Эрик смерил взглядом Чарльза с головы до ног, отмечая 170 сантиметров роста, и изогнул бровь.
— Очень обнадеживает.
Он добрался до обзорной площадки без всяких происшествий; Чарльз, не такой сильный за счет образа жизни, справился с трудом, и только Эрик, в конце чуть придержавший его за бедра, помог опуститься осторожно.
Никто из них это не прокомментировал. Как и то, что голос Эрика вдруг прозвучал хрипло, когда он произносил контрзаклятье (“Детаксио”), развязывая веревку.
Они разошлись, спустившись из Астрономической Башни, и Эрик уже думал, что никто не заметил, как он возвращается в свою комнату, когда, завернув за угол, он чуть не врезался в мадам Сальвадор, инструктора по полетам. Конечно, он смутно помнил ее еще со школьных лет, — тоже слизеринка, но на три года младше — но потребности познакомиться поближе не испытывал.
Отстранившись и мямля извинения, он немедленно осознал, что это равнодушие, как оказалось, было односторонним.
— Эрик, я тебя обыскалась! — воскликнула она, тут же хватая Эрика за руку. Смерив его хищным взглядом с ног до головы, она явно отметила мокрую мантию. — На самом деле, я уже несколько дней пытаюсь найти минутку поговорить с тобой. Скажи, у тебя уже готов костюм на Хэллоуинский Бал?
— Нет… — Эрик уставился на нее, заметив читающуюся в глазах надежду.
— Замечательно! Так получилось, что у меня есть один. Подходящий к моему, конечно, если ты захочешь пойти вместе.
Ну, ему в любом случае понадобился бы костюм, и было бы непросто что-то придумать за такой короткий срок… И если он пойдет с Ангел, это будет не так унизительно, как если явиться в одиночестве…
— Ладно, — слабо произнес он.
Она широко улыбнулась, почти подпрыгивая от радости.
— Чудесно! Тогда приходи ко мне после ужина, сможешь примерить его, думаю, у нас есть время, чтобы что-нибудь изменить, ты ведь такой высокий!
— Ага, — произнес он, пытаясь заглушить чувство вины, глядя, как Сальвадор отправляется прочь по коридору.
“И как ты собираешься объяснить это Чарльзу?” — поинтересовался голосок в его голове.
“Чарльз”, произнес резкий и злой голос, “предпочел, черт возьми, воздержаться”. Чарльз и пальцем не шевельнул, чтобы что-то изменить. И если, увидев его с Ангел, он пожалеет, что ничего не сделал, — это к лучшему.
***
Рейвен ждала в экипаже, который должен был отвезти их в Хогсмид, уже двадцать минут — достаточно для того, чтобы раздражение начало перерастать в беспокойство, когда Чарльз, наконец, появился, задыхаясь, помятый и с мокрыми волосами.
— Прости, — легко бросил он. — Попал под дождь, пришлось принять душ и переодеваться. Поехали?
“Попал под дождь”? Разве он не говорил, что собирается все утро возиться с бумагами? Нахмурившись, Рейвен, оперевшись о руку Чарльза, поднялась в экипаж. Сегодня они были одни, что не могло не удивлять. До Хэллоуинского бала-маскарада оставалась пара дней, наверное, не они одни с Чарльзом должны ходить за покупками? А может, только они и не были готовы. Серьезно, она бы не тянула с этим так долго, если бы могла вытащить Чарльза пораньше.
И, говоря о том, что надо его вытащить: этот балда опять не выражал никакой заинтересованности в происходящем, отсутствующе глядя за окно.
— Так вот, наши костюмы, — произнесла Рейвен. — Я думала о простых черных масках. Классических.
— Ладно.
— Ничего больше. Это вроде как вызов — прятать лица, но не тела. Очень авангардно, как думаешь?
— Конечно.
— И ты со своей бледной кожей и в черной маске, вполне можешь быть в костюме холодильника с фруктами, танцующего лунную походку.***
— Угу.
Она нахмурилась и щелкнула пальцами перед носом Чарльза.
— Ай! Что? Прости, что, Рейвен? Я слушаю…
— Ты даже вид не делаешь, что слушаешь. Ты на какой-то другой планете, на которой обитаешь ты сам, Эрик и еще что бы там ни было вашим секретом, из-за которого ты постоянно подавлен.
— Маленькая девочка мертва, Рейвен. Я думаю, это более чем веская причина для того, чтобы быть подавленым.
— Нет, дело не в этом. Ты думаешь, что я не знаю, на что это похоже, когда вы что-то скрываете от меня? — и это не потому что она вспоминала, каково было быть третьей лишней раньше, говорила она себе. Дело в том, что происходило сейчас.
Чарльз, к ее удивлению и даже тревоге, не стал отпираться, только смотрел на нее с легким сожалением.
— Я хотел бы рассказать тебе, — произнес он, — думаю, это помогло бы, если бы кто-то посмотрел на проблему свежим взглядом, но… Я не могу, Рейвен. Я не могу втягивать тебя во все это.
— Как и ты, Чарльз, я живу здесь. Интересно будет посмотреть, как меня не втянет во что-либо, касающееся Хогвартса.
Чарльз замотал головой.
— Это другое. Это кое-что… весьма деликатное, и я люблю тебя, Рейвен, но ты совершенно не деликатная. И если сравнить эту ситуацию с посудной лавкой…
— То я слон, — Рейвен недовольно поморщилась, фыркнув, и скрестила руки на груди. — Ладно. Держите свои секреты при себе, — и тебе ли говорить о секретах, произнес голосок в ее голове, ты же уже десять лет держишь кое-что на дне ящика с носками.
“Я поступила правильно”, — возразила Рейвен сама себе. Она перевела взгляд на Чарльза, который снова смотрел за окно, и буквально увидела его в тот момент десять лет назад: смертельно бледного, изголодавшегося и трясущегося, вышедшего из спальни днем впервые за шесть недель, улыбнувшегося ей, когда она поставила перед ним еду. Слабая улыбка, но искренняя, не мрачная, ледяная и горькая, это была его первая настоящая улыбка со времени выпуска. “Я поступила правильно. Отдать ему это было бы просто все равно, что самолично столкнуть его в пропасть”.
А теперь? Какое оправдание у нее было сейчас?
Оставшийся до Хогсмида путь они проделали в молчании. Чарльз, кажется, все-таки заставил себя взбодриться, когда экипаж остановился перед “Волшебной Одеждой Гладрагза”.
— Так что ты думаешь по поводу костюмов? — спросила Рейвен.
— Пока не уверен. Давай посмотрим, что у них есть.
Она кивнула головой в сторону массивного убора с павлиньими перьями, выставленного в витрине рядом с масками арлекинов.
— Вот это может подойти. Голубые и зеленые… нам обоим идет голубой…
— Черт возьми, это же Рождественские украшения. Уже? — Чарльз с подозрением уставился на красно-зеленую мишуру на карнизе соседнего магазина. — Еще даже Хэллоуин не наступил!
— Ох, даже не начинай, Чарльз, ты с каждым днем все сильнее похож на старика, — она взялась за длинный зеленый рукав мантии, метаморфировав руку так, чтобы подошел по длине, затем, наморщив нос, отпустила.
— Сначала маски, может быть? — спросил Чарльз. — И, кстати, говоря о Рождестве, мы едем домой в этом году?
— Если хочешь, — по большей части, Рейвен предпочитала оставаться в Хогвартсе, но она не смогла бы вечно откладывать визит к Шэрон и Брайану Ксавьерам. Приемные, не родные родители, но она все же была рада называть Чарльза своим братом. И не то чтобы она не была благодарна им за то, что они удочерили ее по его просьбе. Они были добрыми людьми, хотя и по-своему, но их доброта была слишком отстраненной и безразличной, рассеянной и небрежной, чтобы можно было любить их так, как, казалось, она должна была делать.
Они никогда бы не смогли заменить ей биологических родителей, какими бы плохими они ни были, и, если честно, она могла найти другие варианты, как провести праздники, вместо того, чтобы наблюдать за Чарльзом, который пытается привлечь их внимание.
Но это не умаляло того факта, что Ксавьеры сделали многое для ее материального благополучия, а Чарльз — для нее лично, больше чем родственники по крови. И она не хотела сидеть сложа руки, наблюдая за тем, как Эрик Леншерр снова и снова разбивает ему сердце, если могла что-то предпринять.
И то, что хранилось на дне ящика с носками, могло полежать там еще немного.
Комментарий к Глава 15.
* The Beatles - I Want To Hold Your Hand
** Elvis Presley - Can’t Help Falling In Love
*** если честно, на этом моменте Рейвен произносит дичайший набор никак не связываемых логикой слов, поэтому я решил оставить нечто подобное, придав предложению подобие смысла, решив, что пусть она говорит это для того, чтобы понять, слушает ее Чарльз или нет.
========== Глава 16. ==========
Наконец-то оказавшись в своей комнате, Эрик принял душ и переоделся, прежде чем сесть за письмо Поттеру, пытаясь воспроизвести то, о чем они договорились с Чарльзом. Чтобы отослать его, придется позаимствовать школьную сову: Эстер еще не вернулась, а у Чарльза совы даже не было.
Но это не означало, что у него вообще не было питомца; он приехал в Хогвартс с чудесным сиамским котенком, который потом превратился в престарелую кошку, упрямую, болезненную и капризную. Чарльз часто отвлекался во время шахматных партий, устраивая Джульетту у камина, разогревал ей еду и кормил таблетками, напевая и бормоча ей что-то, поглаживая по лапам. Эрику доставляло странное удовольствие наблюдать, как Чарльз возится с ней. Он всегда выглядел таким счастливым.
Сосредоточься, Леншерр. Существовали гораздо более важные вещи, нежели Чарльз, мягко улыбающийся, держащий кошку на руках и бормочущий “Люблю тебя, моя хорошая, вот так…”
Теоретически — да, важнее.
Эрик покончил с письмом через два часа, отправив в камин более полудюжины черновиков. Содержание его давало понять, что дело срочное (чтобы письмо не проигнорировали), но не выражало панику (поскольку истеричное могло бы также быть проигнорировано).
Где-то на седьмом черновике, когда перо вдруг дрогнуло в пальцах, до него дошло, что он доносит Аврорам на Себастьяна Шоу. Своего наставника. На Шоу, который единственный позаботился о том, чтобы вытащить его из приюта, который спас его рассудок и душу, позволив учиться в Хогвартсе, который тратил время и усилия на то, чтобы следить за его обучением (и спонсировать его); который позаботился о том, чтобы он получил престижное место, потому что Эрик был в депрессии после разрыва с Чарльзом и не мог сделать это сам, который возился с ним, считал своим протеже, в то время как другим дела не было, жив он или мертв. Да, этот человек был странноватым и иногда подозрительным, но это не отменяло того факта, что Эрик был ему должен.
Но означало ли это, что он должен будет покрывать его, когда речь идет об убийстве ребенка?
Но означало ли это, что он должен позволить Чарльзу столкнуться с ним лицом к лицу в одиночестве?
Потому что даже Эрик не смог бы отговорить Чарльза от действий, когда что-то угрожало ученикам. Отказаться от участия в задуманном означало бы только то, что тот будет более уязвимым для мести, когда Шоу узнает, кто именно обвинил его. И это было фактом, независимо от того, был ли он виновен на самом деле, или нет.
А был ли он виновен? Эрик не имел ни малейшего понятия. Он не хотел в это верить. Может быть, в глубине души он и не верил. Но было так много… не доказательств, но факторов, чтобы можно было проигнорировать их или считать неудачным совпадением. Что более важно, эти факторы не мог проигнорировать Чарльз. А он должен был защитить его. Пусть даже от Шоу.
Конечно, необходимость защитить Чарльза задевала за больное место: всплывала детская уверенность, что он виноват в смерти своих родителей, что это была его ошибка, и если бы он был рядом, то смог бы защитить их. Он, девятилетний мальчик, который едва ли умел держать палочку, смог бы защитить двух взрослых, обученных и одаренных волшебников. Но против маггловского оружия не могло противостоять ни одно заклинание.
Это было реальной проблемой, которую кто-нибудь должен был решить. Мысль о том, что он, его ученики, Чарльз так уязвимы перед кусочком металла, пугала. Должен был быть способ защититься от пуль, и если он сможет поэкспериментировать, узнать, что пошло не так и почему…
А для этого, разумеется, ему понадобился бы пистолет.
Эрик перевел взгляд на письмо Поттеру, наконец-то законченное, затем посмотрел на часы; его желудок согласился, что сейчас самое время перекусить. После — за окно, за которым было виден домик лесничего. Алекс Саммерс. Молодой человек со взрывным характером, какое-то время был связан с маггловским преступным миром.
Возможно, он захочет выпить чая.
***
Чарльз был отстраненным и подавленным во время их похода по магазинам, оживляясь с очаровательной улыбкой, только чтобы через какое-то время снова поникнуть. Рейвен не знала, злиться ей или волноваться. Что-то происходило. Что-то опасное, так что он не хотел рассказывать ей.
Но он может говорить об этом с Эриком, который обращался с ним как с грязью и выставлял на посмешище перед своими чистокровными друзьями, и его Чарльз считал достойным доверия. Она наблюдала за Чарльзом, уставившимся за окно; экипаж возвращался в Хогвартс.
— Разве ты не злишься? — вырвалось у Рейвен. — Как ты можешь не злиться на него?
— Что?
— Вы играете в шахматы, обедаете вместе, проводите свободное время, у вас секреты! Похоже, ты совершенно забыл, что он сделал! Чарльз, как ты смог так легко простить его?
— Кто сказал, что я простил его?
— То, как ты ведешь себя. Если вы и не закадычные друзья, то впечатление создается именно такое. Пожалуйста, скажи, что ты не спишь с ним.
У Чарльза отвисла челюсть.
— Рейвен, а вот это совершенно не твое дело!
— О, значит, нет. Хорошо. Значит, что-то другое. Но я не понимаю, как ты вообще можешь разговаривать с ним!
— Рейвен… — Чарльз провел ладонью по лбу, как будто пытаясь прогнать головную боль. — Он был всего лишь ребенком, Рейвен.
— О, неужели? Значит, он другой? Он теперь изменился?
— Не так сильно, как мне бы хотелось, — признал Чарльз.
Рейвен сделала вдох, собираясь продолжить, но экипаж остановился. Она позволила себе выдохнуть с раздражением, собирая пакеты с покупками. Чарльз забрал самые тяжелые и последовал за ней в молчании, которое тянулось до самой ее комнаты.
Она уронила пакеты на пол и направилась к камину, который еще не погас до конца. Сзади слышалось, как Чарльз аккуратно ставит пакеты в углу и идет через комнату к шкафу, где она хранила различные наборы чая, кофе и какао. Затем звуки движения прекратились, и через мгновение Рейвен повернулась, обнаружив, что тот стоит, пальцами сжимая переносицу и ткнувшись лбом в дверцу шкафа, как будто едва мог устоять на ногах.
— Ты права, конечно, — произнес Чарльз с напряжением в голосе. — Но ты никогда… не хочу говорить это в лоб, Рейвен, но ты еще никогда не была влюблена. Ты не знаешь, каково это — хотеть отдать все что угодно, только чтобы быть с кем-то, даже если это безрассудство, даже если это неправильно.
Рейвен сглотнула, отвернулась.
— Значит, ты все еще любишь его.
Не то чтобы она не знала. Кто угодно мог понять, увидев этот взгляд, который буквально сиял, когда Эрик был рядом, даже когда Чарльз злился — так же бывало в школе, и Рейвен думала, что больше она не увидит подобного. Она думала, что Эрик убил это в нем.
— Конечно, люблю. Я сказал тебе десять лет назад, что так будет всегда.
Да, но я надеялась, что ты ошибся. Я надеялась, что ты найдешь кого-нибудь. Кого-нибудь лучше.
Воцарилось долгое молчание, прежде чем Чарльз заговорил снова.
— Я думаю, это беспокоит меня больше всего, — произнес он отстраненно, — больше, чем то, что должно действительно беспокоить меня… Он даже не написал, чтобы извиниться. Ни разу. Он был так зол на меня, что я не связывался с ним, но почему тогда он не написал? Если он так чертовски сильно любил меня, почему даже не попытался вернуть меня? — его голос дрогнул.
Рейвен закусила губу.
— Ты как-то сказал, что если бы он тебе написал, ты бы просто сжег письмо, не читая.
Чарльз запрокинул голову и расхохотался, невесело, и в уголках глаз блеснули слезы.
— Да, я так сказал. И я ждал, ждал и ждал письма, чтобы сжечь его. И не получил его.