— Больг любит Ласи, — чавкая, учтиво поддержал беседу Больг.
Наконец, дружная компания под аккомпанемент Линдировой лютни, уже порядком всем надоевшей, добралась до берега речушки. Пологий берег, покрытый высокой шелковой травой, спускался к тихо журчащей воде. Речка напитывала свежестью теплый, пронизанный солнечными лучами воздух. Душисто пахло полевыми цветами, усыпавшими зеленый ковер трав пестрыми крапинками. Бабочки, взблескивая атласными крылышками, играли друг с другом, над маленькими заводями висели серебристые стрекозы, и где-то у воды, невидимые в камышах, мелодично квакали лягушки. Весенний ветерок, время от времени налетая на берег, перекатывал травы, заставляя их клониться то в одну, то в другую сторону, и они переливались, как густая зеленая шерсть какого-то сказочного животного.
Скидывая на ходу одежду и обувь, близнецы проскакали по берегу, присели в речке, опустив в холодную воду свои многострадальные зады, и зажмурились с блаженным стоном.
— Вода просто чудесная! — крикнул Элрохир остальным. — Идемте к нам купаться!
— Нет, мальчики, сначала нужно немного поесть, — мягко возразил им Элронд, оглядывая расстеленное на траве красное клетчатое покрывало, над которым суетились трое хоббитов — они вышли из Ривенделла пораньше, чтобы подготовить всё к приходу Элронда и компании. Два новоприбывших хоббита присоединились к ним, расставляя на покрывале корзинки и свертки с едой. Над берегом поплыли дивные ароматы Элрондовой стряпни.
— Я ужасно проголодался! — воскликнул Леголас, присаживаясь на одну из атласных подушечек, которые хоббиты в изобилии разбросали вокруг.
— И у меня в животе бурчит, — хохотнул Глорфиндель, плюхаясь рядом. — Помнится, в Гондолине, вернувшись с дозора, я мог целого кабанчика срубать.
— Кабанчика, — мечтательно протянул Больг.
Элронд всё семенил вокруг покрывала, с беспокойством следя за хоббитами: он опасался, как бы они не побили бутылки и не уронили пироги.
— Ты совершенно прав, мой друг, — сказал он Глорфинделю, выкладывая на блюдо заранее приготовленные тартинки, — прогулки на свежем воздухе весьма способствуют хорошему аппетиту.
— Это точно, владыка. Вот, бывало, идем мы с ребятами из ночного дозора…
Тут Глорфинделя бесцеремонно прервал Линдир. Перехватив свою лютню поудобнее, он ударил по струнам и торжественно произнес:
— Любезный Глорфиндель подал мне прекрасную идею! Я спою вам песню о доблестных гондолинских воинах, всегда готовых подставить собрату по оружию плечо…
— И не только плечо, — хихикнули Элладан и Элрохир, уже вылезшие из речки, — их выманил аппетитный запах угощения.
Не слушая их, Линдир запел:
Влекомые страстью, сплетаются пылко
тела славных воинов, гибких и сильных…
Элронд опустился на подушечку рядом с Леголасом. Все корзинки, тарелки, бутылки, бокалы и блюда, наконец, были расставлены, и Элронд смог вздохнуть с облегчением.
— Боюсь, любезный Линдир, песни… э… такого рода не подходят для… принятия пищи, — заметил он деликатно.
Леголас пришел ему на помощь:
— Элронд имеет в виду, что твоя песня, Линдир, прославляет воинскую доблесть и боевые подвиги, — сказал он, ловко ухватывая лежащую на краю блюда тартинку с творожным сыром, мелко нарезанными огурчиками и зеленью, — а значит, эта песня больше годится для торжественных пиров, чем для скромного семейного пикника на природе.
Элладан и Элрохир прыснули — и обрызгались яблочным сидром.
Линдир на мгновение задумался.
— Тогда… О! Да, тогда я спою вам песню о дивных солнечных днях поздней весны, — предложил он.
Намазывая апельсиновым джемом кусочек кекса для Леголаса, Элронд решил, что «дивные солнечные дни» звучат вполне благопристойно.
— Вот и славно, мой друг, вот и славно, — сказал он, подавая Леголасу кекс. — Песня о прекрасной весенней природе — что может быть лучше для пикника?
Линдир, окрыленный вдохновением, тренькнул струнами и начал:
Влекомые страстью, сплетаются пылко
тела юных эльфов, гибких и сильных…
— Постой-ка, приятель-стихоплет! Сожри меня тролль, если это не та же самая песня! — захохотал Глорфиндель.
Линдир взглянул на него с видом непонятого гения.
— Это совершенно другая песня! — фыркнул он. — В песне про Гондолин были «тела славных воинов», а здесь — «тела юных эльфов»! Только неотесанный мужлан, ничего не смыслящий в высоком искусстве, не заметит разницу!
— Полно, полно, любезный Линдир, — поспешил разрядить обстановку Элронд. — Ты, верно, притомился после столь… долгого пути, — Элронд с сомнением оглянулся на крыши и башенки своего дома, виднеющиеся совсем неподалеку. — Вот, отведай-ка весеннего салатика с редисом… — он попытался было подсунуть Линдиру вазочку с салатом — но менестрель, чья тонкая душевная организация оказалась чересчур тонка для шуточек Глорфинделя, вскочил на ноги, обнялся с лютней и удалился в абрикосовую рощицу, где сразу же принялся распевать какие-то до невозможности горестные песни.
— Ах, да что же это, — всплеснул руками Элронд. — Отчего наш любезный Линдир так расстроился? Ох уж эти тонко чувствующие эльфы искусства… — от огорчения Элронд схватил вазочку с салатом и принялся его есть. — Может быть, ему хотелось более изысканный салат? Например, с одуванчиками?.. — предположил Элронд задумчиво.
— Да ладно тебе, не горюй, владыка, — сказал Глорфиндель — он заметно повеселел, умяв в одиночку большущий закусочный бутерброд с копченой свининой, рублеными желтками и листьями салата. — Пусть себе дуется в рощице — нам больше еды достанется, — и потянулся за бутылью сидра.
Но через какое-то время, когда эльфы перешли с холодных закусок на десерт, а Больг всё еще что-то уплетал, хитро поглядывая на остальных из-за корзины, от страдательных и несколько немелодичных песен Линдира, несшихся из абрикосовой рощицы, стали сдавать нервы даже у стойкого гондолинского витязя Глорфинделя.
— Варга ему за пазуху! — выругался он в сердцах. — Сколько ж можно выть?! Блевать тянет от его воплей.
— Нас тоже, — поддакнули Элладан и Элрохир, чьи лица и в самом деле приобрели нездоровый зеленоватый оттенок, — правда, скорее всего, не из-за пения Линдира, а из-за немытой клубники, съеденной утром.
— Мне тоже как-то не по себе стало, — пожаловался Леголас.
— Владыка, разреши, я схожу заткну нашего певуна, — предложил Глорфиндель. — А то его вытье наводит меня на мысли об атаке варгов на Гондолин.
Элронд перестал колупать яичко.
— Нет-нет, не стоит себя утруждать, мой друг, — лучше я сам схожу к Линдиру, — поспешно сказал он, поднимаясь с покрывала и собирая с колен мелкие яичные скорлупки. — Возможно, мне удастся его утешить.
С печалью думая о том, что мирный весенний пикник, о котором он мечтал еще с зимы, как всегда получился совсем не мирным, Элронд направился в абрикосовую рощицу — и попутно обнаружил, что выпил молодого вина больше, чем следовало. Голова у Элронда приятно кружилась. Двигаясь на звуки отчаянных рыданий, несущиеся из-за деревьев, Элронд прошел через рощицу и, наконец, увидел Линдира. Тот расположился под абрикосовым деревцем, в листве которого уже виднелись зеленые плоды, и перебирал струны лютни, время от времени разражаясь обрывком какой-нибудь жалостливой песни. Впрочем, в устах Линдира даже жалостливые песни получались какими-то непристойными: если в радостных песнях менестрель прославлял радости плотской любви, то в печальных он с тоской вспоминал минувшие плотские наслаждения.
— Мой друг, — осторожно проговорил Элронд, опускаясь на землю рядом с Линдиром, — почему бы тебе не вернуться к нам? Хоббиты уже начали делить ревеневый пирог — он так чудесно сочетается со взбитыми сливками и мятным чаем…
Линдир обратил к нему глаза, наполненные слезами.
— На что мне взбитые сливки, если нет нежной трепещущей плоти, с которой я мог бы эти сливки слизать? — возразил он с горечью.
От таких слов Элронду стало немного неловко.
— Любезный Линдир, — сказал он, смущаясь, — зачем же… эм… трепещущая плоть? Мой ревеневый пирог, осмелюсь сказать, ничуть не хуже… А если еще присыпать корицей, да сахарной пудры побольше, — тогда вообще…
— Как ты не понимаешь, владыка! — воскликнул Линдир, картинно заламывая руки. — Мое тело изголодалось не по сладостям, а по сладостной любви!
Тут Элронд наконец понял, к чему клонит Линдир, и решил немедленно ретироваться. Однажды Элронд уже совершил оплошность — и весь Ривенделл еще долго потешался над ним и над его «трубочкой с кремом» (как Линдир окрестил в своей новой песне Элрондово достоинство). Надо ли говорить, что Элронд с тех пор не решался печь свои фирменные трубочки с кремом?
— Увы, мой друг, — пробормотал Элронд, отодвигаясь от Линдира, — боюсь, я ничем не могу помочь…
— Отчего же? — мгновенно отреагировав, Линдир схватил Элронда за руки и усадил обратно. — Только ты и можешь утешить меня, владыка! Услышав твои сладострастные речи о ревеневом пироге, покрытом взбитыми сливками, я понял, что именно твоей поэтической ласки жаждет моя плоть, изнывающая в предвкушении неги! — повалив Элронда на спину, Линдир забрался на него и стал торопливо распутывать завязки на его штанах. — Давай же предадимся порыву, охватившему наши распаленные тела! — выдохнул он, бесцеремонно обхватывая рукой член Элронда. — О, желанный мой, наполни же взбитыми сливками мой ревеневый пирог!
Элронд попытался себе это представить, но пальцы Линдира на его члене мешали Элронду думать.
— Прошу тебя, любезный Линдир, не надо! — умоляюще прошептал он. — Что подумают о нас остальные? Они же могут нас увидеть!..
— Пусть смотрят! — ответил Линдир страстным шепотом, взяв Элронда за руки и со шлепком положив его ладони себе на обнаженные ягодицы (Элронд изумился: и когда это Линдир успел снять штаны?) — Пусть любуются нами — ибо в подлунном мире нет ничего прекраснее священного таинства Любви!
Элронд хотел было возразить, что таинство перестает быть таинством, если заниматься им где попало — к примеру, в абрикосовой рощице, которая прекрасно просматривается с берега реки, — но в этот момент Линдир начал медленно насаживаться на его член, и Элронду стало уже не до возражений. «Батюшки! Надо было прихватить с собой горшочек с мазью!» — подумал он, чувствуя, как член с трудом входит в тугой анус Линдира (похоже, менестрель и правда давно уже не вкушал «сладостной любви»). Элронд не смог сдержать стон — не наслаждения, а боли. Линдир тоже мучительно застонал, приподнимаясь и вновь опускаясь на член Элронда.
— Друг мой, — обеспокоенно сказал Элронд, — не испытываешь ли ты некоторое… неудобство? Боюсь, подобные… забавы не пройдут даром для нас обоих.
— И пусть! — простонал Линдир, не глядя на Элронда, — менестрель закатил глаза и, похоже, всецело отдался «порыву, охватившему распаленное тело». — Наслаждение без боли подобно сахарной пудре без корицы — сладко, но не захватывает дух…
— Никогда не думал, что корица захватывает дух, — пролепетал Элронд, морщась — анус Линдира нещадно натирал кожу на члене. — Любезный Линдир! Возможно, мне удастся удовлетворить тебя каким-нибудь… иным способом? — предложил он с мольбой в голосе. — Видишь ли, без смазки наше наслаждение, похоже, начинает превращаться в пытку…
— О нет, мой желанный! — простонал Линдир, приподнимаясь и опускаясь на члене Элронда всё быстрее и быстрее. — Это чувство… Этот жестокий пламень, сжигающий мой грот наслаждения… О, это так прекрасно… И я… я… уже не в силах остановиться! — выкрикнув последнюю фразу, Линдир ахнул, задрожал всем телом, больно вцепившись Элронду в запястья, еще раз резко насадился на член (отчего Элронд на собственной шкуре ощутил тот самый «жестокий пламень») и с нежным и несколько наигранным стоном кончил, упав Элронду на грудь.
Элронд перевел дух. Его член был по-прежнему болезненно твердым, но Элронда охватывал ужас при мысли о том, чтобы вновь овладеть Линдиром или помочь себе рукой — натертая кожа на члене прямо-таки горела.
— Мой милый Линдир, — проговорил Элронд как можно ласковее, чтобы не обидеть чувствительного менестреля. — Ты не огорчишься, если я вернусь к остальным? Меня, верно, уже заждались… Кроме того, мне… да и тебе тоже… необходимо… восстановить силы.
Линдир приподнял голову, поцеловал Элронда в губы долгим поцелуем и сполз с любовника на землю.
— О да, мой прекрасный возлюбленный, — ответил он с блаженной улыбкой. — Ступай — а я пока обдумаю новую песню.
Элронд с обреченным видом подтянул штаны, понимая, что обещание Линдира не предвещает ничего хорошего.
К тому времени, когда он добрался до речки, его член, прижатый тканью штанов, уже жгло как огнем. Вконец измучавшись, Элронд со страдальческим стоном опустился на край покрывала и огляделся, отыскивая глазами большую корзину, в которой лежал горшочек с целебной мазью, — а заодно и куст погуще, за которым можно спрятаться, приспустить штаны и как следует полечиться. Глядя по сторонам, Элронд обнаружил, что за время его отсутствия Леголас, Элладан и Элрохир с хоббитами убежали на речку (их веселые голоса, смех и плеск воды доносились из-за камышей). Глорфиндель дремал, обнявшись с бутылью вина. Только Больг всё еще чавкал, держа в одной руке большой ломоть мясного пирога, а другой зачерпывая что-то в корзине, и с видимым наслаждением облизывал пальцы. У Элронда возникло смутное подозрение.
— Больг, дружок, что это ты там ешь? — спросил он.
Больг поднял на Элронда простодушные глаза, светящиеся довольством.
— Вкусно, — прогудел он. — Ешь! — и щедро протянул Элронду уже почти пустой горшочек с целебной мазью.
========== 3. Шоколадно-ореховое масло ==========
В рощице, под сенью абрикосовых деревьев, хоббиты прилаживали гамаки. Элладан и Элрохир, распаленные купанием нагишом, весьма недвусмысленно щипали Леголаса за задницу — и Элронд, памятуя о внезапной утрате целебной мази, столь необходимой в буйных юношеских забавах, поспешил отправить всех троих «вздремнуть после обеда». Наивный Элронд надеялся, что молодые эльфы, утомленные пикником и плесканием в речке, скоро уснут и — хотя бы на время — забудут о своих сладострастных играх. Отправив сыновей и Леголаса по гамакам, Элронд принялся хлопотать над полупустыми блюдами, початыми горшочками и кувшинами, стараясь укрыть всё это изобилие так, чтобы до еды не добралась мошкара, и одновременно прикидывал в уме, кого из хоббитов отправить за мазью. Кроме того, Элронд помнил и о жарком из кабанчика, которое уже, верно, готово — надо бы и его принести из дома, чтобы эльфы, проснувшись, как следует пополдничали.
Пока Элронд раздумывал (и в то же время заворачивал в полотняную салфетку оставшийся кусок пирога), перед ним возник Глорфиндель. Могучий эльф проснулся, отставил бутылку и потянулся, с наслаждением расправляя затекшие мышцы (Элронд невольно залюбовался его сильными руками, облитыми солнечным светом, и широкими плечами, по которым рассыпались густые золотые локоны).
— Ежели ты не знаешь, владыка, кого бы отправить за мазью, так я сбегаю, — сказал Глорфиндель со своей обычной добродушной улыбкой.
Элронд отогнал пчелу, жужжащую над вазочкой с черничным вареньем.
— О, мой друг, мне неловко утруждать тебя — тем более, после столь сытного обеда, — отозвался он. — Пожалуй, я поручу это кому-нибудь из хоббитов…
— Да разве ж это труд — пару шагов сделать? — хохотнул Глорфиндель. — Вот, помнится, я со своими воинами на марше… — Глорфиндель замолчал, заметив, что Элронд нисколько не интересуется подвигами гондолинских воинов. — Не сомневайся, владыка, — я сбегаю. Заодно и… Эрика моего проведаю, — признался Глорфиндель смущенно, опустив ясные глаза. — Волнуюсь я за него. Как он там один без меня? Простились мы с ним как-то… не очень. Как бы не натворил он чего со злобы. А ну как заладит вешаться или еще чего? Ты же сам мне растолковал, владыка: Эрик наш — тонкая натура. С ним надо поаккуратней, а я сдуру с ним разругался, балрог меня попутал… Теперь вот места себе не нахожу.
Элронд сочувственно посмотрел на Глорфинделя.
— Хорошо, любезный Глорфиндель, иди, — разрешил он. — Мази принеси побольше, и кабанчика захвати. Вот, возьми с собой Больга для подмоги, — Элронд бросил взгляд на Больга, который, вытянув длинный язык, вылизывал горшочек из-под мази. Элронду подумалось, что будет благоразумнее отправить Больга подальше от расшалившихся близнецов. — Только проследи, чтобы наш юный орк больше не добрался до мази, — добавил Элронд.