той, что у них была, не знали и не желали. Поколения сменялись поколениями, не зная толком, кому, в сущности, они служат. Люди из прислуги были очарованы хозяином, хоть и знали его крутой нрав.
Подземелья Дол Гулдура хранили в себе множество секретов. Среди них — огромный зал, где тёмный властелин, когда пребывал в дурном настроении, устраивал кровавые побоища между орками. Сколько бы бойцов не начинало бой, выжить мог лишь один. Победитель удостаивался награды — слов одобрения из сладких уст повелителя. И чем хуже было его настроение, тем больше орков. Их чёрная кровь потоками стекала в отверстия меж плит пола и дальше — в речку, что протекающую глубоко под холмом.
В подземных галереях и залах, где обитали орки, обычно было шумно, что составляло резкий контраст с самим замком, неизменно погружённым в тишину, лишь иногда нарушаемую вспышками гнева хозяина.
Прислуга носила обувь, подбитую войлоком, что приглушал звук шагов, говорила на чёрном наречии тихо и только меж собой. Господин обычно отдавал распоряжения лёгким взмахом руки или кивком головы, не прибегая к словам, и, если в его покоях изредка звучал его чарующий голос, то это была певучая эльфийская речь.
Майрон вышел из зала, сделав лёгкий жест в направлении беспорядка, что означало: «Убрать». Стараясь быть невидимками, слуги бросились исполнять приказ, а их господин, шурша по каменным плитам пола бархатом своего роскошного длинного одеяния, последовал в другой зал, где его ждал накрытый стол.
Ел Майрон редко и мало, и только потому, что так было необходимо для поддержания его тела. Процесс принятия пищи его мало привлекал. Единственное, что ему нравилось по-настоящему — сладкое вино из эльфийских погребов. Вина Ривенделла, Лориэна и Мирквуда доставлялись к его столу и были в равной степени хороши, но сильно отличались друг от друга вкусом и ароматом.
Рубиновый напиток Мирквуда заключал в себе ласковую пряность ягод летнего леса и морозную свежесть горного воздуха. Любимое вино Трандуила. Это вино Майрон не пил — он его созерцал, вдыхал аромат, словно целуя, смаковал, прикрыв глаза и загадочно улыбаясь. «Мелькор определённо поспешил с выводами. И в этом несовершенном мире можно найти для себя приятный вкус», — подумал он, имея в виду не только вино…