Мысли вернулись к палантиру, жестоко обманувшему томительные ожидания своего хозяина, что вызвало в последнем вспышку гнева. Уже несколько месяцев Майрон напряжённо всматривался в безжизненную глубину «видящего камня» в надежде разглядеть в ней знакомый манящий облик. Но камень был слеп, как любой из тех, что составляли стены этой крепости.
По всей видимости, «глаза» второго палантира были предусмотрительно закрыты каким-то непроницаемым покровом — Трандуил заботливо берёг своё личное пространство от чужих глаз. «Раньше он был менее осмотрителен», — при этой мысли сладкие от вина губы растянулись в соблазнительной улыбке.
Вернулись пленительные воспоминания о видениях, что Майрону дарил палантир, пока владыка Мирквуда не заподозрил, что туманная глубина магической сферы может «смотреть» независимо от желания её обладателя.
Два палантира: из Аннуминаса (что был теперь в покоях Трандуила), ещё один — с вершины Амон Сул (в него тщетно всматривался дни и ночи Майрон), не утонули вместе с последним Арнорским королём, но тёмный властелин постарался, чтобы все так думали.
Мысли Майрона вновь унеслись в прошлое.
Разлучив лесного короля с возлюбленной, хозяин Гундабада продолжил наблюдать за Трандуилом с вершины Амон Ланк, предвкушая, как будет мучиться эльф. Шли годы. Жизнь в Эрин Галене текла своим чередом, и не слишком проницательному стороннему наблюдателю могло показаться, что в ней ничто не изменилось. Но Майрон не был таковым. От его взора и слуха не укрылись перемены. Спустя годы обычно звонкие голоса лесных эльфов притихли, невидимая тень траура накрыла чертоги короля.
Давным-давно отзвучала изумительно красивая и невыносимо печальная песнь плача, которой эльфы выражают свою скорбь, провожая своих ушедших близких. Лес погрузился в тишину. О королеве не упоминал никто со времени её исчезновения. Молчал король. Молчали эльфы. Молчал малыш. После перенесённого потрясения он за несколько лет не произнёс ни слова; беззаботный и резвый ребёнок стал молчалив, задумчив и бесконечно одинок.
Отец как будто отстранился от него. Винил ли он сына в случившемся? Никто не знал. Но всем было известно, что именно детская забава принца привела его мать в западню. И ребёнок нёс на своих хрупких плечиках этот груз. Он знал, что ослушался, знал, что погибли воины, но он не понимал, почему мать покинула его. На этот не заданный вопрос ему никто не дал ответа. Отец почти не говорил с ним и смотрел будто сквозь него, не видя.
Король стал редко покидать свои покои, и в те нечастые мгновения, когда он выходил, пытливый взгляд наблюдателя отмечал как прежде, гордо поднятый подбородок, по-прежнему ослепительно красивое лицо, всё так же мерцающее золото волос и полные достоинства движения. Лишь рот, который больше не трогала улыбка, казался будто вырезанным в мраморе, а в глазах застыла вечная зима.
Майрон, сам не зная, почему, все эти годы не ощущал удовлетворения. Его враг страдал — чутьё злого гения не обмануть. Но отчего-то не было триумфа. Быть может, нужно было больше — увидеть врага сломленным, уничтоженным? Увидеть, как поникнут его плечи, а глаза лишатся зрения от выплаканных втайне слёз? Увидеть, что ничто не радует эльфийского владыку, даже с годами возмужавший достойный сын?
Быть может, стоит время от времени посылать королю по одному из пальчиков, что так любил он целовать с улыбкой? Ставших почти прозрачными пальчиков той, что медленно угасала в глубине горы в одиночестве, в неведении о судьбе сына, лишённая дневного света, на протяжении столетий не видящая никого кроме противных эльфийскому взору орков. Майрон ни разу не взглянул на неё. Он сделал, так, как пожелал — стёр лишние штрихи с картины.
В конце концов, он отказался от затеи возвращать королеву по частям. Для всех она исчезла в недрах горы, её уже давно считают мёртвой. Владыка Эрин Галена при всей своей мудрости и магии не мог знать, что сталось с его любимой — слишком глубоко гномы строили застенки Гундабада, чтобы эльфийская мысль могла проникнуть туда.
И Майрон спрашивал себя: «Зачем узница до сих пор жива? Что можно выгадать её жизнью? Обменять её жизнь… на что? Что такого ценного может предложить бессмертному духу король Трандуил? Кроме самого себя…»
При этой мысли Майрон вновь ощутил хорошо знакомый порыв взвиться вихрем и унестись подальше в горы.
Что-то непоправимо, бесконечно было не так! Отсутствие ясности и порядка лишало покоя. Приняв решение, дух понёсся в Гундабад.
Чтобы покончить с сомнениями, тёмный властелин отдал распоряжение: узница должна умереть. Как именно — решать палачам, господину это безразлично. Тело её должно исчезнуть. Удаляясь прочь от командующего гарнизоном, повелитель постарался отогнать от себя мерзкое видение того, как довольно ухмыльнулся огромный орк, чьи глаза сверкнули странным огоньком… Майрон хорошо знал этот огонёк в глазах смертных. Это была похоть.
Шло время, армия Гундабада росла. Тёмный властелин тайно возвращал свою силу и влияние. Дымка в небе над Рованионом держалась уже несколько столетий, лишь иногда исчезая на короткое время. На время, что требовалось духу для того, чтобы восстановить свое равновесие среди горных вершин и вновь вернуться к созерцанию леса.
Века скорби не изменили облик эльфийского владыки, не подточили его силы, но превратили короля почти в затворника. Майрон видел его невыносимо редко; и месяцы, годы, десятилетия мучительного ожидания очередной встречи слились в одно неразличимое пятно.
Спустя века страданий Трандуила, даже предав ужасной смерти его любимую жену, злой гений так и не ощутил желанного торжества. Странные порывы всё чаще уносили дух в горы, но он неизменно возвращался к холму Амон Ланк, словно его тянула туда невидимая нить.
Метания чередовались с напряжённым ожиданием до тех пор, пока он не осознал, что уже не может, как прежде парить прозрачной дымкой в облаках. Близость Кольца сделала свое дело — дымка стала отбрасывать тень. Майрон вновь медленно, но верно обретал плоть.
Это обстоятельство поставило его перед вопросом о месте обитания. Гундабад был прекрасно укреплён и искусно выстроен прежними хозяевами, его сводчатые залы невероятных размеров и красоты могли стать достойным жилищем. В этом великолепном подземном дворце имелась своя прелесть. Но Майрону была невыносима мысль о том, как далека эта гора от Ирисных Низин, Кольца и… от чертогов Трандуила.
Трандуил…
Истина, что повсюду неотступно следовала за Майроном все эти столетия, вдруг открылась ему. Сколько бы ни старался он гнать от себя мучительные мысли, как бы ни пытался скрыться от них среди высоких гор, какие бы стены доводов ни возводил вокруг себя, теперь он был вынужден признаться самому себе в том, во что отказывался верить. Он одержим.
Он, высший дух, могущественный майа, считавший себя выше всяких чувств и всех народов, отчаянно, нестерпимо желал любви.
Любви мужчины.
Эльфа.
Лесного короля.
Трандуила.
Утрата Кольца, потеря плоти, века изгнания не стали для Майрона потрясением бо́льшим, чем вдруг открывшаяся правда. Что делать с этой правдой, он не знал. Но впервые за минувшие столетия дух не тянуло искать покоя среди гор. Порядок и ясность вернулись в его мысли, принеся с собой долгожданное облегчение.
Веками терзавший его образ вдруг стал сладчайшей из грез. И не было вопросов: «Почему? Почему эльф? Почему мужчина? Почему именно он?»
Ибо не было ответов.
Лишь жажда: видеть, слышать, обладать…
====== 4. ХОЗЯИН ДОЛ ГУЛДУРА ======
Медовые глаза сверлили взглядом палантир. «Что случилось? Почему он затаился? Что могло спугнуть его? — лихорадочно носились мысли. — Я знаю то, что видел: широко распахнутые восхищённые глаза, трепещущие ноздри, приоткрытые зовущие губы». В голове до сих пор звучала музыка любимого голоса, шепчущего: «Ты прекрасен». «Быть может, недостаточно прекрасен? Для него…»
Словно желая убедиться в собственной привлекательности, Майрон приблизился к одному из огромных зеркал. В массивной раме возникла картина:
Пламя множества свечей, многократно отражаясь в зеркалах, озаряло высокую стройную фигуру. Вишнёвый бархат роскошного одеяния облегал гибкое тело, струясь вниз до самого пола, подобием лужи растекаясь у ног. Дивной красоты лицо казалось словно подсвеченным изнутри, чуть растянутые в полунасмешливой улыбке губы наводили на мысль о наслаждении. Густые, длинные ресницы обрамляли ласкающий взгляд золотистых глаз с пляшущими искорками в глубине. Каскад сверкающих тяжёлых кудрей цвета отполированной до ослепительного блеска меди ниспадал до самой талии.
Тёмный властелин улыбнулся собственному отражению и, любовно огладив свой стан тонкими длинными пальцами, тихо пропел слова из старой, давно забытой песни:
«Сверкающий луч заходящего солнца остался в его волосах, Всё золото мира манящим дурманом мерцает в медовых глазах…»
Давным-давно Нуменорцы слагали песни и легенды о красоте искусителя, подчинившего себе разум и сердце их короля. Все легенды канули в морскую пучину вместе с их создателями, теперь мало кто опишет истинный облик того, кого называют «Саурон».
«Хорош не менее чем прежде, — подумал Майрон, продолжая любоваться видением в зеркале. — Ах, мой прекрасный эльф! Я знаю свою силу. Ты, верно, просто испугался новизны и необычности своих желаний. Пытаешься бежать от них, как я когда-то. Мой юный эльф, я ждал так долго! Я подожду ещё чуть-чуть». Для майа все эльфы, даже самые первые, были юными, ведь сам он был старее мира.
Спустя века он снова стал таким, как прежде: обольстительным демоном, перед чьим соблазном трудно было устоять. Далёким кошмаром осталось то время, когда он был полубесплотной тенью, что ничего не могла предложить. Ибо именно тогда, уже осознав свои чувства к эльфийскому владыке, но, ещё не имея плоти, Майрон впервые познал силу её желания.
Тогда, давно, вместе с пониманием причин, к Майрону пришло решение, что лучшего места для крепости, чем скалы, подобно короне венчающие вершину Амон Ланк, невозможно желать. Стены крепости росли несравнимо быстрее, чем восстанавливался облик её хозяина. Ещё не имея четких очертаний, но уже будучи заметным, он почти все время проводил на вершине смотровой башни, направив всё внимание на город лесных эльфов.
Сила тёмного властелина росла, ширилось его влияние, возвращались прежние союзники. Он изо всех сил призывал к себе Кольцо, зная, что рано или поздно Оно найдёт способ вернуться к нему. Магия окутывала его новую крепость Дол Гулдур, отбрасывая тень на лес вокруг, меняя его характер.
Больше всего желая быть как можно ближе к Трандуилу, Майрон тем самым невольно отдалял его от себя. Растущая тень его магии заставила эльфов покинуть свои жилища и уйти в северную часть леса, где король Трандуил, чувствуя угрозу, приказал выстроить новые чертоги, на этот раз надёжно скрытые от посторонних глаз глубоко в пещерах.
В прежнем дворце лесного короля поселилось запустение. Путники стали избегать некогда напоенный солнечным светом Эрин Гален, и всё чаще стали называть его Мирквудом, пока это название полностью не сменило прежнее.
Совсем перестав видеть Трандуила, хозяин Дол Гулдура тосковал, его взор не мог проникнуть в глубь пещер и видеть сквозь горы. С высоты своей башни он печально смотрел на покинутый эльфами город, борясь с желанием побывать там. В конце концов, искушение взяло верх.
Под покровом ночи хозяин замка на холме неясной тенью плыл меж деревьев в сторону прежнего дворца лесного короля. Это было волнительно — впервые оказаться в месте, к которому не мог приблизиться веками. Растения уже увили резные колонны и стены, спрятав под собой очертания дворца, а в залах и галереях ветром гоняло листья и пыль.
Некогда наполненные светом эльфийских светильников залы сейчас освещала только полная луна. Кое-где осталась утварь и редкие предметы мебели, покрытые теперь толстым слоем пыли и паутины. Тень неслышно скользила из помещения в помещение, не зная толком, что именно хочет здесь найти. Быть может, уловить виденья прошлого? Как гордый король ходил по этим галереям или величественно восседал на троне в зале, где, быть может, принимал гостей. Хотя, какие гости? В последние века Трандуил прекратил общение с соседями, поддерживая лишь в необходимой мере деловые отношения с людьми, живущими у Долгого озера.
Галерея за галереей, лестница за лестницей, от зала к залу — везде царили сумрак и безмолвие.
Длинный коридор привёл к полуоткрытой резной двери, тень скользнула в дверной проём и застыла в ужасе. В лунном сиянии у стены напротив виднелась неподвижная фигура. Встретить кого-либо в давно пустующих стенах было полной неожиданностью.
Присмотревшись, Майрон расслабился: фигура, принятая им за посетителя, оказалась мраморным изваянием: женский силуэт, длинные волосы, застывшие волнами в камне, горестный невидящий взгляд на тонком прекрасном лице… знакомом лице. Майрон так старался стереть это лицо из собственной памяти после того, как стёр его из жизни Трандуила.
Освещённое призрачным светом луны, перед Майроном предстало изваяние королевы, кого погубила его собственная ревность. Мысли закружились вихрем, рисуя отвратительные картины её предсмертных мук. Кричала ли она или переносила издевательства молча, моля смерть об избавлении? Казалось, в тот момент Майрон стал себе противен.
Поддавшись порыву, он метнулся к статуе с намерением разбить её на мелкие осколки. Но вдруг остановился, словно наткнувшись на незримую преграду — на изваянии не было пыли. Мрамор сиял в свете луны первозданной чистотой, словно по нему прошлась чья-то заботливая рука. Кто-то здесь бывал.
Сын?
Или его отец?
Из зала вела ещё одна дверь, что легко поддалась и пропустила ночного гостя внутрь. Это помещение удивило не меньше, чем предыдущее. Чутьё не обмануло: то были покои Трандуила.
Они выглядели так, словно их оставили только вчера: резная мебель была расставлена по своим местам, стены украшали гобелены, в глубине комнаты в мраморном углублении поблескивала вода, а ещё дальше — напротив — возвышалось широкое богато убранное ложе. Эльфийская магия хранила это место от тлена. Король не взял ничего из прежней обстановки в свой новый дворец. И Майрон понял: тот приходил сюда к воспоминаниям.
С рассветом тень вернулась в Дол Гулдур. Но ночь за ночью на протяжении недель неизменно возвращалась в зал со статуей — в надежде…
В ночь очередного полнолуния Майрон, по своему обыкновению, снова плыл по длинному коридору к хорошо знакомой двери. Привычно скользнув в дверной проём, он замер. Рядом с мраморным изваянием темнела облачённая в длинный чёрный плащ фигура. Капюшон был опущен. В свете луны длинные светлые волосы действительно отливали серебром. Ещё не видя лица пришедшего, Майрон знал, кто это был.
Казалось, Трандуил застыл подобно изваянию, что находилось рядом с ним. Наконец, он шевельнулся: рука плавно поднялась и коснулась длинными пальцами щеки печального мраморного лица, словно стирая невидимую слезу. До тени во мраке дверного проёма долетел тихий, как шелест листьев, шёпот: «Твой сын… Видела бы ты, каким он стал. Он так похож на тебя… Такой же красивый и неудержимый… И знаешь, он часто мне перечит», — последние слова были сказаны будто сквозь улыбку. Пальцы продолжали ласково порхать по холодному лицу, оглаживая камень губ, волос…
Задержав ладонь на плече изваяния, Трандуил, издав полный тоски вздох, опустил голову и уткнулся лбом в мраморное чело. Зазвучала тихая мелодия — Трандуил пел. Песнь плача, не отзвучавшую по королеве, здесь и сейчас пел сам король, и Майрон чувствовал, что пел он не впервые. Манящий голос эльфа вложил в эту песнь всю боль сердца и невыносимую тоску.
Майрон слушал, как заворожённый. Это была именно такая боль, какую он желал когда-то эльфу, но сейчас от этой боли хотелось рассеяться в воздухе и перестать существовать.
Голос затих. Словно очнувшись ото сна, король прикоснулся губами к каменному лицу, еще хранившему его собственное тепло, и, вздохнув, направился в свои покои.