— Всегда пожалуйста, — произнесла Ангел. Эрик поклонился, а затем стремительно направился прочь из зала, чтобы больше не видеть ни ее, ни Чарльза.
***
Он захлопнул за собой дверь комнаты, срывая цилиндр и маску и швыряя их на пол, — трость где-то потерялась, но кого это волновало — едва справился с тем, чтобы снять плащ и сюртук, не порвав ничего, и упал в кресло у камина.
Эрик не мог решить, на кого он зол больше — на Чарльза или самого себя. Он предпочел второй вариант. Снова. Снова все испортил. Снова. Но почему Чарльз не мог просто…
Просто что? Отступиться от своих принципов, пойти против всего, во что он верил, чтобы сделать Эрика счастливым?
Я бы сделал это для него.
Тогда почему не сделал?
Это не так-то просто!
Вот именно.
Он медленно выдохнул, позволив голове упасть на руки, и сосредоточился на дыхании. Когда гнев унялся, утонул в пустой ноющей боли, он пропустил волосы сквозь пальцы и заставил себя встать. В кабинете еще оставался пирог с морковью. На балу он уделял больше внимания шампанскому, чем еде, и голова отказывалась работать.
С другой стороны, вариант напиться в стельку тоже обладал определенной привлекательностью…
Нет, твердо сказал он себе, откусывая кусок пирога. “В стельку” означало “поступить глупо”, а глупостей за этот вечер он совершил предостаточно. Начиная с того, что он пошел на этот чертов бал.
Эрик ел с сосредоточенной рассеянностью, не позволяя себе думать ни о чем, кроме процесса. Ему никогда не нравилось переедать — от этого он чувствовал себя тяжелым и заторможенным, но в то же время, после двух тяжелых голодных лет в приюте он позволял себе есть, когда бы ни захотелось. Они не голодали в приюте, но и никогда не наедались досыта.
Когда с пирогом было покончено, Эрик почувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы начать думать.
Он мог бы вернуться на бал. Надеть костюм. Найти Чарльза и извиниться. Прошло всего ничего… он взглянул на часы — уже час? Чарльз никогда не уходил рано, возможно, он еще там; к тому же, если что, он может пойти и в комнату Чарльза… хотя это уже будет больше похоже на нечто другое, чем на попытку извинения…
Стук в дверь раздался так неожиданно, что он с несколько секунд просто пялился на дверь.
— Это я, Эрик, — раздался голос Чарльза, и Эрик распахнул дверь, кажется, еще до того, как тот успел договорить.
Они стояли, глядя друг на друга. Чарльз мял в руке маску.
— Что случилось с твоими крыльями? — спросил Эрик.
— О, они запутались в занавеске. Одно оторвалось, так что я отдал крылья Рейвен. Они с Хэнком куда-то вместе пошли и бросили меня. Я сказал ей, что пойду спать, но вместо этого пил.
А вот это было очевидно; язык у Чарльза еще не совсем заплетался, но щеки были ужасно красными. Эрик подавил желание прикоснуться к ним.
— Заходи, — произнес он.
Эрик едва успел закрыть дверь, когда Чарльз прижал его спиной к ней, положив ладони на его грудь. В одной руке все еще была маска; Чарльз раздраженно кинул ее и прижал сильнее.
— Э-э-э… — выдавил Эрик.
— Я пришел извиниться, — пробормотал Чарльз, вертя галстук Эрика. — Кажется. Или заставить тебя извиниться. Не помню, зачем. На самом деле, может быть, я пришел, чтобы сказать, что я скучал, и что ты потрясающе выглядишь в плаще и я… Я не хочу возвращаться к себе, там холодно… — он поднялся на цыпочки, держась за Эрика, и поцеловал его.
Все мысли Эрика исчезли в неистовой отчаянной безнадежной радости, и с целую ослепительную минуту он не мог думать ни о чем, кроме как о горячих губах Чарльза, обнаженной коже его спины, хрустящих листьях короны, когда он запутался пальцами в волосах Чарльза, о том, что утром блестки будут везде…
Утром. Когда все это закончится, Чарльз будет трезвым, смущенным и полным сожаления. Эрик знал, что не вынесет, если даже получит желаемое, но Чарльз пожалеет об этом.
Чарльз заметил его замешательство, но расценил его как приглашение действовать; он лишь немного смягчил поцелуй, действуя нежнее, но от этого не менее настойчиво…
Пьян, напомнила ему часть сознания, которая еще фунционировала. Позаботиться. Будет жалеть. Не должен…
Но Чарльз подтолкнул его к ближайшему стулу и уселся на его колени и — боже — провел кончиками пальцев по его лицу и шее. Он забыл, он предпочел забыть, каково было чувствовать, когда Чарльз целовал его вот так, как будто он был самым ценным, самым идеальным созданием во вселенной, и как будто он умрет, если не получит Эрика — медленно, нежно, полностью — прямо сейчас. И это было так хорошо, что Эрик почувствовал, что его глаза щиплет от слез.
Он никому больше не был нужен, это Эрик понимал отчетливо, хотя прежде только подозревал об этом. Они с Чарльзом учились целоваться вместе, и больше ни с кем он не мог почувствовать себя так же хорошо. Он попытался — не получилось. Никогда не было бы никого другого.
Поэтому было важно, чтобы все происходящее было правильным. Не так. Не пьяным перепихом, о котором на утро пожалеют.
Ему понадобилась вся сила воли, чтобы взять одну руку Чарльза от своего лица, пытаясь мягко отвести ее. Чарльз не понял, чего он хочет, вместо этого переплетая их пальцы и прижав руку к своей груди прямо напротив сердца.
Больше он контролировать себя не мог. Все, что осталось, это ярость.
— Слезь!
Чарльз отпрянул, растерянно моргая, глядя на него с таким несчастным видом, что Эрик почти не устоял.
— Слезь с меня, — Эрик начал вставать на ноги, и Чарльзу пришлось отшатнуться.
— Эрик?
— Ты здесь, что, для того, чтобы вычеркнуть меня из своей жизни? Я не хочу, чтобы ты вычеркивал меня из своей жизни, и я не позволю, чтобы все происходило по пьяному недоразумению, — несмотря на это, он погладил Чарльза по щеке, сглотнув, когда тот подался навстречу прикосновению. — Когда это случится, а это случится, Чарльз, это должно быть насовсем. Ты понимаешь?
Чарльз смотрел на него с недоумением и болью.
Эрик глубоко вздохнул, успокаивая себя.
— Ты поймешь, когда протрезвеешь. Надеюсь. Я сейчас уйду в другую комнату, чтобы мы могли немного прийти в себя. А потом я отведу тебя в твою комнату, — идти с ним туда, учитывая их нынешнее состояние, было немного рискованно, но Чарльз, определенно, был слишком пьян, чтобы отпускать его без присмотра. В этом замке слишком много каменных лестниц.
Он зашел в спальню и прислонился к двери, пытаясь привести в порядок волосы и одежду. Куда делся галстук? И как Чарльз умудрился так быстро расстегнуть его рубашку? Покалывание на губах и… другие доказательства того, что ему не все равно, должны будут пройти сами по себе.
По всему телу были красные пятна. Как будто одного знания, где именно Чарльз его касался, не было достаточно.
Он пытался не смотреть на кровать, где этой ночью будет спать в одиночестве.
Ты все еще можешь передумать, шепнул голосок в голове. Тебе не нужно прогонять его. Ты можешь выйти за дверь и…
Нет. Эрик медленно и глубоко вдохнул и выдохнул. Нет. Хоть один раз я могу быть лучшим человеком.
До него вдруг дошло, что он не слышал никаких звуков из-за двери. Чарльз не стоял там? Внезапно в мозгу мелькнуло видение Чарльза, тихо плачущего у камина, слишком пьяного, чтобы понять, почему ему отказали, и он ворвался в комнату.
Чарльз действительно был у камина. Спал, свернувшись на диване.
Эрик наблюдал за ним с минуту: за тем, как поднимается и опадает обнаженная грудь, как на щеку упала прядка волос. Он отбросил ее, позволив пальцам проскользить по теплой коже.
Затем он стащил со своей кровати одеяло, укрыл Чарльза и поцеловал его в висок, прежде чем в одиночестве отправиться спать.
Комментарий к Глава 19.
*Строчка из баллады “Highwayman” (“Разбойник”) Альфреда Нойеса (прочитать в переводе можно здесь: http://www.stihi.ru/2003/04/25-381)
**Возрадуемся же фансервису!
*** Джарви: http://ru.harrypotter.wikia.com/wiki/Джарви
_____________________________________________________________________________
Господа, я практически избавился от зачетов, но впереди у меня еще сессия, и времени по-прежнему нет. Я знаю, что неприлично долго тянул с выкладкой этой главы, но она действительно большая и перевод занял много времени. Сессия у меня до 20х чисел, возможно, 20 глава появится на последней неделе июня.
Благодарю за понимание.
PS: с каждым вопросом “А когда прода?” в какой-то вселенной Чарльзу отказывают ноги <3
========== Глава 20. ==========
Чарльз прекрасно понимал, что солнце, бьющее в глаза, означало, что, определенно, пора вставать, или иначе он опоздает на первую лекцию. Сегодня и так будет бедлам, дети слишком взволнованны Хэллоуином и предстоящим балом, чтобы сосредоточиться. Ему нужно будет постараться изо всех сил.
Первая попытка пошевелиться сообщила, что у него головная боль и жажда. Со второй пришло осознание, что он не в своей постели.
Да. Он был на диване Эрика, укрытый его одеялом, от которого едва ощутимо пахло самим Эриком. Потому что вчера он пришел к нему…
Тактильное ощущение всплыло первым; “да” и отчаянная нужда в губах Эрика, накрывающих его собственные, пальцы Эрика, путающиеся в его волосах, теплое тело, когда он садится на его бедра; наслаждение и облегчение, наконец-то, наконец-то, Эрик, я так сильно хотел тебя, так сильно скучал, так сильно люблю тебя…
Затем на смену пришел стыд.
Чарльз с головой залез под одеяло. Как он мог пойти на это? Если раньше Эрик думал, что его поведение противоречиво, и злился из-за этого, конечно, злился, он был в ярости, — то сейчас как он мог поставить Эрика в такое положение, что тому пришлось отказаться…
Чарльз замер. Эрик отказал ему. Он пришел к Эрику с желанием и четкой целью и был весьма настойчив… И ему было хорошо, но Эрик отказал ему. Оставил спать на диване и отправился в постель в одиночестве.
Сейчас Чарльз испытывал смешанные эмоции. Он был… удивлен. Раздавлен. Разочарован. Раздражен. Спокоен.
Впечатлен.
Тронут.
“Когда это случится, а это случится, это должно быть насовсем.”
Медленно усевшись, Чарльз запустил пальцы в волосы, второй рукой придерживая одеяло. Уши снова стали нормальными, и ужасные блестки исчезли, как Рейвен и обещала. Сейчас он выглядел не более нелепо, чем любой мужчина, облаченный в короткие шорты. Поднявшись, он прошел через комнату, чтобы налить себе воды, стараясь не совершать резких движений. Большой глоток помог ему более-менее почувствовать свое тело.
Дверь спальни Эрика все еще была закрыта. Чарльз закусил губу, глядя на нее с одно долгое мгновение… затем, тихо подойдя к ней, приоткрыл.
Эрик лежал посередине кровати, крепко обнимая подушку. Во сне он выглядел моложе; почти как тот Эрик, которого он оставил на железнодорожной станции, как тот, что спал с ним рядом четыре недели рождественских каникул и три лета. При всем при том, что он дразнил Чарльза, что тот лезет к партнеру в кровати, это Эрик спал, как ребенок, привыкший к одиночеству, либо обнимая самого себя, либо тянувшись к любому источнику тепла, что мог найти.
Даже сейчас.
Чарльз отступил и закрыл дверь. Затем потянулся и вытащил из кармана шорт конверт.
Его пришлось уменьшить с помощью магии, чтобы не складывать, но он должен был взять его с собой, не в силах заставить себя оставить его где-то. Чарльз восстановил его до обычного размера и взвесил на ладони.
В течение первых нескольких часов, что он узнал о существовании письма, сам факт этого был настолько ошарашивающим, чтобы заставить себя прочесть его. А после… Чарльз осознал, что боялся сделать это. Потому что это могло все изменить. И после этого они не смогли бы быть друзьями.
Так или иначе.
Чарльз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и открыл конверт.
***
Эрика разбудил звон посуды и запах готовящегося кофе.
Ему понадобилось несколько минут, чтобы уговорить себя выйти из спальни. Только после душа, одевшись и побрившись, приведя в порядок волосы, убедившись, что мантия разглажена, он смог набраться смелости и открыть дверь.
— А вот и ты! — Чарльз, стоящий возле стола, поприветствовал его, обернувшись через плечо. — Есть кофе, чай, тост с маслом, тост с сыром, тост с джемом… Джем, кстати говоря, замечательный, где ты его достал? Садись, давай.
Эрик застыл. На Чарльзе были его вещи. На Чарльзе были его вещи: черные брюки, почти спадающие с бедер; рукава темно-синего свитера были закатаны до локтей, а растянутый ворот обнажал гладкую светлую кожу плеча. Гладкую, за исключением шрама… Эрик едва не шарахнулся обратно в спальню. Но тогда бы он ничего не увидел, а он хотел, хотел видеть то же самое каждое утро всю свою жизнь…
Чарльз обернулся, держа поднос с тостами и чашками, поводя плечом, как будто пытаясь поправить свитер. Тот сполз еще ниже. Он опустил поднос на стол, уселся и, глядя на Эрика, изогнул бровь.
— Хочешь присоединиться, или мне придется самому съесть все эти тосты?
Эрик сглотнул и уселся.
Чарльз сделал глоток чая с удовлетворенным хмыканьем и принялся за еду, адресуя Эрику улыбку и откусив кусочек тоста с джемом.
— Чарльз, — еле выдавил Эрик, — ты… помнишь?..
Чарльз отложил тост и закусил губу (господи, он пытается убить меня), и только после того, как улыбка пропала, Эрик увидел, как на самом деле тот нервничал.
— Да, я все отлично помню, — тихо произнес он. — Мне жаль, что я вовлек тебя в это, мой друг. Я хочу поблагодарить тебя за такую… разумную реакцию.
— Ты не… надеюсь, ты не… — голос Эрика понизился до хриплого шепота. — Дело было не в том, что я не хотел тебя, Чарльз, надеюсь, ты понимаешь…
— Я понимаю, Эрик, — он протянул руку и, шокировав этим Эрика, переплел их пальцы. — Понимаю, — он просто смотрел на Эрика с минуту, мягко, широко и лишь немного нервно улыбаясь, прежде чем убрать руку. — Ешь, Эрик. У нас впереди длинный день.
За едой и кофе Эрик попытался придумать, что сказать. Ни одна идея не показалась подходящей.
Тарелка опустела, он оставил ее в раковине и налил еще кофе. Когда он возвращался к столу, что-то привлекло его внимание. Тонкий лист пергамента на столике перед диваном. Тот был не сложен, но помят, так что, очевидно, что его развернули только недавно. Рядом лежал открытый конверт.
Это безумие, сказал он себе, вообще задумываться о возможности… Не было никакого основания вообще думать о том, что это может быть его письмо, и с такого расстояния нельзя было прочитать ни слова…
Но он знал. Может быть, как-то на подсознательном уровне узнал сам пергамент, или это подсказала нервозность Чарльза, сказать было трудно. Но он знал.
Отставив чашку на поднос, он прошел сквозь комнату, чтобы взять письмо.
Ему не нужно было читать. Слова словно врезались в память. Он вымучивал письмо днями, написав с дюжину черновиков и сломав дюжину перьев. Ему не нужно было читать, но он все же сделал это.
“Чарльз,
я идиот. Я ужасно виноват перед тобой, и мне жаль. Оправдания тем вещам, что я сказал, нет, но я клянусь, что не имел в виду ничего из этого. Разреши мне это исправить.
Чарльз, я люблю тебя больше всех. Ты — все, что у меня есть, только ты важен. Я скучаю по тебе так сильно, что не могу дышать. Я скучаю по всему в тебе — по твоим глазам, твоей улыбке, остроумию и дурацким шуткам. Только ты делаешь этот мир достойным существования, и только из-за тебя я хочу стать лучше, чтобы иметь право быть рядом с тобой. Без тебя все так странно и запутанно, и я ложусь спать на диван, потому что кровать кажется холодной и пустой, я не могу даже смотреть на нее. Я не могу так жить.
Ты все еще любишь меня, я это знаю. Я нужен тебе, ты нужен мне, и мы не можем позволить, чтобы что-то встало между нами. Я знаю, что облажался, и меня просто убивает, что я причинил тебе боль, когда все, чего я хочу, — чтобы ты был счастлив со мной. Но я могу все исправить, если ты позволишь мне.
Ты должен поговорить со мной. Напиши мне. Что бы ты ни захотел мне сказать, я знаю, что заслужил это, и я все вынесу. Я смогу вынести все, кроме молчания. Просто скажи мне, чего ты хочешь от меня, и я все сделаю. Ты должен позволить мне все исправить. Мы не можем просто разойтись после всего, что было. Я не отпущу тебя так легко. Я люблю тебя слишком сильно, чтобы перестать бороться.