Пожалуйста, прости меня. Я люблю тебя. Прости меня.
Я люблю тебя.
Эрик.”
— Я хочу, чтобы ты понял, — произнес Чарльз, — что я получил это письмо всего два дня назад. А смелости открыть его мне хватило только этим утром.
Эрик уставился на него.
— Но… как… — внезапно его лицо стало жестким. — Рейвен.
— Да, — мягко откликнулся Чарльз. — И мы уже говорили об этом. У нее были на то свои причины. Но мы можем поговорить о Рейвен позже.
Эрик уставился на лист пергамента в своей руке, пытаясь вникнуть в смысл того, что только что услышал. Чарльз не проигнорировал письмо, не сжег его, не прочитав, не знал о словах ” Я смогу вынести все, кроме молчания.” и не решал, что Эрик заслужил именно это.
— Ты подумал, что я так и не написал, — прохрипел он, осознав. — Ты подумал, что я даже не попытался, что я не хотел… Чарльз…
— Я не понимал, как ты можешь злиться, что не получил от меня ни слова в течение десяти лет, когда сам даже не попытался написать, — Чарльз криво улыбнулся, но его глаза стали мокрыми. — Мы отличная пара — темним оба.
Эрик глубоко вздохнул, пытаясь, чтобы голос звучал ровно.
— Раз ты, наконец, прочел письмо, что думаешь о нем?
— Ну, — сухо ответил Чарльз, — оно в точности подходит своему отправителю. Никогда бы не подумал, что просьба и требование могут звучать так похоже. Практически неотличимо.
— Кажется, я немного… драматизировал.
— Угу. Написал, например, что жить без меня не сможешь, но, кажется, ты все пережил.
— Нет, не совсем, — Эрик выдохнул.
— И ты сказал, что будешь бороться, — произнес Чарльз голосом, внезапно ставшим ломким. — Почему ты не написал еще раз?
— Я… мне никогда не приходило в голову, что ты не прочитал его. Эстер сама доставила его в твой дом, дело было не в маггловской почтовой системе, где письма теряются и никто об этом даже не подозревает. Я думал, что это… молчание… и есть ответ. Написать снова было бы… стыдно. Унизительно. Даже пугающе — пытаться вернуть внимание того, кто ясно выразил свои желания. Если бы я понял, что ты даже не получил его… — он чувствовал одновременно и жар, и холод, и его тошнило при мысли о стольких упущенных годах… А ведь Чарльз мог ответить… Облизнув губы, он спросил: — Ты бы написал ответ?
— Я не знаю, — мрачно признался Чарльз. — Я хотел бы сжечь все письма от тебя, так и не открыв. Это одна из причин, по которым Рейвен спрятала вот это от меня. Я не знаю, смог бы пройти через это или нет. Я знаю, что если бы сжег его, я бы жалел об этом до конца всей своей жизни. Я знаю, что меня просто убивало, что ты так и не написал.
Слезы в глазах и дрожащий голос уже нельзя было не заметить, и Эрик инстинктивно моментально оказался рядом. Чарльз встал, попытавшись отвернуться, но Эрик, осторожно коснувшись его плеча, развернул его к себе. Чарльз позволил ему скользнуть ладонями выше, коснуться шеи и провести большими пальцами по подбородку, едва касаясь.
— А если бы ты ответил? — Эрик чувствовал, что его мутит от страха, но он должен был знать. — Что бы ты написал? Простил бы ты меня?
Чарльз закрыл глаза, подаваясь навстречу прикосновению.
— Ох. Эрик. Этот случай…даже все случаи… Ты понимаешь, что наши стычки — всего лишь половина проблемы? Прощение не сможет исправить все, — он понизил голос до шепота. — Но… да. Да, я прощаю тебя за все, и все, что мне нужно было знать — действительно ли тебе жаль?
— Мне жаль, — запинаясь, пробормотал Эрик, наклоняясь вперед, чтобы неуверенно коснуться губ Чарльза. — Прости меня, — еще один поцелуй. — Прости.
Чарльз не позволил ему отстраниться в третий раз, обвивая руки вокруг его шеи и отвечая на поцелуй.
Эрик не понимал, что прижал Чарльза к двери, но он не мог думать совершенно ни о чем, кроме как о вкусе губ Чарльза, о сладкой боли, потому что Чарльз впивался ногтями ему в спину, о Чарльзе, приподнимающемся и обвивающем его талию ногами. Какая-то часть его сознания говорила о том, что надо действовать медленнее, нежнее, пытаться насладиться моментом, попытаться доказать Чарльзу каждым прикосновением, что он не только хочет его, но и любит. Было трудно сосредоточиться на таких благородных намерениях, когда Чарльз добрался до пуговиц на его рубашке, расстегивая, чтобы прикоснуться к коже.
Нет, думать о том, чтобы действовать медленнее, было слишком сложно, и думать даже о “Прощение не сможет исправить все” — с этим они могут разобраться потом, он хотел думать лишь о ” Да, я прощаю тебя за все” и о судорожных вздохах Чарльза, когда он запрокинул голову, позволив Эрику начать исследовать его шею губами.
Эрик сомневался, что действительно услышал стук в дверь, даже учитывая, что тот раздался всего в дюйме от его уха. Даже тогда он не остановился, но это сделал Чарльз, отстраняясь настолько далеко, насколько мог, и с момент они просто стояли, застыв, глядя друг на друга; на стук все еще не хотелось отзываться, и тот был совершенно не так важен, как блеск в глазах Чарльза, который смотрел на него ошеломленно и не веря, но, что было самым главным, тот выглядел счастливым, и глаза буквально светились, из-за чего тот казался лет на десять моложе. Эрику это показалось самым красивым, что он видел в своей жизни. Он хотел прикоснуться, попробовать, впитать эту радость, он снова наклонился…
— Эрик, — выдавил Чарльз неохотно. — Эрик, я думаю, что это ученик.
— Что?
— Стучит. Кто-то невысокий, должно быть, ученик. Это может быть что-то важное.
Эрик действительно не мог придумать хоть что-то, что могло бы быть таким важным, чтобы прерывать их, включая пожар, наводнение или разъяренных львов. Но Чарльз пытался вырваться, так что Эрику пришлось проглотить все возражения и опустить того на ноги. Дрожащими руками он пригладил волосы и поправил мантию, скрывая расстегнутую рубашку, пока Чарльз делал то же самое.
Открыв дверь, он увидел дрожащего и смертельно бледного Скорпиуса Малфоя.
***
“Наверное, мне стоит вернуться попозже”, подумал Скорпиус, услышав странный звук, донесшийся из-за двери; возможно, кто-то плакал? Сложно было представить профессора Леншерра плачущим. Он все же постучал.
Последовала долгая пауза перед тем, как дверь открылась, так что он уже начал переминаться с ноги на ногу. Может быть, правда стоило вернуться позже, но это действительно было важно. По крайней мере, он думал, что это важно, это казалось важным… страшным, по крайней мере…. Но, может быть, он переволновался, может, надо было сделать так, как велел директор, и не рассказывать никому…
Наконец, дверь открылась. К удивлению Скорпиуса, рядом с профессором Леншерром стоял профессор Ксавьер. Они оба выглядели немного странно: запыхались и раскраснелись. У профессора Ксавьера на шее был красный след.
— Чем я могу помочь, Малфой? — довольно грубо поинтересовался профессор Леншерр.
Скорпиус сглотнул, начав тонким голосом:
— Если у вас есть минутка, сэр, я бы хотел поговорить с вами.
Профессор Леншерр открыл рот, и Скорпиус уже подумал, что тот сейчас скажет ему вернуться потом, но профессор Ксавьер коснулся его руки, и произнес:
— Конечно, Скорпиус. Заходи. Я уверен, что это важно, иначе бы ты не пришел так рано.
Скорпиус кивнул и позволил завести себя в комнату и усадить за стол, где были тосты и чай.
Странно было видеть комнату преподавателя. Профессор Леншерр не особо уделял внимание тому, чтобы обставить комнату, довольствуясь только книгами и парой ламп, и каменным ястребом на каминной полке. Но вообще это был его первый год, или, может, он еще не закончил распаковывать вещи.
— Угощайся тостами, Скорпиус, — предложил профессор Ксавьер, но он покачал головой. Живот крутило, есть совершенно не хотелось. — Может быть, тогда немного чая? — он неуверенно кивнул, и профессор Ксавьер покосился на профессора Леншерра. — Эрик, пожалуйста, налей чай.
Почти так же странно, как находиться в комнате преподавателя, было слышать, как профессора называют по имени. Скорпиусу и без того хватало странных и новых вещей за последние двадцать четыре часа. Он почувствовал дрожь и попытался сдержать ее, наблюдая за тем, как профессор Леншерр подходит к шкафчику в углу, чтобы забрать чайник и достать новую чашку.
— Можно мне с молоком и сахаром, пожалуйста? — попросил Скорпиус, и профессор Леншерр кивнул, хотя все еще выглядел угрюмо.
Профессор Ксавьер внимательно наблюдал за ним, одновременно проницательно и нежно. Скорпиус ничего против профессора Ксавьера не имел, он казался довольно дружелюбным, но он был слишком маленьким для лекций Прорицания, поэтому не знал его, как человека. Он пришел поговорить с профессором Леншерром и не мог не задаться вопросом, что здесь делает профессор Икс, и можно ли сделать так, чтобы они все-таки поговорили наедине.
Его поймали на том, что он пялится на красную отметину на шее профессора Ксавьера, и тот как будто случайно прикрыл ее ладонью, покраснев.
Ну. Если честно, Скорпиуса не совсем ошарашило то, что здесь профессор Икс. Не после того, как Питер Паркинсон рассказывал, что его дядя сказал, что Леншерр и Ксавьер с детства вместе. Конечно, это были слухи, но сейчас, глядя на них двоих, вместе уже с самого утра, и распознав в свитере на профессоре Икс свитер Леншерра, в них было не так-то трудно поверить.
— Это правда, что вы магглорожденный, сэр? — спросил Скорпиус.
Профессор Ксавьер моргнул.
— Да. И я никогда не делал из этого какую-то тайну.
— Тогда, наверное, это все объясняет.
— Что объясняет?
— Почему профессор Леншерр не разрешал никому плохо говорить об Имоджен Кокс. Что она магглорожденная, в смысле. Он поймал… кое-кого… за тем, что тот назвал ее г-грязнокровкой, и…
— … Понятно, — мягко произнес Ксавьер, расплываясь в понимающей улыбке. — И почему ты думаешь, что я имею к этому какое-то отношение?
Скорпиус покосился на профессора Леншерра, стоящего всего в нескольких шагах от них и наливающего в его чашку молоко.
— Ну, все знают, что профессор… очень высокого мнения о вас, сэр.
— Я тоже очень высокого мнения о профессоре Леншерре, — откликнулся Ксавьер. — Даже более высокого, чем еще минуту назад.
Профессор Леншерр отдал ему чай и уселся рядом с Ксавьером. Он тоже покраснел (и почему только все краснели?!), и профессор Ксавьер посмотрел на него с таким теплом во взгляде, что теперь Скорпиус действительно задался вопросом, не лучше ли ему вернуться попозже.
Но было уже поздно, так что он просто отпил чай. Приятно было чувствовать внутри тепло. Скорпиус не был уверен, что его хоть на минуту прекратило трясти после того, как он прошлой ночью ушел из кабинета директора.
— Итак, мистер Малфой, — проговорил профессор Леншерр. — Вы сказали, что хотите поговорить со мной?
Скорпиус покосился на профессора Ксавьера.
— Я могу уйти, — произнес тот. — Если это что-то личное, — он уже поднялся, но, к собственному удивлению, Скорпиус замотал головой.
— Все в порядке, вы можете остаться. Я не возражаю.
Ксавьер сел обратно.
Скорпиус сделал еще один большой глоток, прежде чем начать объяснять.
— Мой отец, — начал он, — мой отец сказал мне, до того, как я приехал сюда, что если кто-нибудь вдруг… прикоснется ко мне как-то так, что мне будет… неприятно… преподаватель или ученик, или еще кто-то… Он сказал написать ему. И рассказать учителю, которому я доверяю.
Леншерр и Ксавьер разом побледнели и застыли.
— Он не… он не трогал меня, — торопливо добавил Скорпиус. — Он ни разу меня не тронул. Просто сказал снять рубашку. И это было… это было странно, и папа сказал “неприятно”, и это было неприятно. Хотя я должен был это сделать. И он сказал — профессор Шоу сказал — не рассказывать никому, но папа сказал все равно сделать это, — он уставился в свою кружку, чувствуя, что его подташнивает.
— Да, — произнес профессор Ксавьер. — Твой папа прав. Можешь начать сначала и рассказать нам, что произошло? Профессор Шоу привел тебя в свою комнату?
— Нет, в свой кабинет. Было поздно, я возвращался из Большого Зала после ужина. Он проходил мимо по коридору и велел идти с ним, так что я пошел. Он закрыл дверь и сказал мне снять рубашку. Я думал, что это странно, но он же директор, так что я послушался. Он сказал встать возле стены. Потом спросил, возможно ли, что меня усыновили, вдруг моя мама на самом деле моя мачеха или еще что-то. Я сказал ему, что нет, я выгляжу в точности, как мой папа, и у меня такое же родимое пятно, как и у маминого брата, так что не думаю, что меня могли усыновить. Он сказал “хорошо” и чтобы я не волновался, что будет немного больно, — Скорпиус гулко сглотнул. — Но было очень больно.
— Из-за чего? — спросил профессор Леншерр.
— Заклятье. Он наложил на меня заклятье. Было много зеленого света, и луч был толщиной с мою руку. Он ударил меня посреди груди, и было очень больно, но, кажется, он ничего не… повредил. Уже через минуту болеть перестало, я был в порядке.
Профессор Леншерр хрипел:
— Профессор Шоу выглядел злым или разочарованным, что ничего не случилось?
— Нет, он казался счастливым, если честно. Сказал, что я буду в порядке, и не рассказывал никому, и что скоро я пойму.
— Поймешь что?
— Я не знаю.
— Скорпиус, — произнес профессор Ксавьер, — какое заклятье он использовал?
— Там было что-то с лотосом. Лотус леталис, кажется? — он принялся расстегивать свою рубашку. — Лотос — это же цветок, да? Это он? Рисунок, который остался на мне? — Скорпиус неуверенно отпустил рубашку, открывая черную метку в форме цветка посреди своей груди.
— Да, — слабо проговорил профессор Ксавьер, и если раньше они оба с Леншерром казались просто бледными, то сейчас побелели хуже пергамента. — Да, это именно лотос.
========== Глава 21. ==========
— Что ж, рада сообщить, что на карантин я тебя не отправляю, дружок, — произнесла мадам Помфри. — Я знаю, что эта… отметина все еще жжется, но это пройдет через день или два. Вот, возьми шоколадку, поможет.
Скорпиус все еще выглядел бледным и подавленным, подумал Чарльз, но он перестал дрожать и напряжение немного исчезло. Трое взрослых были в курсе ситуации и никто из них не злился или не паниковал — может быть, из-за этого его секрет стал менее пугающим и тягостным.
— Она исчезнет? — спросил Скорпиус, откусывая кусочек от шоколадки, свободной рукой потирая метку в виде лотоса.
— Боюсь, что нет, — произнесла мадам Помфри. — Ты знаешь, почему. Магией можно излечить мелкие повреждения, но что-то, оставшееся после заклятия? Нет, мне жаль, дружок, но это останется с тобой. Но взгляни вот с какой стороны — у тебя шрам из-за смертельного проклятья, прямо как у Гарри Поттера!
Скорпиус обрадовался гораздо больше, чем Чарльз ожидал бы того от Малфоя.
Пока тот доедал шоколад, мадам Помфри отвела Чарльза с Эриком в сторону.
— Я знаю, что здесь постоянно творится что-то совершенно безумное, и о большей части из этих историй я даже не подозреваю, — сказала она, — но смертельные проклятья… Директор…
— Поверьте, мадам Помфри, — откликнулся Чарльз, — мы обеспокоены так же, как и вы. Мы с Эриком сделаем все возможное, чтобы докопаться до правды. А сейчас я хотел бы попросить вас оставить Скорпиуса здесь хотя бы на день. Не думаю, что ему грозит опасность, но лучше… не рисковать и не оставлять его без наблюдения.
— Конечно. Он даже сможет мне помочь.
— Он это оценит. В смысле, ему надо отвлечься от всего этого.
Сказав об этом Скорпиусу, который, кажется, с облегчением вздохнул от того, что его не посылают на уроки, они отправились обратно в молчании.
Как только дверь за ними закрылась, Чарльз оперся о нее, чтобы удержаться на ногах, чуть ли не расхохотавшись при мысли, чем они занимались тут же еще совсем недавно, и как сейчас все на это не походило.
Эрик встал напротив него, и Чарльз отыскал его руку, хватаясь за нее, словно утопающий.
— Это действительно Шоу. Это… мы не можем больше позволить себе необоснованных предположений и догадок. Нам надо действовать.
— Хотел бы я иметь возможность дождаться Авроров, — проговорил Эрик. — Но он сказал, что мальчик поймет скоро…
— Насколько скоро, вот в чем вопрос, и что именно… Но мы знаем, правда, не наверняка, — Чарльз заставил себя отойти от двери, отпуская руку Эрика и проходя в комнату. — Мы знаем, что Шоу дважды накладывал заклятье — один раз на магглорожденную, которая погибла, второй — на чистокровного, который выжил. Очевидно, этот результат был удовлетворительным.