Он знал, что давно лишился рассудка, но то, что происходило с ним при одной только мысли о Шерлоке, было за пределом безумия.
До тайной комнаты он дотащился, находясь на грани голодного обморока. Это был голод жаждущего вампира, только Садерс жаждал не крови. Если бы дело было в такой ничтожной малости, он пил бы и пил солоноватую влагу, припадая губами к разорванным глоткам и не испытывая ни ужаса, ни стыда. Но этого голода ему не утолить никогда, он это только что осознал, кончая и падая в пропасть, охваченный исходящим от Шерлока жаром.
Казалось, даже сердце его налито истомой — хочет, хочет, хочет. Что оно такое же твердое и горячее, и так же готово к совокуплению, как и не знающая насыщения плоть. Никогда и никого он так отчаянно не хотел. Садерс Рэмитус вообще никого не хотел. Получив очередную порцию пресного, невкусного секса, он равнодушно поднимался и уходил.
Это было нормально. Он забывал голоса и лица, а имён не знал никогда. Все любовники звались всегда одинаково — Ди…
Теперь наступила расплата. Тело Шерлока стало проклятьем. Любовь к Шерлоку стала настоящей бедой.
Сад метался по замкнутому пространству убежища, о котором никто не знал, переступить порог которого смог бы только обреченный на смерть, и выл, как подстреленный волк — тоскливо, протяжно. Одиночество разъедало душу, и грудь ломило от боли. Среди голых, сияющих белизною стен оно ощущалось ещё острее.
Эта комната была единственной тайной, которой Садерс стыдился. Всё остальное не стоило даже капли сомнения: насилие, оргии, даже убийства никогда его не смущали. Каяться в этих жалких грешках он бы не побежал ни за что.
Но то, что скрывалось здесь… Сразу же вспоминались нежная, любящая Лорена и добродушный толстяк Бонне; сразу же возвращался из прошлого полный надежд и стремлений Рэм. Если бы они узнали об этом… Нет, нет, Господи, нет!
Его Трон.
Его Боль и Грязь.
Его самое сладкое помешательство.
До недавних пор…
Не в каждом из его домов была такая тайная комната. Но здесь, дома, обойтись без неё Садерс не мог. Здесь он снимал накал, здесь отдавался, позволяя себя унизить.
Троны изготовил для него канувший в небытие маэстро. Великий мастер. Гений. Жаль было убивать. Жаль. Садерса утешало лишь то, что убили его не больно, возможно, даже приятно. Где он витал, в каких прекрасных далях, когда душа его расставалась с телом, одному только богу известно, но нашли его улыбающимся и странно счастливым.
Никто не должен узнать о Тронах Садерса Рэмитуса.
Ни одна живая душа.
А мертвая не проболтается.
Троны были великолепны и пышны, не каждому императору по стати такое величие. Но дело вовсе не в этом.
Посередине обитого шелком сидения возвышался чудовищный фаллос, поражающий искусной аналогией и размерами, на который Садерс, раздевшись догола и постанывая от нетерпения, насаживался с дикими воплями, получая оргазмы, зачастую лишающие сознания. Вцепившись в золоченые подлокотники, он трахался с этим кошмарным монстром, вскрикивая от боли и наслаждения, каждый раз находясь в опасной близости быть разорванным насмерть.
Ноги тряслись, пылала от боли и напряжения поясница, пот заливал лицо и струился по голому телу, но он продолжал извиваться, бешено вращая бедрами, и плакал от почти предсмертного удовольствия. Его имели — грязно, больно, безжалостно. Его могли даже убить, но укрощенного и смиренно поскуливающего. Кончал он всегда обильно и долго, а потом, еле живой, сползал на покрытый дорогими коврами пол, задыхаясь от колотящегося в горле сердца и дрожа от долгожданной радости освобождения.
Когда проходила дрожь, и головокружительный восторг отступал, он поднимался и, пошатываясь на слабых ногах, тщательно отмывал свой дьявольский Трон от спермы, дерьма и крови, а потом, давясь тошнотой, сосал огромную головку «любовника», заливаясь злыми слезами и подвывая от омерзения к себе самому.
После этого Садерс болел — его накрывала черная глухая тоска.
Он выгонял из дому всех, кроме садовника, потому что сады были его слабостью, потому что свой прекрасный, благоухающий сад когда-то очень любил чудаковатый Бонне. Он подолгу не покидал постели, прислушиваясь к боли в изломанном, кровоточащем теле, почти не ел, пил, не пьянея, и ненавидел себя до багровых вспышек.
Каждый раз желание застрелиться преследовало его до тех пор, пока не отступала разрывающая изнутри боль, и блекли воспоминания о кошмарном совокуплении.
Почему он так и не сделал этого, Садерс не понимал никогда. Теперь ему всё стало ясно. Как видно, Бог решил, что он недостаточно наказан сладострастной отвратительной пыткой, которую сам для себя избрал, которая однажды обязательно его прикончит, сделав посмешищем всего мира.
Бог послал ему настоящую казнь — Шерлока. Любовь и Нелюбовь.
Как же гадок был Трон сегодня! Каким смрадом несло от него!
Тонкое тело Шерлока, его светлые глаза и по-детски припухшие губы были так неуместны рядом с этим порождением дикости, так невинны и так чисты, что Садерсу захотелось немедленно спалить дотла эту комнату, не вызывающую ничего, кроме отвращения.
Он устало опустился на пол, и, потершись щекой о ворс дорогого ковра, крепко зажмурился, во всех подробностях вспоминая изгибы скрытого тканью тела. Сияющую неземным светом и не тронутую чужими руками кожу. Шелк волос, рассыпанных по его подушке… Шерлок…
«Когда моя любовь к нему станет невыносимой, я убью его именно здесь… И подожгу этот дом. И взорву этот мир».
***
Он вошел в столовую и радужно улыбнулся.
— Уже ждешь меня?
Стол накрыт на двоих. Свечи, вино… Все, как задумано. Сад никогда не садился за стол ни с одним из своих любовников, даже с тем, к кому хотя бы изредка был привязан. И спал он всегда один, выгоняя партнера из спальни сразу же, как только наступало удовлетворение. Жующие рты и похрапывающие во сне носы всегда казались ему верхом уродства.
Но Шерлок…
Увидеть, как прикасаются к краю бокала губы, как зубы жадно вгрызаются в сочное, хорошо отбитое мясо, а ночью услышать рядом сонные вдохи и выдохи…
Он знал, что превратился в чудовище. Очень давно, и уже навсегда. Сейчас этого чудовища он очень боялся, зная каким неуправляемым и кровожадным оно может быть. Сейчас ему обыкновенно и просто хотелось счастья.
Человеческого. Земного.
Садерс смотрел на Шерлока, замирая от предвкушения.
Застывшая у окна фигура в одно мгновенье объяснила ему, для чего однажды Бог сотворил этот нелепый и непонятный мир.
— Голоден?
— Да.
Старается выдержать всё. Знает, что никогда отсюда не выйдет, знает. Но гордость не позволяет бояться. Гордый.
Губы плотно сжаты.
Губы откроются, когда застонешь, прижатый к кровати, и я выпью каждый твой стон…
— Выпьем за нашу встречу, мой мальчик! Я ждал тебя всю свою жизнь.
========== Глава 7 Трон Садерса часть 2 ==========
«Я сумасшедший! Абсолютно и бесповоротно чокнутый!»
Сегодня эта мысль внушала Садерсу настоящий ужас. В любой другой день он отогнал бы её одним легким движением головы. А впрочем, даже не потрудился бы отгонять. Сумасшедший? Да. И что?
Рассматривая сидящего напротив Шерлока и каждым нервом чувствуя его смятение, Сад пожалуй впервые в жизни захотел стать обыкновенным. Рядовым человечком с тихой и скромной любовью, с примитивной страстью, заученной веками и записанной на звездных волнах Вселенной. Только бы счастливым. Только бы нужным. И любимым.
Счастья ему хотелось больше всего на свете.
Неужели всё в этом мире так просто? Садерс недоумевал. Даже будучи молодым, отчаянным Рэмом он всегда стремился к исключительности. Скучный обывательский уют не привлекал его никогда. Лишь матери и Бонне прощалась монотонная тишь. Им было дозволено всё.
Но блистательному, потрясающему Рэму требовались вершины. К ним он и летел с небывалой скоростью, не зная ни одного падения.
Для чего было нужно все это? Чтобы сейчас изнывать от простого до тошноты желания — увидеть на лице сидящего напротив мужчины не настороженность и ожидание нападения, а понимающую улыбку: «Знаю, знаю, что ты меня любишь. Я тоже тебя люблю…»
Подойти расслабленно и свободно, не сжимаясь в тугой комок, коснуться темных забавных колечек и замереть от восторга и нежности, чувствуя, как льнёт к ладони теплый затылок.
Ничего этого Шерлок ему не даст. Не даст даже покорности, вызывающей сладкую дрожь возбуждения. И умолять бесполезно. Оставалось только одно: отнять, вырвать с кровью и насладиться малыми крохами.
Дьявольское наваждение!
Вот когда и где рухнул на землю стремящийся ввысь Рэм Гримальди. Затаившийся в нем необузданный Садерс притянул его к пропасти в миг, когда Рэму понадобились власть и рабское преклонение, а в саму пропасть он полетел тогда, когда ему понадобилась любовь.
*
— Ты не голоден?
— Я мало ем. — Шерлок пригубил бокал и сделал глоток, этим простым и обыденным жестом вызвав у Садерса жаркий прилив крови к промежности.
Разве предполагал он, что способен на такое желание? Что оно превратит натренированное, красивое тело в растекающуюся субстанцию, годную лишь для того, чтобы хотеть, хотеть, хотеть. И бояться.
Господи, да в любой другой ситуации он давно бы уже кончал в грубо растянутое тело, ни думая и не заботясь ни о чем, кроме собственного насыщения.
На Шерлока он боялся даже смотреть…
Дьявольское наваждение!
— Нравится тебе вино?
— Нравится.
— Но все остальное — нет.
— Бифштекс недурен.
Садерс вымученно рассмеялся. Сердце стучало так громко, что хотелось прижать ладони к груди, чтобы заглушить этот пугающий звук.
— Хорошо держишься, Шерлок. Поговорим?
Шерлок пожал плечами, но промолчал, продолжая пить.
— Ты попал в необычное положение, верно?
— Приходится это признать, — ответил Шерлок, обжигая Садерса полыхнувшей во взгляде ненавистью.
«Как не хочется ему здесь находиться! Интересно, трахать того, кто тебя ненавидит — каково это?»
— И ты понимаешь, что никогда не покинешь это… райское место.
Шерлок осторожно поставил бокал на стол. Ненависть исчезла из его взгляда, и на смену ей пришло любопытство.
— Как вы себе это представляете? Я не безродный бродяга. У меня есть семья, которая вскоре начнет бить тревогу, не получив от меня вестей.
Садерс расхохотался громко и искренне.
— Мальчик мой, это смешно. Ты думаешь, это меня волнует? И уж тем более, меня это не пугает. Пусть ищут. А ты будешь здесь, со мной. Я так решил. Я так хочу. И это не обсуждается.
Он вышел из-за стола и прошелся по комнате, не приближаясь к Шерлоку, но чувствуя его тепло даже на расстоянии.
— Потом, когда ты… привыкнешь ко мне, мы уедем из этой дыры. Англия — не самое лучшее место для счастья.
— Счастья? — Шерлок казался искренне изумленным и этим вдруг сильно Садерса разозлил.
Что позволяет себе этот щенок?! Кого он тут из себя корчит?! Посажу на цепь, будет скулить и ползать у ног.
И тут же остыл — не будет скулить. И не посажу…
— Не пытайся меня оскорбить. Я очень обидчив, и пока не сделал тебе ничего плохого. Если не считать того, что мастурбировал, мешая тебе отдыхать.
Садерс вновь уселся за стол, поднимая бокал в символическом жесте и выпивая вино до дна.
— Что скажешь ты, если завтра я помечу твои губы не собственной спермой, а чьей-нибудь свежей кровью? Если я плотно набью Лондон трупами? По самое небо. Ваше серое, гнилое небо. Твоя непорочная задница стоит столь многочисленных жертв?
— Это грязный шантаж. — Шерлок старался не терять хладнокровия, но губы дрогнули очень заметно, и побелели щеки.
Садерс самодовольно усмехнулся и откинулся на спинку стула.
— Да, мой мальчик, это грязный шантаж. А я — грязный шантажист. Почему ты здесь? Сидишь за этим столом, пьешь это вино и терпишь моё ненавистное общество? Потому что понял: остановить меня невозможно. Ты видел столько безумия. Знаком с его мерзким смрадом. С его пустыми глазами. Загляни в мои глаза… Там ничего нет, кроме похоти. И эту похоть вызвал во мне ты. Поделим ответственность пополам?
Шерлок молчал, кусая губы.
— Оставь губы в покое, — тепло улыбнулся Садерс, любуясь рвущимся наружу гневом своего прекрасного пленника, — мне их ещё целовать… Шерлок, ты заражен моралью, а это хуже, чем хронический сифилис. Мораль держит людей в ежовых рукавицах и делает их зависимыми. Не убей, не укради, не пожелай… Это так важно для тебя?
— Вряд ли я моралист, — возразил Шерлок.
— Тогда почему приехал? Разве разодранная задница того студентика не стала причиной твоего появления здесь? Или ты так испугался за свою жизнь? - Он вышел из-за стола и на этот раз подошел к Шерлоку очень близко, нависая над ним и заглядывая в глаза. — Неужели испугался? Что ж, это нормально. Ты молод и полон жизни. Но не это главное, я же вижу. Ты приносишь себя в жертву — вот что привело тебя сюда, в этот дом, который на тебя так нещадно давит. А раз уж ты выбрал для себя эту роль — играй до конца. И не зли меня, ради Бога, всем от этого будет только лучше.
Сад выпрямился и отошел, нервно поводя плечами, а потом склонился в учтивом поклоне, прижав руку к груди. И только он знал, что скрывается за его шутовством, и что на самом деле влажная, мелко подрагивающая ладонь тщетно пытается удержать его отчаянно колотящееся сердце.
— Спокойной ночи, мой мальчик. Надеюсь, ты не заблудишься в этом маленьком доме. Всё необходимое ты найдешь в своей комнате.
Он ушел, оставив после себя ощущение странного, тягостного сна, очень похожего на правду…
*
Ди извивался под ним, крепко обхватив ногами мускулистую спину, и, вонзая зубы в ребро ладони, всеми силами сдерживал раздирающий горло крик. Его член багровел от бьющейся в венах крови, тело блестело от пота, глаза безумно блуждали, стараясь перехватить тяжелый мутный взгляд любовника, который со звериным рыком вколачивался в его размягченное тело, долбил исходящую соком простату, застилая разум пеленой наслаждения. Сперма вырвалась, болезненно резанув мошонку, и Ди закричал, забился. Сам дьявол трахал его.
Садерс кончал молча, ни на секунду не закрывая глаза.
Ди. Ничтожный, покорный раб. Вечно ждущий подачки.
Вдохновенное, потрясающе молодое лицо казалось нелепой маской. Руки крепко сжимали влажную спину, жадно и остро впиваясь пальцами, удерживая и хотя бы на миг пытаясь продлить долгожданную близость.
— Любовь моя…
— Заткнись, сука.
*
Ночь казалась ему бесконечной.
Деревья в саду тоскливо шумели от внезапно налетевшего ветра. Чернота и жуть рвались сквозь стекла в теплые комнаты дома. Садерс рывком задернул плотные шторы столовой и подбросил в камин пару сухих поленьев. Он неслышно бродил по дому, ненадолго задерживаясь, чтобы зашторить окна. Его неудержимо тянуло наверх, и он вновь и вновь поднимался по лестнице, припадая всем телом к дверям, за которыми было оглушительно тихо.
Шерлок не спал.
========== Глава 8 Желанный ==========
Выхода он не видел. Свой необдуманный порыв Шерлок проклял тысячу раз. Приезжать сюда было нельзя.
Но не приехать — невозможно.
Замкнутый круг из отрицаний и невозможностей.
Садерс прав: Шерлок заглядывал в глаза безумию не единожды. В глазах своего похитителя он увидел безумие, равного которому ещё не встречал. Абсолютная тьма, не имеющая просвета.
Выход наверняка существует, и его необходимо искать, но мысли путались. Шерлок провел эту ночь в нечеловеческом напряжении, ожидая вторжения в любую минуту. Тяжелое дыхание за дверью опаляло разум, лишая воли и сил. Отразить удар — единственное, о чем Шерлок мог думать сейчас. И с нетерпением этого удара ждать.
Нелогично, да, но естественнее, и воспринимается легче. Гостеприимность хозяина, его вежливая страсть были куда страшнее насилия. Шерлок не заблуждался на его счет. Жесты, взгляды — всё источало желание. Нападение неизбежно. Но сколько осталось ждать?
Обладая железной выдержкой, Шерлок редко терялся, не зная, как поступить, что предпринять. Обычно на все «за» и «против» уходило не больше пяти минут. Сейчас он находился в западне собственного бессилия. Впервые задача не имела решения. Вернее сказать, решение было, но только одно. И совершенно не в его пользу…