– Ладно, ты говоришь мне, что у него неразрешенные детские комплексы, – раздраженно начал Леонард, когда Джефф замолк. – Но, черт побери, у нас у всех есть неразрешенные детские комплексы. Это не дает ему право обращаться с другими людьми так, словно они ему принадлежат.
Ради Бога, это не дает ему право ранить Шелдона, вертелось у него на языке, и Леонарду приходилось дышать глубоко и размеренно, чтобы не прокричать это Джеффу в лицо.
– Послушай, я поговорю с ним, ладно? – поспешно предложил Джефф, когда шум воды в ванной затих. – Я поговорю с ним сам, один, а потом поговоришь ты, хорошо? Дай ему остыть.
Леонард пожал плечами:
– Как скажешь. В таком случае, буду ждать Родстейна на разговор.
Первым делом после этого он пошел к Шелдону. Он постучался и повернул ручку двери, но дверь не поддавалась. Это было странным, потому что Леонард хорошо помнил, что двери, ведущие в гостевые комнаты, не закрывались на замок. Вероятно, Шелдон чем-то подпер дверь изнутри, скорее всего, стулом. Леонард представил, насколько Шелдон, должно быть, был напуган, чтобы сделать подобное, и у него сжалось сердце.
– Шелдон, это я, Леонард, – сказал он. – Пожалуйста, открой. Мне нужно с тобой поговорить.
Из-за двери не донеслось ни звука, и Леонард дернул ручку еще раз.
– Шелдон, пожалуйста! Ты не можешь просто спрятаться от этого, ради Бога!
– Уходи, – глухо раздалось из-за двери. – Я не хочу сейчас разговаривать.
Леонард обессилено сполз по стене вниз, облокотившись о дверь спиной.
– Ты ведешь себя по-детски, – заметил он.
– Если под детским поведением ты подразумеваешь стремление к уединению с тем, чтобы осмыслить что-либо в тишине и относительном спокойствии, то ладно, я веду себя по-детски, – возмущенно отозвался Шелдон из-за двери.
– Тут нечего осмысливать, – возразил Леонард. – Родстейн вел себя с тобой недопустимо. Я поговорю с ним и скажу, что мы уезжаем, и я хочу, чтобы ты собрал свои вещи.
За дверью послышалась какая-то возня. Леонард едва успел подняться на ноги и отступить в сторону, прежде чем дверь отворилась.
На пороге стоял Шелдон, он смотрел на Леонарда исподлобья, упрямо стиснув челюсти, но грозное впечатление несколько портил понемногу начавший проступать синяк на подбородке, ровно там, где его стискивали пальцы Родстейна.
– Мы не можем уехать! – возмущенно сказал он. – И почему, в первую очередь, ты решаешь за всех?
– Шелдон, позволь мне войти, – попросил Леонард дрогнувшим голосом.
Тот раздраженно закатил глаза и посторонился, позволяя Леонарду войти, а затем вызывающе уставился на него, сложив руки на груди. В комнате, при полноценном дневном освещении, свежий синяк на его подбородке бросался в глаза еще сильнее, и Леонард испытал такую ярость на Родстейна, что едва мог дышать.
– Ты в порядке? – спросил он единственное, что имело значение, когда почувствовал в себе силы выдавить из себя хоть слово.
Шелдон немного пожал плечами, разом теряя оборонительную позицию, и неожиданно посмотрел на Леонарда тем же пустым и безэмоциональным взглядом, который Леонард замечал у него все чаще в последнее время.
– Полагаю, что да. Мне не был нанесен значительный физический ущерб, если ты об этом, – ровным голосом сказал он.
Черта с два Леонард говорил об этом. Он тяжело сглотнул, глядя на губы Шелдона, все еще покрасневшие и опухшие после того, как их терзал Родстейн, и ему мучительно хотелось накрыть их своими, чтобы стереть тот ужасный поцелуй, чтобы залечить рану, которую Родстейн нанес Шелдону и о существовании которой сам Шелдон, похоже, не подозревал.
– Какого дьявола, Шелдон? – выпалил он почти невольно. – Я же просил тебя провести черту.
Шелдон удивленно моргнул, глядя на Леонарда.
– И я сделал это, – сказал он. – Ты будешь удивлен, Леонард, однако я пришел к любопытному заключению, что чем сильнее ты впутываешься в социальные взаимодействия, тем дальше отодвигается граница максимально терпимого уровня оккупации твоего личного пространства.
Леонард в неверии покачал головой.
– Это не то, что я имел в виду. Я не хотел сказать, что ты должен принуждать себя к чему-либо, что тебе приходится терпеть, Шелдон, откуда ты вообще взял эту чушь? И если ты все еще сомневаешься, я скажу тебе, что черта пройдена, и пройдена довольно-таки давно. Мы возвращаемся в Калифорнию.
– Не тебе решать, возвращаемся мы или нет, Леонард, – упрямо повторил Шелдон.
Леонард тоже вздернул подбородок, копируя поведение Шелдона. В конце концов, он тоже мог быть упрямым.
– Но я могу решать за себя, – веско сказал он. – Что, если я скажу, что хочу уехать, Шелдон?
– Возможно, когда ты обдумаешь эту мысль как следует, то захочешь пересмотреть свое решение, – непонятно ответил Шелдон. – Кроме того, что ты скажешь насчет Воловитца, и Кутраппали, и Пенни?
Леонард пожал плечами.
– Едва ли им будет позволено остаться здесь, если ты уедешь, так что это зависит от тебя. Они поедут с нами, Шелдон. В любом случае, они вернутся с нами в Пасадину, и все станет по-старому.
Во взгляде Шелдона стояло сомнение, и Леонард не знал, было ли оно вызвано тем, что Шелдон по-прежнему был намерен остаться, или же он сомневался, что все когда-либо может быть по-старому. Сказать по правде, сам Леонард тоже в этом сомневался.
Они так и не закрыли дверь, так что когда из-за спины Леонарда раздалось деликатное покашливание, взгляд Шелдона метнулся куда-то за его плечо, и всего на секунду, но Леонарду было достаточно, чтобы заметить, в его взгляде промелькнул испуг. Леонард обернулся, неосознанно закрывая Шелдона своим телом, и увидел на пороге Эвана Родстейна. Его влажные волосы были разделены на аккуратный пробор, он выглядел как обычно, сдержанным, спокойным и самую малость отстраненным, и ничто не говорило о его недавней вспышке.
– Леонард, я могу отозвать тебя на пару слов? – спросил он, прочистив горло, и это был первый раз, когда он назвал Леонарда как положено, полным именем.
Удивленный, Леонард кивнул ему и сделал пару шагов к выходу.
– Шелдон, я хочу извиниться перед тобой за свое поведение, – официально добавил Родстейн, бросив на него короткий взгляд через плечо Леонарда. – Я хотел бы поговорить с тобой позднее, если ты не возражаешь.
Леонард возражал, но решил пока что не озвучивать этого вслух.
Они с Родстейном расположились в плетеных стульях на просторной летней веранде. Вокруг них летали крупные тропические бабочки, которые нравились Леонарду и которых обыкновенно боялся Шелдон, в свисающих гроздьями цветах прятались экзотические птицы, и Леонард подумал, что человек перед ним совершенно не заслуживал всей этой красоты, будь хоть трижды прокляты его детские комплексы.
Родстейн неторопливо налил себе апельсинового сока из графина, стоявшего на круглом садовом столике, искоса посмотрел на Леонарда и неожиданно усмехнулся. Эта усмешка выбила Леонарда из колеи даже прежде, чем Родстейн заговорил.
– Тебе, конечно же, прекрасно известно, почему я сорвался этим утром, – сказал он. – Я не собираюсь тебя обвинять, потому что знаю, как сложно бывает устоять перед искушением. Но мне любопытна одна вещь. Скажи мне, Лео, почему сейчас? Я имею в виду, вы жили с ним бок о бок долгие годы под одной крышей, но ты, совершенно очевидно, ни разу к нему не прикоснулся: он был девственником, когда впервые оказался в моей постели. – Леонард вздрогнул от этой фразы, но не перебил его. – И я только хотел узнать, почему ты решился именно сейчас, в моем доме? Ты что, рассудил, почему бы и не поиграть с этой игрушкой, раз уж я уже открыл коробку за тебя?
На его губах играла ухмылка, но взгляд оставался острым и холодным, словно он в самом деле полагал, что имел право на эти обвинения.
– Он сам пришел ко мне, – выпалил Леонард прежде, чем успел подумать, и нахмурился. Это прозвучало неправильно, словно он оправдывался, хотя совершенно точно знал, что ему не в чем было оправдываться перед Родстейном.
Впрочем, тот выглядел слегка удивленным.
– Сам? – переспросил он. – Это занятно.
– Да, сам, – немного увереннее подтвердил Леонард, выпрямившись на стуле, чтобы казаться более внушительным. – Оказалось, ты напугал его прошедшей ночью, когда не убрался из его комнаты, несмотря на то, что он просил об этом. Поэтому Шелдон пришел ко мне.
Леонард смотрел на него с вызовом, но Родстейн только откинулся на спинку кресла, расслабленный и самоуверенный, и улыбнулся уголками губ.
– Прошедшей ночью, – повторил он. – Да, на самом деле, я вспоминаю, что он возмущался. У него есть эта прихоть, он вечно отказывается заниматься любовью в своей комнате. Более того, он никак не желает оставаться у меня на ночь, ты знаешь? Все время ускользает к себе, будто бы эта комната стала его чертовым убежищем от меня, и я решил, что пришло время с этим заканчивать.
Леонарда тошнило, почти физически тошнило от его слов. Но прежде, чем он успел сказать хоть слово в знак протеста, а говорить, он знал, пришлось бы долго, Родстейн подался ближе к нему и сказал:
– Ты знаешь, Лео, я чертовски недоволен, что ты с ним переспал, но не хочу, чтобы это становилось между нами. Все совершают ошибки. Разумеется, я не потерплю повторения, потому что, черт подери, я добивался его слишком долго, чтобы с кем-то делиться. Вместе с тем, я не имею ничего против того, чтобы ты продолжал жить в моем доме, и я по-прежнему буду считать тебя своим другом, и, черт возьми, просто скажи мне, чего ты хочешь, Лео. Скажи, чего ты хочешь, кроме Шелдона, и, клянусь Богом, мы сможем договориться.
Леонард смотрел на Родстейна и чувствовал, что что-то не сходится. Он видел, что был ему неприятен, но по какой-то причине Родстейн торговался, почему-то он был готов продолжать терпеть его возле себя и возле Шелдона, даже после того, что случилось прошедшей ночью. Леонард задался вопросом, в чем была причина такой странности. В конце концов, Родстейн был самовлюбленным подонком, который привык поступать, как ему вздумается, но в этом отдельном случае он по какой-то причине был готов пойти на компромисс.
И стоило Леонарду как следует задуматься об этом, как в его голове словно что-то щелкнуло, и он понял с необыкновенной ясностью то, о чем не переставал твердить ему Шелдон все эти недели, с тех самых пор, как они приехали в Майами.
– Это были мы, все это время, – выдохнул он, ошеломленно глядя на Родстейна.
Всего мгновение, Родстейн выглядел озадаченным.
– Что, прости?
Леонард запнулся и помедлил секунду или две, пока смутная картинка у него в голове окончательно не обрела смысл.
– Мне нужно поговорить со своими друзьями, – коротко сказал он, поднимаясь с места, и ему было совершенно наплевать, что это было не слишком-то вежливым по отношению к Родстейну. Он уже дошел до входной двери, когда обернулся через плечо и серьезно добавил: – И, Эван, мы уезжаем обратно в Калифорнию сегодня же.
*
Неожиданная догадка объясняла поведение Шелдона как нельзя лучше, но, вместе с тем, в глубине души Леонарду мучительно хотелось, чтобы она оказалась неверной. Они все, Говард, Радж, Пенни, Шелдон и сам Леонард, собрались в маленькой гостиной на третьем этаже, в южной части дома. Леонард пережил не лучшие двадцать минут своей жизни, вытягивая Шелдона из его комнаты, словно улитку из раковины, но, в конце концов, тот согласился пойти с ними.
Теперь он независимо стоял к ним спиной, сложив руки на груди и уставившись в окно, выходившее на поле для гольфа, в то время как остальные сидели в мягких диванах и креслах и время от времени бросали на него взгляды, очевидно, не в силах выбросить из головы утренний инцидент.
– Леонард, если тебе есть, что сказать, не тяни, – поторопила его Пенни, и Леонард встряхнул головой, отвлекаясь от размышлений.
Он прочистил горло и окинул их взглядом.
– Собственно говоря, я собрал вас всех здесь, чтобы предложить вернуться обратно в Калифорнию, – напрямую сказал он, и они одновременно уставились на него, даже Шелдон повернулся к ним лицом, по-прежнему держа руки скрещенными на груди.
– Скажи мне, что я ослышался, – взмолился Говард. – Ты собирался поговорить с Эваном, чтобы все уладить, а следующее, что мы слышим – что нам нужно уехать?! Он что, выгоняет нас всех? Леонард, клянусь Иисусом, ты худший переговорщик в мире!
– Он не выгоняет нас, – терпеливо сказал Леонард, и возмущение в их взглядах несколько поугасло. – Но, черт подери, будь я проклят, если хоть кому-нибудь из нас лучше здесь, чем было в Пасадине.
– Постой, Леонард, – авторитетно вмешался Шелдон, и все они испытали определенные трудности с тем, чтобы смотреть ему в лицо и не пялиться при этом на проступающий на подбородке синяк в виде стиснутых пальцев. – Я припоминаю, что спрашивал у Пенни, Раджа и Говарда, находят ли они Флориду более предпочтительной по сравнению с Калифорнией, и получил однозначно положительные ответы.
Леонард бросил на него внимательный взгляд.
– Именно поэтому ты так настаивал на том, чтобы остаться здесь, верно, Шелдон? – негромко спросил он.
Шелдон независимо передернул плечами и промолчал.
– Скажи мне, – более настойчиво повторил Леонард, но затем не выдержал и попросил: – Пожалуйста, Шелдон, я должен… мне нужно услышать это от тебя.
Секунду или две Шелдон, казалось, колебался, но потом пришел к определенному выводу.
– Полагаю, это не так уж и важно, – наконец сказал он. – Дело в том, что некоторое время назад мне было указано на тот факт, что я уделяю своим друзьям недостаточно внимания. Оказалось, общественные конвенции предполагают, что человек, который заботится о своих друзьях, должен время от времени оказывать им знаки внимания и действовать в их лучших интересах, даже если этому будут сопутствовать определенные трудности. Поэтому я спросил у вас всех, предпочли бы вы остаться в Майами вместо того, чтобы вернуться в Пасадину, и получил от каждого из вас утвердительный ответ. Таким образом, мы остались здесь.
Закончив, Шелдон смотрел на них совершенно спокойно, в то время как они едва ли могли заставить себя столкнуться с ним взглядом. Они все ошеломленно переглянулись между собой. Леонард почти видел, как поворачиваются винтики в их головах, донося до их сознания тошнотворную мысль, что каким-то непостижимым образом все это время Шелдон делал то, что делал, только ради них.
– Шелдон, ты что… решил остаться здесь из-за нас? – наконец выдохнул Воловитц, выражая чудовищное предположение вслух.
– В большей степени – именно так, – кивнул Шелдон. – Не спорю, я сам получал доступ к лаборатории с оборудованием, превосходящим оборудование в Калифорнийском технологическом институте. Однако это положительное влияние было практически сведено к нулю другими, негативными факторами, поскольку в здешней тревожной обстановке мои умственные способности не достигают своего полного потенциала.
Воловитц и Кутраппали уставились на Шелдона, видимо, переосмысливая последние события с этой новой точки зрения, а Пенни обессилено уронила голову на стол и ничего не сказала.
Леонард вздохнул, мечтая больше всего на свете получить машину времени, чтобы вернуться в прошлое и вправить Шелдону мозги до того, как все это зашло слишком далеко. Каким-то шестым чувством он с самого начала знал, что Родстейн был мерзавцем, который легко умел манипулировать людьми. Но то, как он манипулировал Шелдоном через них, просто не поддавалось осмыслению. Потому что сам Леонард, который знал Шелдона уже не первый год, едва ли мог бы сказать, что его уязвимой точкой были его друзья. Ради Бога, Шелдон вел себя как робот большую часть времени, он не мог бы пожертвовать ради кого-то из них и своим излюбленным местом на диване. Но Родстейн, который появился в их жизни совсем недавно, каким-то образом сумел разглядеть, куда именно нужно было надавить, чтобы достичь желаемого результата. Он сыграл на логичности Шелдона, на его неосведомленности в общественных установках, и, черт подери, да, еще он сыграл на том, что Шелдон все-таки дорожил своими друзьями, а теперь они едва могли взглянуть ему в глаза без мучительного чувства вины.