– Бездоказательно – не могу, – отрезал Шелдон. – Позволь мне донести это до тебя. Я спросил Эвана, находит ли он меня более привлекательным физически, чем прочих людей из своего окружения, и он ответил, что нет. Это похоже на аргумент, не так ли? Мне интересно, где в таком случае твои аргументы, Леонард?
– Ради Бога, ему не обязательно находить тебя физически привлекательнее других, чтобы хотеть затащить в постель именно тебя, – прошипел Леонард, едва веря, что действительно разговаривает с Шелдоном о чем-то подобном.
Он говорил почти шепотом, не желая, чтобы пожилая пара за соседним столом услышала их разговор, но они оба были китайцами, так что всегда оставалась возможность, что они не говорят по-английски.
Шелдон уставился на него и сказал:
– Я не понимаю.
– Как ты не понимаешь, Шелдон? – взорвался Леонард, все-таки повышая голос. – Ты – его белый тигр!
– Не говори глупостей, – фыркнул Шелдон. – Как я могу хотя бы теоретически быть тигром, если… – он внезапно запнулся, что-то обдумывая. – О… Это метафора?
– Да, это метафора, – подтвердил Леонард дрожащим от гнева голосом, хотя и пытался убедить самого себя, что не должен злиться на Шелдона. – Одновременно, она является аргументом.
– Я не понимаю, – снова повторил Шелдон, и Леонард вздохнул.
– Тебе известно, что какого-то хрена Родстейн обзавелся белым тигром, не так ли?
Шелдон кивнул, и Леонард продолжил:
– Исходя из этого факта, а также учитывая, что белый тигр является одним из самых редких животных на планете, разумно будет предположить, что приобретение этого животного стоило ему немалых усилий и фантастических денег, я уж не стану упоминать о том, что это наверняка было сделано незаконно и таким образом ставит под вопрос его моральные и этические ориентиры.
– Но ты упомянул об этом, – заметил Шелдон. Леонард уставился на него, и Шелдон пояснил: – О том, о чем ты только что не собирался упоминать, ты сразу же и рассказал об этом.
– Неважно, – раздраженно отмахнулся Леонард. – Сконцентрируйся, Шелдон.
– Как я могу сконцентрироваться, если ты противоречишь самому себе? – воскликнул Шелдон, начиная нервничать.
– Я не противоречу себе в важных вещах, Шелдон, – сквозь зубы прошипел Леонард, – пожалуйста, сконцентрируйся на них. Итак, Родстейн купил для себя белого тигра. Зачем он это сделал?
Шелдон задумался.
– Сказать по правде, я не вижу никакой практической пользы в том, чтобы держать у себя тигра, – в конце концов заключил он. – Эван никому его не показывает, по крайней мере, не за деньги, так что мотивация получения выручки отпадает, напротив, содержание такого животного представляется недешевым. Получается, он сделал это по тем же причинам, по которым люди обычно заводят домашних животных, вроде кошек и собак, которые не способны приносить никакой практической пользы: он просто хотел заполучить тигра.
Леонард кивнул.
– Очень хорошо, ты приближаешься. Итак, Родстейн действительно просто хотел заполучить этого тигра. Белого тигра, – подчеркнул он. – Почему белого, они ведь редкие и охраняются международным законодательством, и попытка заполучить одного из них наверняка потребует массы усилий и неизбежно приведет к нарушению законов. Почему белого, Шелдон, почему другой тигр не подходит? Что тебе известно о белых тиграх?
– Хм, – Шелдон приложил палец к губам, задумавшись, и принялся рассуждать вслух: – Он белый из-за врожденной генетической мутации, которая в природе встречается крайне редко. Учитывая, что это мутация, а не их естественный окрас, белые тигры зачастую являются дефективными по сравнению с их собратьями, имеющими естественный окрас. Среди наиболее распространенных генетических дефектов выделяются косоглазие, плохое зрение, косолапость, неправильная структура позвоночника и шейного отдела костной структуры, слабые почки. Очевидно, что белый тигр представляет собой регрессию по сравнению со своими более ординарными собратьями практически в любом аспекте.
Леонард подбадривающе закивал ему, и Шелдон поднял на него взгляд.
– Получается, единственный параметр, по которому белый тигр превосходит обыкновенного бенгальского тигра – это его редкость, – заключил он, и Леонард хлопнул в ладоши.
– Бинго, ты докопался до сути метафоры! – воскликнул он. – Теперь экстраполируй свою находку.
Повисло молчание.
– Я все еще не понимаю, – сообщил Шелдон, и Леонард застонал.
– Эван Родстейн захотел получить белого тигра только потому, что белый тигр необычен по сравнению с другими тиграми, – сказал он. – И по той же причине он хочет заполучить тебя, Шелдон, потому что ты необычен по сравнению с другими людьми, неужели это не очевидно?
Шелдон отложил в сторону салфетку, его рот приоткрылся в негодовании.
– Я заранее прошу прощения, если понял тебя неправильно, ты знаешь, я только учусь понимать метафоры, – начал он с возмущением, – но ты в действительности только что сказал, что я дефективен по сравнению с обычными людьми, точно так же, как белый тигр дефективен по сравнению с обычными тиграми?!
Леонарду захотелось побиться лбом об столешницу.
– Нет, Господи, да нет же! Ты как всегда понял все неправильно! – воскликнул он. – К черту метафоры! Все, что я хочу сказать, так это то, что Эван Родстейн питает слабость к тому, что находит необычным, и, по сути, это самое главное, что тебе следует о нем знать, а еще то, что он весьма настойчив и изобретателен, когда дело доходит до того, чтобы получить свое. Он находит необычным тебя, Шелдон, и он хочет тебя заполучить, и вот почему я считаю, что нам следует убраться из Майами, если ты не хочешь однажды проснуться и обнаружить себя в золотой клетке. И моя последняя фраза была метафорой, – добавил он, увидев выражение крайнего скепсиса на лице Шелдона.
Леонард замолк, тяжело дыша, и некоторое время никто из них ничего не говорил. Шелдон аккуратно отложил столовые приборы в сторону и посмотрел на Леонарда.
– Я все-таки не могу принять твою гипотезу, – упрямо сказал он. Леонард открыл рот, чтобы протестовать, но Шелдон предупреждающе вскинул руку: – Я объясню тебе, почему. Я считаю Эвана своим другом. Не таким хорошим другом, как ты, Леонард, потому что ты мой лучший друг, но, возможно, вторым после тебя. Не уверен, что Кутраппали и Воловитц, покинувшие науку ради сомнительных плотских удовольствий, еще заслуживают называться моими друзьями. Так или иначе, я ценю увлеченность Эвана моими исследованиями и его поддержку, хотя, ты знаешь, мне бывает нелегко оценить некоторые вещи, когда речь заходит о взаимодействиях с другими людьми. Вместе с тем, допустив, что твоя гипотеза правдива, мне придется также столкнуться с предположениями, что, А, Эван Родстейн обманывал меня все это время, скрывая от меня свои истинные мотивы, вследствие чего больше не может называться моим другом. И, Б, что выбирая между моим непревзойденным интеллектом, который я совершенствовал долгие годы, доведя свои мыслительные и аналитические способности до уровня, многократно превосходящего способности обычного человека, и жалким телом, от которого я тщательно учился отрешаться с тех пор, как мне исполнилось семь и мне в школе ежедневно надирали задницу, кто-то сделал нелепый выбор в пользу тела, а значит, я не слишком-то преуспел в совершенствовании интеллекта. Принимая во внимание, что у меня нет желания сталкиваться ни с одним из этих предположений, я скорее склонен поддержать собственную теорию о том, что Эван Родстейн просто излишне тесно привязан к социуму. Я назвал это гаптофилией. Ты знаешь, как гаптофобия, только наоборот.
Шелдон вытер рот салфеткой и аккуратно отложил ее в сторону, после этого посмотрел на Леонарда.
– Итак, ты закончил? – спросил он как ни в чем не бывало. – Если да, полагаю, ты можешь отвезти меня обратно домой.
Леонард бросил свою скомканную салфетку на стол, отодвинул тарелку в сторону и поднялся на ноги. Никто из них больше ничего не сказал на всем пути до машины, да и по дороге Шелдон молчал, беспокойно теребя пальцами свой ремень безопасности, и не пробовал играть в свои обыкновенные дорожные игры.
Как ни странно, то, что сказал Шелдон, имело смысл, теперь оно по-настоящему имело смысл, подумал Леонард. Он просто слишком сильно привык, что все, что делал Шелдон, было мотивировано логически, поэтому пытался достучаться до него все это время, призывая на помощь логические доводы. Но фокус был в том, что на этот раз Шелдон был нелогичен. Он просто-напросто не хотел признавать ни в каком виде, что Эван Родстейн хотел использовать его тело для своего примитивного удовольствия, потому что сама мысль по ряду причин ему претила. И поэтому Шелдон, в сущности, был готов сделать все, что угодно, игнорируя эту идею до последнего, вот почему Леонарду никак не удавалось до него достучаться.
Шелдон что-то сказал, но Леонард не расслышал его, слишком погруженный в собственные мысли. Он перевел на Шелдона рассеянный взгляд.
– Что ты сказал?
– Я просил ехать помедленнее, ты гонишь, Леонард, ты слишком сильно гонишь, – нервно отозвался Шелдон.
В его голосе прорезался страх, и Леонард испытал укол вины. Он послушно снизил скорость до допустимого уровня и искоса посмотрел на Шелдона.
– Просто пообещай мне, что проведешь для себя черту, – неожиданно для самого себя попросил он.
– Что?
– Я хочу сказать, что бы ты себе ни думал, Шелдон, как бы ты ни игнорировал то, что происходит… и даже если ты категорически не хочешь принять то, что что-либо вообще происходит… просто пообещай мне, что ты положишь какой-то предел, определишь какой-то максимум того, что ты психологически готов вынести. И если тебе хоть на секунду покажется, что эта черта приближается, то мы немедленно уедем отсюда, хорошо? Пообещай мне это.
– Я не вполне уверен, что понимаю, что ты пытаешься мне сказать… но хорошо. Я подумаю об этом, если это действительно важно для тебя.
Леонард кивнул, не уверенный до конца, что Шелдон действительно его понял.
Он повернул переключатель радио, перебивая повисшую в салоне тишину, и остаток пути они ехали под бодренькие завывания какой-то попсовой группы, к которым ни один из них не прислушивался по-настоящему.
*
В субботу в доме разразился первый небольшой скандал из серии тех, что были столь привычными в их общей с Шелдоном квартире в Пасадине. Правда, теперь участником конфликта вместо Леонарда был Эван Родстейн, но Леонард не мог испытывать к нему сочувствия.
– Ты говорил, что не будет никаких вечеринок, – возмущался Шелдон за обедом в столовой, узнав, что ночью Родстейн опять планирует пригласить гостей, чтобы устроить шумный пьяный дебош. – О, мне следовало заключить с тобой соглашение, прежде чем въехать сюда, и предусмотреть подобные нонсенсы заранее!
– Он сказал, никаких вечеринок, кроме как по выходным, – отметил Воловитц, встав на защиту Родстейна, заметно ошеломленного такими нападками. – У тебя фотографическая память, ты должен об этом помнить. Так вот, сейчас выходные, значит, можно устроить вечеринку.
– Во-первых, не фотографическая, а эйдетическая, – занудно поправил его Шелдон. – Во-вторых, он не сказал, что каждые выходные! Двое выходных подряд – это уже чересчур!
Родстейн покачал головой.
– Шелдон, ты не меняешь свою рутину, а я не меняю свою, – просто сказал он. – Я привык устраивать вечеринки по выходным, чтобы побыть с друзьями, и я буду продолжать это делать, уж извини. И, заметь, я буду только рад, если ты присоединишься.
– Крайне маловероятно, – свысока сообщил Шелдон. Он отставил тарелку в сторону и поднялся со своего места. – Прошу меня извинить, у меня пропал аппетит.
Шелдон вышел вон из столовой, высоко вздернув подбородок, и они переглянулись между собой.
– Он отойдет, вот увидите, – легкомысленно отмахнулся Родстейн.
Леонард с сомнением хмыкнул, но ничего не сказал.
– Так какие все-таки планы на вечер, мы снова поедем в клуб, а потом вернемся сюда, чтобы продолжить? – спросила Пенни.
Родстейн улыбнулся:
– Нет, сегодня вечером в этом нет нужды, потому что сам клуб приедет сюда. По крайней мере, все те, с кем по-настоящему стоит увидеться.
После обеда Родстейн отправился к Шелдону. Он пробыл в его комнате, наверное, полчаса, и Леонард понятия не имел, о чем они разговаривали, но после этого Шелдон вышел к остальным и присоединился к ним в игре в гольф, вел себя вполне сносно (по крайней мере, не более невыносимо, чем обычно), и больше не спорил про вечеринку.
Леонард недоумевал, что такого мог сказать ему Родстейн, потому что если и было какое-то волшебное слово, которое заставляло Шелдона оставить его ослиное упрямство и пойти на компромисс, то за все годы, проведенные с ним под одной крышей, Леонард этого слова так и не нашел.
– Чувак, ты просто невероятно крут, – с уважением произнес Кутраппали, пока Родстейн лениво щурился, пристраиваясь клюшкой для гольфа к очередному мячу. – Ты первый, кто сделал это с Шелдоном. Обычно он как стихийное бедствие: легче смириться и просто выполнить то, что он от тебя хочет, нежели пытаться ему противостоять.
– То ли еще будет, – пробормотал Родстейн себе под нос так, что его услышал только Леонард.
Шелдону гольф понравился. Пожалуй, главным образом за счет того, что у него действительно получалось. Он даже изобрел на ходу несколько хитроумных схем, учитывавших силу удара, направление ветра и точные математические углы, под которыми следовало посылать мячики в лунку с заданным наклоном почвы. Остальным игра понравилась заметно меньше, поскольку Шелдон, который выигрывал, был, пожалуй, даже более невыносимым и раздражающим, чем Шелдон проигрывающий.
– Жаль, что состязания по гольфу не входят в программу Олимпийских игр, – сокрушался он, когда они закончили игру и возвращались обратно в дом. – А то я мог бы, пожалуй, получить медаль. Вы знали, что на протяжении истории в гольф играли лишь на двух Олимпиадах – в одна тысяча девятисотом и в одна тысяча девятьсот четвертом году?
– Нет, Шелдон, мы этого не знали, – со скукой в голосе отозвалась Пенни, потому что он явно ожидал их ответа.
– Неудивительно, – фыркнул Шелдон. – На самом деле, эта ситуация с Олимпиадами представляется достаточно странной, учитывая популярность этой игры в англоязычных странах. Впрочем, гольф всегда вызывал споры. Например, в пятнадцатом веке шотландский король Яков Второй даже издал запрет на игру в гольф, мотивируя это тем, что она якобы мешала военной подготовке его солдат. Но этот эдикт не смог остановить турниры по гольфу, что свидетельствует о высокой храбрости шотландских гольфистов эпохи позднего средневековья и их преданности делу.
– Фантастично, – без особого энтузиазма пробормотал Леонард, когда Шелдон наконец заткнулся.
*
Ближе к ночи начали подтягиваться люди. Они приезжали на роскошных машинах, в которых оглушительно ревела музыка, заполняли дом, и уже очень скоро в обыкновенно просторных комнатах от людей стало не протолкнуться. Шелдон, как ни странно, тоже был там, вместе со всеми. Родстейн никуда его не отпускал, всюду таская за собой, пока приветствовал гостей, и уже привычно для Леонарда переходил от одного собеседника к другому и легко подхватывал разговоры. Шелдон ходил следом за ним, растерянный, и, судя по выражению его лица, ему происходящее совершенно не нравилось, и вряд ли он собирался терпеть эту вечеринку значительно дольше.
Майкл Дауэлл, неприятный Леонарду до зубовного скрежета, приехал одним из первых, притащив заодно своих дружков из мира шоу-бизнеса, и теперь стоял в тесной компании с ними и с Пенни, которая выглядела просто великолепно. Они разговаривали, выпивали, и при этом Дауэлл небрежно приобнимал Пенни за талию.
Леонард оглядел зал, выискивая остальных. Говард шел, судя по всему, на новый личный рекорд, потому что его окружали уже не две, а три девушки, и глядя на то, как он с ними заигрывает, Леонард мог предположить, что он был полон решимости затащить в постель всех троих. Леонард поискал взглядом Раджа, но и тот был при деле: он не отходил от прекрасной Беатрис, на которой уже успел, судя по всему, окончательно свихнуться. И, конечно же, снова выпивал, пожалуй, даже слишком много для начала вечера, как с неудовольствием отметил Леонард.