Он обвел взглядом свой стол, бесчисленные свитки, своды законов, чернильницы, перья, географические карты… пакет из серебряной бумаги. Эрестор притянул его к себе, недоуменно осмотрел и только потом уже вспомнил, что это подарок лорда Элронда: в пакете лежал вязаный чехол для письменных принадлежностей (советник порадовался, что здесь нет Элладана и Элрохира, а то озорные близнецы уж точно не упустили бы возможности сострить, для каких именно принадлежностей предназначен этот длинный узкий чехол) и фаллоимитатор, точно такой же, какой этим утром достался Леголасу. Эрестор вынул фаллоимитатор из пакета. «Буду использовать как пресс-папье», – кисло усмехнулся он, представив, как лорд Элронд деликатно спрашивает советника, понравился ли ему подарок, а Эрестор язвительно отвечает, что подарок прекрасный, спасибо, он как раз искал что-нибудь под пресс-папье.
Эрестор повертел фаллоимитатор в руках, с показным равнодушием рассматривая этот шедевр гномьего мастерства. Штучка была весьма изящной, с небольшим утолщением на конце, с приятной наощупь эмалевой поверхностью, розоватой, искусно разрисованной тонкими прожилками. Эрестор задумчиво провел пальцем по длинной венке, начинавшейся у основания и потом разделяющейся надвое; осторожно, едва касаясь, погладил кончиком пальца головку. Чудесный гномий металл быстро согревался от соприкосновения с руками Эрестора и теперь казался почти живым; на головке «члена», к изумлению советника, даже заблестела капелька смазки…
Любопытство в Эресторе наконец одержало верх над гордостью: он поднес произведение гномьего искусства к губам и слизнул капельку, пробуя ее на вкус. Она оказалась совсем безвкусной, но сердце Эрестора отчего-то бешено заколотилось. Почти задыхаясь от смешанного чувства стыда и возбуждения, он торопливо, будто боясь передумать, снял с пирожного кремовую розочку, мазнул кремом головку «подарка» и, зачем-то закрыв глаза, медленно ввел его в себя.
На несколько мгновений Эрестор перестал дышать, ошеломленный давно забытой болью, обещавшей наслаждение. Он опустился грудью на стол, с трудом загоняя воздух в легкие. Эрестор чувствовал, как его щеки пылают от стыда, холодел при мысли о том, что кто-то может войти и застать его в таком… таком… скажем так, неподобающем виде, но вместо того, чтобы вынуть из себя гномью безделушку и поскорее привести себя в порядок, пока никто его не увидел, Эрестор завел руку за спину и надавил на основание фаллоимитатора, вводя его еще глубже.
Из глаз Эрестора брызнули слезы. Он тихо застонал, неосознанно подаваясь навстречу игрушке и выгибаясь, отыскивая наиболее чувствительное положение. Даже сейчас, каждый миг задыхаясь от боли и наслаждения, Эрестор не переставал думать о том, насколько низко он пал: удовлетворяет себя искусственным членом, лежа на столе в своем кабинете… Советника бросило в холод от мысли, что было бы, если б кто-нибудь узнал о его позоре.
И не успел Эрестор подумать об этом, как дверь в его кабинет распахнулась, и на пороге возник Глорфиндель собственной персоной. Он так и застыл, не донеся до рта ножку индейки, ошеломленно глядя на советника, лежащего грудью на столе со спущенными штанами и с Элрондовым подарком в заднице, а Эрестор смотрел на него, не зная, что предпринять сначала: вытащить из себя фаллоимитатор, натянуть штаны, подняться со стола или крикнуть Глорфинделю, чтобы тот убирался вон.
- Вот те на, – наконец смог вымолвить Глорфиндель. – Лорд Элронд места себе не находит, говорит – иди проверь, как там наш старший советник, обидели мы его сегодня, нужно его утешить… а ты тут, значит, гномьим дрыном развлекаешься!
Пока Глорфиндель говорил, Эрестор все же быстро выдернул из себя подарок Элронда, охнул от уже позабытого им чувства, натянул штаны и, прибегнув к своему излюбленному способу защиты – нападению, напустился на Глорфинделя:
- Прекрасный утешитель из вас получился, сударь, – ничего не скажешь! Явился утешать с куриной ногой в лапах!
- Это не курица, а индейка, – глупо поправил его Глорфиндель и тут же пожалел об этом, потому что от его реплики Эрестор распалился еще пуще.
- О, в еде-то вы разбираетесь! Только о еде и думаете! Вам лишь бы жрать, пить и совокупляться! – советник почувствовал, что у него на глаза наворачиваются слезы – то ли от стыда, то ли от того, что внезапное появление Глорфинделя помешало ему закончить начатое, а Эрестор и так уже сходил с ума от неудовлетворения… Плакать перед Глорфинделем Эрестору уж точно не хотелось, и он попытался скроить свою обычную презрительную мину, но презрительная мина почему-то никак не получалась, а вместо нее выходило нечто жалкое и плаксивое.
Глорфиндель совсем растерялся.
- Ну хорошо, хорошо, если дело в индейке – я ее отложу вот сюда, ладно? – он попытался положить недоеденную ногу на блюдо рядом с пирожным, но Эрестор, возмутившись еще сильнее, закричал на него:
- Кто кладет индейку на блюдо с пирожными, невежественная вы скотина!?
Глорфиндель, опасаясь, что индейка, которая отчего-то так волнует Эрестора, окончательно выведет советника из себя, решил положить ее на одну из бумаг, что в обилии лежали на столе – славный воевода искренне полагал, что бумага нужна только для того, чтобы класть на нее что-нибудь жирное… ну, или ходить с ней в сортир.
- Что вы делаете!? – Эрестор чуть не задохнулся от возмущения. – Это же послание от Кирдана Корабела!
- Да куда ж мне ее девать-то?! – в конце концов не выдержал Глорфиндель – и в сердцах отшвырнул индейку: ножка ударилась об портрет лорда Элронда, сползла по нему, оставив на лице владыки Ривенделла жирный след, и, наконец, шлепнулась на пол. Воцарилась тишина.
А в следующее мгновение Эрестор бросился на Глорфинделя с кулаками. Он истерично плакал, колотил опешившего воина по широкой груди и кричал, что Глорфиндель сломал ему жизнь. «Ничего не понимаю», – сокрушенно подумал Глорфиндель, но на всякий случай скрутил Эрестора, аккуратно уложил его на стол и навалился на него всем телом, чтобы тот не вырвался, – но советник продолжал извиваться под ним, брыкаясь и заливаясь слезами, и кричать:
- Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!..
Глорфиндель уже и не знал, как его успокоить; тут в голову славного воина пришла гениальная идея. Он схватил Эрестора за плечи, приподнял его над столом, словно советник был легкий, как пушинка, и запечатал ему рот поцелуем. Эрестор успел промычать еще одно «ненавижу» и вдруг обмяк, прильнул к груди Глорфинделя, со всхлипом ответил на поцелуй… Они рухнули на стол, остервенело целуя друг друга. Эрестор нетерпеливо разрывал на Глорфинделе одежду (Глорфиндель даже слегка растерялся, не ожидав от всегда сдержанного советника такой прыти) и жарко шептал ему что-то, выгибался, кусал его до крови… Глорфиндель чувствовал, как трепещет тело Эрестора под его руками.
- Дурак, идиот, скотина, – нежно шептал Эрестор, покрывая поцелуями лицо Глорфинделя, – я же люблю тебя, тварь ты неблагодарная… Всегда любил… Только тебя… любил…
Глорфиндель содрал с советника штаны, не сняв с него сапог, ловко закинул его ноги себе на плечи и по-хозяйски схватил Эрестора за бедра.
- Так откуда ж мне было знать, чего тебе надо-то? – хрипло выдохнул он в перерывах между поцелуями.
Эрестор застонал от нетерпения и, закусив губу, сам насадился на член Глорфинделя.
- Какой же ты… недалекий, – он вскрикнул, почувствовав, как в него проникает могучий член Глорфинделя, не шедший ни в какое сравнение с той изящной безделушкой, которой он только что баловался, – …ты должен был догадаться!
- Да ты только и делал, что огрызался и злобился – как я должен был догадаться? – недоуменно возразил Глорфиндель, немного запыхавшись не столько от возбуждения, сколько от всех треволнений сегодняшнего дня. – Так бы прямо и сказал, что хочешь перепихнуться!
- Перепихнуться! – воскликнул Эрестор, возмущенный до глубины души. Вместо того, чтобы поглубже насадиться на член Глорфинделя, как ему хотелось, он собрался с силами, приподнялся и влепил Глорфинделю пощечину, которую тот почти не заметил и только рассмеялся, чем привел Эрестора в бешенство. Вдобавок ко всему Глорфиндель оперся о блюдо и раздавил своей лапищей последнее пирожное, но в этот момент Эрестора вдруг прошил разряд наслаждения такой ослепительной силы, что он сдался, упал обратно на спину и, схватив руку Глорфинделя, со стоном слизал крем с его пальцев.
Этот-то стон и услышал лорд Элронд, который, обеспокоенный долгим отсутствием Глорфинделя, решил все-таки узнать, всё ли в порядке у старшего советника, чьи расстроенные нервы в последнее время весьма тревожили сердобольного владыку Ривенделла. Добрый хозяин дома, испугавшись, что Эрестору стало совсем худо, заглянул в кабинет, чтобы поинтересоваться, как чувствует себя его старший советник, – и слова застряли у него в горле. Тихонько прикрыв за собой дверь, Элронд поспешил ретироваться, чувствуя, как сердце колотится у него в горле, и, закрывшись у себя в спальне, дрожащими руками накапал себе успокоительного, которым еще недавно отпаивал Леголаса. Перед глазами все еще стояла нечаянно подсмотренная им картина: Эрестор, его старший советник, всегда такой сдержанный, высокомерный, язвительный, лежит на столе среди скомканных бумаг и опрокинутых чернильниц и вдохновенно сосет пальцы Глорфинделя, умоляя взять его сильнее, глубже, сильнее, глубже… Лорд Элронд потряс головой, отгоняя наваждение, и схватился за спицы. Владыка Ривенделла чувствовал – чтобы пережить сегодняшнее потрясение, ему придется связать очень длинный шарф. И, возможно, даже не один.
========== Не туда попал ==========
Стоило Элронду покинуть малую трапезную, как Элладан и Элрохир, не сговариваясь, запрыгнули к Больгу на колени. Больг покачнулся – скорее от неожиданности, чем от тяжести – и от всей души рассмеялся, обнажая ровный ряд острых зубов; в его желтых глазах зажглись веселые огоньки.
- Ну, Больг, выбирай, – заявил Элрохир, удобно устроившись на крепком жестком орочьем колене, – кого из нас ты хочешь первым?
- Больг хочет меня, неужели не ясно? – перебил брата Элладан, обвивая руками мощную шею орка. – Ты ведь сам сказал, что я – хороший. Да, Больг?
Больг, для которого всё это эльфийское тарахтенье не несло в себе ни капли смысла, просто добродушно осклабился и продолжил поедать кабанью ногу, аппетитно обгрызая кость. Элладан, видя, что их эльфийское кокетство явно не действует на орка, ловко соскользнул с колена Больга и, оказавшись у него между ног, игриво погладил его пах через одежду.
- Ну же, Больг, – проворковал он, торопливо расстегивая на Больге широкий кожаный ремень с массивной бронзовой пряжкой, – я знаю, ты хочешь меня, правда?
- С чего это ты взял? – ревниво фыркнул Элрохир – и шлепнул брата по рукам. – Больг хочет меня. Верно, Больг?
Больг наконец доел кабанью ногу, тщательно обглодал мосол и, по орочьей традиции бросив кость прямо на пол, поднялся на ноги, не обращая внимания на близнецов, которые все еще висли на нем.
- Больг любит Ласи, – прогудел он и заулыбался.
Леголас просиял – мало того, что Больг ухаживал за ним за завтраком, обнимая, гладя по волосам и шепча какие-то жутковато звучавшие орочьи любезности, так еще и теперь он предпочел горячим сыновьям Элронда его, Леголаса!
- Ах, Больг, – прошептал принц, слегка зардевшись.
Больг же аккуратно отцепил от себя недовольных близнецов, шагнул к Леголасу, легко подхватил его на руки и с принцем на руках потопал прочь из трапезной.
- Ну вот, – разочарованно протянули Элладан и Элрохир, – ни тебе Больга, ни тебе Леголаса… Даже пирожные – и те Эрестор заграбастал!
Больг внес Леголаса в спальню принца. Приблизившись к камину, он бережно опустил свое хрупкое эльфийское чудо на пушистый ковер, а сам лег рядом, ласково и даже несколько робко перебирая жиденькие Леголасовы прядки. Леголас повернулся к Больгу и с тихим вздохом прильнул к нему всем телом.
- Больг, – прошептал Леголас, медленно расстегивая ворот рубахи орка и поглаживая жесткую орочью кожу. – Ты скучал по мне?
- Больг скучал, – ответил орк – и попытался ласково куснуть Леголаса за кончик уха. У Леголаса возникло подозрение, что Больг просто повторил незнакомое эльфийское слово, но принц предпочел притвориться, что орк действительно по нему скучал.
- Я тоже скучал, – сказал он, целуя Больга в шею. Кожа орка была удивительно горячей, шершавой, терпко пахнущей острым мускусным запахом… Леголас игриво хихикнул и лизнул Больга за ухом – ему захотелось попробовать, каков его орк на вкус.
А Больг вдруг повалил Леголаса навзничь и принялся ласкать языком его всего: лицо, шею, грудь, подмышки… Орк содрал с принца одежду, оставив только носки – на взгляд Больга, носки никак не могли им помешать, потому снимать их и не требовалось – и начал покрывать его тело по-орочьи неумелыми, но страстными поцелуями, шумно вдыхая его запах и пылко порыкивая. Леголас постанывал и трепетал, захваченный новыми для него ощущениями: влажный, шершавый язык, касающийся его сосков, живота, внутренней стороны бедер… Принц широко раздвинул ноги, отчаянно желая, чтобы язык Больга коснулся его там, но не смел его попросить; а Больг отчего-то остановился и застыл, удивленно глядя на Леголаса.
Похоже, орк рассматривал своего любовника, любуясь и удивляясь одновременно: принц лежал перед ним такой тоненький, бледный, хрупкий, совсем не похожий на короля Трандуила, чьим сильным, гармонично сложенным телом Больг упивался долгими зимними ночами в Лихолесье – но отчего-то при виде Трандуила сердце Больга не сжималось так болезненно-сладко, как сейчас, когда он смотрел на Леголаса… Чувство, которое он испытывал, было слишком сложным, чтобы Больг смог выразить его на эльфийском, да и в нехитром орочьем языке он не мог найти подходящих слов, поэтому просто еще раз сказал:
- Больг любит Ласи.
Леголас, уже изнемогший от желания настолько, что сам того не замечая, терся спиной и ягодицами о пушистый ворс ковра, ответил, протягивая к Больгу руки:
- Я тоже тебя люблю… Больг… Пожалуйста… Иди же ко мне…
Больг заулыбался, притянул к себе Леголаса, все еще поражаясь, какой он легенький и хрупкий (орк определил это одним метким орочьим словом «хлипкий»), погладил его по голове своей огромной лапищей, уткнулся носом в шею, шумно вдыхая почти неуловимый запах эльфа, а потом вновь уложил принца на спину. Леголас закусил губу, ожидая, что сейчас Больг войдет в него – принц все еще помнил ослепляющую, оглушающую, будто бы раздирающую его тело на части боль, которую он испытал в миг, когда Больг силой взял его в первый раз, – но к своему изумлению ощутил нечто совсем иное.
С трудом приподняв голову, он посмотрел вниз и увидел коротко стриженную макушку Больга у себя между ног. От удивления Леголас не сразу понял, что происходит: Больг, осторожно раздвинув худые ноги принца, ласково вылизывал его тоненький твердый член, яички, ложбинку между ягодиц…
- Ох, Больг, что ты делаешь? – простонал Леголас, уронив голову обратно на ковер и закрывая глаза.
Шершавый язык орка уже проникал в Леголаса, да так глубоко, что принц не мог поверить собственным ощущениям. Он стонал, выгибался, вырывал из ковра целые клочья пуха, сходя с ума от восхитительного ощущения чего-то горячего, влажного и шершавого, что проникало в него так сильно и в то же время – так нежно… Конечно, добрый лорд Элронд часто ласкал «своего воробушка» языком – он любил это делать; но с ним Леголас никогда не испытывал такого ошеломляющего наслаждения – лишь негу и удовольствие от того, что кто-то о нем заботится. Сейчас же Леголас едва не терял сознание от жарких волн, захлестывающих его от каждого движения орочьего языка; он неосознанно сжимал коленями плечи Больга, шептал «еще!», уже сам не понимая смысла своих слов, и плакал от наслаждения и счастья.
Больг почувствовал, как тело принца содрогнулось, а с губ Леголаса сорвался особенно жалкий всхрип. Больг, встревоженный, оторвался от своего занятия, обнял любовника за плечи и вгляделся в его измученное лицо, пытаясь понять, что случилось. Леголас прижался к Больгу всем телом, вцепился в его руки, запрокинул голову и вдруг застонал, закричал, забился в объятиях орка так отчаянно, что Больг с перепугу уронил Леголаса обратно на ковер.
Наконец Леголас затих. Больг осторожно потыкал его в бок, проверяя, жив ли он, – Леголас никак не отреагировал. Тогда Больг подхватил обмякшее тело принца на руки, прижал его к груди и со всех ног побежал к лорду Элронду.