Оставалось лишь надеяться, что хватит сил противостоять такому странному и неожиданному врагу. Врагу, который обезумел от страсти, и который не остановится ни перед чем.
В любовь Шерлок не верил, как не верил в Бога. Бог ни разу не проявил себя в его жизни, любовь обходила его стороной. Он привык доверять тому, что видел и осязал. Всё остальное — иллюзия, слабая потуга слабого человечества прислониться к призрачному плечу.
Шерлоку этого было не надо.
А вот страсть повидать он успел. Как и то, на что она могла человека толкнуть. Бездна, куда Шерлок так часто заглядывал, таила в себе немало кошмаров, источником которых зачастую являлась именно страсть.
Его противник было переполнен страстью. Она бурлила и пенилась, заливая умные, проницательные глаза волнами низменного и безмерно опасного помешательства.
Но сдаваться Шерлок не собирался. Не в его правилах. А как бороться с тем, о ком ничего не успел узнать, и о ком едва ли узнает, находясь в этой уютной, теплой ловушке, не представлял. И о какой борьбе вообще могла идти речь?
Настоящий тупик.
Боялся ли Шерлок?
Боялся.
Слишком он молод. Выбор между жизнью и смертью был невозможен. Шерлок уже выбрал жизнь…
*
Тихий стук отозвался болью в утомленной бессонницей голове. Шерлок задремал лишь под утро, и спал не более получаса.
Тело отозвалось на стук испуганной дрожью. Ладонь невольно коснулась рта.
Воспоминания о горьковатом семени, которое он невольно слизал со своих губ, вызвала болезненный спазм в желудке. Голова закружилась, и потемнело в глазах — за ужином Шерлок почти ничего не ел, а пил непривычно много.
Хотелось под горячий душ, хотелось крепкого кофе. А потом можно встретиться лицом к лицу с человеком, для которого он всего лишь прихоть, легкая добыча, игрушка. Сломать не жалко — он ломал, и в этом Шерлок не сомневался, сотни таких игрушек…
В комнату вошел вчерашний гламурный красавец, свежий, невозмутимый, безукоризненный. Только вот тени под глазами да едва заметная горькая складка у рта… Шерлок догадался, что видит перед собой очередную, но явно добровольную жертву хозяина дома.
— Господин Рэмитус просил передать, чтобы вы завтракали без него, — тихо сообщил молодой человек и повернулся, чтобы выйти из спальни.
— Рэмитус? — остановил его Шерлок вопросом.
— Да. Садерс Ремитус.
— Садерс Ремитус? — изумился Шерлок. — Любопытно. Это настоящее имя? Вы у него…
Но красавчик, носивший не менее странное и непонятное имя Ди, уже повернулся к нему спиной, и Шерлок понял, что тот скорее умрет, чем скажет о своем хозяине хотя бы слово, кроме тех, что ему дозволено или приказано говорить.
Дверь тихо закрылась.
*
Горячий душ ослабил напряжение и придал Шерлоку сил. В платяном шкафу нашлось белье высокого качества и ровная стопка белоснежных рубашек. Пиджака надевать он не стал, и спустился в столовую, глупо чувствуя себя сказочным героем в заколдованном замке.
Унизительно и вызывающе пошло, но приходилось играть по правилам хозяина дома, который, как видно, продумал каждую деталь разыгрываемой… мелодрамы, драмы или трагедии?
Это Шерлоку предстояло узнать очень скоро.
Даже кофе, о котором он недавно мечтал, вызвал кривую усмешку: представление не выходило за рамки сценария.
«А теперь, по законам жанра, этот таинственный Садерс Ремитус не появится здесь несколько дней, и я окончательно почувствую себя Диснеевским персонажем», — раздраженно думал Шерлок, выпивая вторую чашку.
Но Садерс пришел.
Небритый, с глазами, мутными от пьяной бессонницы, в льняных жеванных брюках, свободно обтекающих стройные бедра, и распахнутой на груди рубашке он внезапно возник в столовой и замер в дверях, молча рассматривая своего постояльца.
Сердце заколотилось, посылая к щекам горячий прилив. От Садерса исходили волны смертельной опасности. Шерлок ощутил её мгновенно всей покрывшейся испариной кожей, почувствовал её тяжелый, огненный дух.
Оказалось, что он совсем, совсем не готов отразить удар.
Как защитить своё тело от предстоящего натиска, Шерлок не знал. Ему ещё не приходилось делать подобного. Вновь промелькнула мысль о театральности ситуации, о её неестественности и бездарной наигранности.
За одно мгновенье Садерс оказался позади него и прижался к спине. Обхватив ладонями голову, с тихим, горестным стоном запустил пальцы в непросохшие кудри и, уткнувшись лицом в макушку, глубоко втянул запах волос и кожи.
— Шерлок, — выдохнул еле слышно, захватив губами несколько прядок, с упоением их посасывая, пробуя на вкус. — Шерлок…
Он прижался ещё теснее, и Шерлок отчетливо услышал громкий, прерывистый стук — сердце Садерса бесновалось.
Выпустив изо рта мокрые прядки, мужчина вновь склонился к макушке, грубо потерся небритой щекой, подбородком, и всхлипывая, прошептал:
— Люблю тебя, мальчик мой… Люблю… Мой единственный… Мой желанный… Я очень сильно тебя люблю.
И, резко отпрянув, быстрым шагом покинул столовую.
***
Остатки ночи Сад провел у подножия трона, привалившись к сиденью усталой, затекшей от неудобной позы спиной, и беспрестанно думая о Шерлоке.
Мечтал, грезил, дрожа от возбуждения и внезапно охватившей слабости.
Он раздвигал лежащему на кровати Шерлоку ноги и, навалившись всей возбужденной тяжестью, прижимался лицом к обнаженному животу; целовал и лизал грудь, дразнил языком соски, а Шерлок крепко сжимал бедрами его сильное тело и еле слышно шептал, умоляя о чем-то бесстыдно-прекрасном, одурманивая, завораживая, забирая остатки рассудка…
Горло сжимал молчаливый крик, и Садерс часто дышал, обжигая губы сухим, воспаленным жаром.
И вот уже перед ним гибкая, беззащитная спина, в которую так легко вонзить нож, раз и навсегда избавившись от изнуряющего, выматывающего желания. Но у Садерса нет ножа, у него только губы, и он прижимает их к гладкой коже, едва не плача от счастья.
Приподнять его округлые ягодицы, раздвинуть как можно шире и погрузиться в транс бесконечных поцелуев… Целовать, вылизывать нежное, девственное отверстие, в которое он потом погрузится жарко и глубоко, а кончив, умрет, переполненный восторгом и неземным блаженством.
Я сведу тебя с ума, мой упрямый мальчик. Ты будешь кончать подо мною, охрипнув от криков, будешь меня целовать, прижиматься горячим членом, вымаливая новую ласку. И я ни за что тебе не откажу. Буду ласкать, покрывать прекрасное тело фантастическими цветами засосов, буду грубым и нежным — таким, каким ты захочешь. Буду твоим рабом и хозяином, преданным псом и свирепым тигром. Всё для тебя, Шерлок. Вся моя проклятая жизнь…
*
Дом погружен в тишину. Слышно, как потрескивает камин, и бесится за окнами ветер. Тишина так давит и душит, что Сад еле удерживается от крика.
Он хочет Шерлока прямо сейчас, хочет так сильно, что низ живота каменеет от прилива крови и жара. Но почему-то так и не может войти в его спальню…
*
Резко потянув на себя крепко спящего Ди, Сад сбросил его с постели. Теплый полумрак комнаты, едва уловимый аромат туалетной воды, прикосновения к расслабленному ото сна и готовому тут же отдаться телу сделало его желание невыносимым.
Рывком спустив до колен штаны, он рухнул на край кровати и призывно раздвинул ноги.
— Ну…
Ди застонал и жадно припал лицом к возбужденному члену, вжимаясь в него со всей силы и втягивая ноздрями острый, пряный запах обильных выделений.
— Соси.
Голодный рот захватил мгновенно, плотно сомкнув на головке губы, облизывая ствол быстрым, умелым языком.
Садерс хрипло выдохнул, подбросив охваченные пламенем бедра навстречу теплому рту, и обессилено опрокинулся навзничь. — Соси его, Шерлок, соси… Ещё, мой мальчик… Умоляю тебя, ещё. Не останавливайся…
Ответом был полный отчаяния стон. Но Ди не остановился, продолжая приближать своего обожаемого любовника к пику чтобы, возможно в последний раз, проглотить ни с чем не сравнимую сладость.
Но приближаясь к разрядке, Садерс выскользнул из распухших губ, оттолкнув дышащее страстью лицо, и кончил, разбрызгивая сперму вокруг себя.
Он долго лежал, не открывая глаз и успокаивая рвущееся дыхание.
Ди боялся пошевелиться, боялся даже думать, лишь бы ещё немного на его кровати оставался тот, кого он так долго и трудно любит, тот, кто его не любит совсем и не любил никогда.
Наконец Садерс пошевелился и сел, устало опустив на колени руки.
— Позвони Санти. Прямо сейчас. Пятеро. Но не убивать. Чтобы завтра днем было во всех газетах. — Он медленно поднялся с кровати и посмотрел в ждущие, преданные глаза. — Прости, что не кончил в рот…
*
Садерс не помнил, где провел остаток этой ветреной ночи. Возможно, так и бродил по дому, снова и снова оказываясь у заветных дверей, открыть которые не было сил. Возможно, выходил в шумящий деревьями сад… Проснулся он в тайной комнате и долго рассматривал свой позорный трон, борясь с искушением ещё раз почувствовать внутри себя гладкий огромный фаллос и, забыв обо всем на свете, отдаться молчаливому суррогатному любовнику.
*
Он не хотел, чтобы Шерлок видел его таким, но ноги сами привели его в столовую.
Замирая от волшебного аромата волос, чувствуя, как готово разорваться сердце, Садерс точно знал, что этой ночью Шерлок отдаст ему себя добровольно.
========== Глава 9 Усталость ==========
После завтрака Садерс не появился ни разу, но его присутствие Шерлок чувствовал каждым натянутым нервом.
Тяжелое дыхание, крепкие руки и горячее прикосновение кожи… Шерлок сразу поверил в его любовь. Даже неискушенный в сердечных привязанностях, он услышал и муку, и боль, и страдание. Страсть не ломает душу, душу ломает любовь. Садерс его полюбил, и это было страшнее даже самого яростного влечения.
Маленький дом не был просто ловушкой, Шерлок задыхался в нем, будто похороненный заживо. Он ходил из угла в угол, меряя шагами столовую, которая казалась ему единственно безопасным местом. На этот раз мысль работала четко, но это лишь добавляло отчаяния.
Любовь — неиссякаемый источник проблем, Шерлок всегда был в этом уверен. Он сторонился её, как врага, прячущего под слащавой любезностью жгучую ненависть. Как ласкающегося, преданно льнущего хищника, готового в любую минуту вцепиться зубами в горло.
Любовь предавала, мучила, превращала в раба, затмевала разум.
Любовь Садерса была способна на самое худшее — она убивала, и делала это легко.
Входная дверь оставалась открытой, и это лишний раз убедило, насколько его противник уверен в собственной силе, и в том, что пленник его никуда не уйдет.
Путь открыт. Никто тебя не удерживает. Что же ты медлишь? Беги! Вслед тебе не помчится свирепая свора. Только никуда ты не побежишь, мой мальчик… Да и глупо бежать от Судьбы.
Ветер взъерошил волосы, пробрался под тонкую ткань рубашки, надувая её бесполезным парусом.
Шерлок вернулся в дом, плотно прикрыв за собою дверь. Спать хотелось смертельно. Глаза слезились, зевота одолевала, стучало в висках, и тело дрожало в ознобе. Но комната, в которой он провел полную муки ночь, вызывала в Шерлоке отвращение. Тонкие простыни, подушки, свечи… Свитое безумными руками гнездо.
Шерлок опустился в кресло и закрыл глаза.
Немного освежающего сна. Совсем немного. Иначе голова разорвется от боли…
*
…Его разбудило легкое прикосновение губ.
Он резко вскочил, но сильные руки прижались к плечам, вновь усаживая его на место.
— Успокойся. Ты спал, слегка приоткрыв рот, и устоять было невозможно. Твои губы созданы для поцелуев, ты это знаешь?
От утреннего измученного Садерса не осталось следа. Перед Шерлоком стоял обаятельный, сильный мужчина в идеально отглаженных брюках и светло-серой рубашке с засученными рукавами.
Свежий, улыбчивый, добродушный.
Но глаза оставались прежними — сумасшедшими, больными, полными жажды.
Только на этот раз они смотрели уверенно.
Что-то изменилось, что-то произошло, Шерлок это сразу почувствовал. Садерс предвкушал, растягивал удовольствие, медлил.
Тот, кто стоял перед Шерлоком, сияя насмешливым взглядом, не стал бы хрипло дышать, припадая к дверям. Он не медлил бы ни секунды.
Поцелуй был началом.
Шерлок хорошо понимал, что ему не вырваться, что если и существует выбор, то это выбор между тем, чтобы бороться до последней минуты, и тем, чтобы сдаться сразу. Но что-то подсказывало ему, что Садерсом всё предусмотрено, и выбирать уже не придется.
— Мальчик мой, ты неважно выглядишь. Я ужасный хозяин, надо это признать. Дорогой гость не ест, не спит… Неужели тебе здесь так плохо? — Он присел в стоящее рядом кресло и вытянул ноги к камину. — Люблю тепло. Тебе мой дом не кажется слишком… душным?
Он развлекался, наслаждаясь своей безграничной властью, своей уже наполовину одержанной победой.
Говорить не хотелось, не хотелось даже сопротивляться. Шерлок ненавидел себя за слабость и трусость — качества, которые не подозревал в себе до этого дня. Ещё там, на Бейкер-стрит, надо было решиться на противоборство. Пусть неравное, пусть заведомо обреченное на провал. Но не было бы сейчас мерзкого чувства, что не растерзанное тело молодого студента заставило его сесть в машину, а страх за собственную красивую шкуру.
Садерс закинул ногу на ногу, потирая ладони.
— Мерзну… Старею или волнуюсь, как ты считаешь? — Он плутовски улыбнулся. Молчание Шерлока не вызывало в нем раздражения, казалось, он находил удовольствие в собственной, не находящей отклика, болтовне. — Что забыл ты в пыльном и скучном Лондоне? Друзей у тебя нет, не считая двух-трёх полезных людей. Расстраиваешься из-за миссис Хадсон? Так она, слава богу, жива и здорова. Да и кто она тебе? Квартирная хозяйка. Случись с ней что-то ужасное, вряд ли ты будешь горевать о ней слишком долго. Надо подбросить дров… Поможешь? А впрочем, сиди. Я люблю сам добывать тепло. И добиваться. О чем я только что говорил? Здесь так хорошо, спокойно и тихо. А Лондон… Обстановка в Лондоне весьма неуютная — убедись в этом сам. Пресса не лжет, я полагаю. — Садерс грациозно скользнул к столу и, вернувшись, опустил газету на колени Шерлока. — Такие ужасы, — сокрушенно покачал он головой. — Куда только смотрит лондонская полиция?
По спине пробежал озноб. Внезапно окоченели и без того холодные пальцы, словно сидел Шерлок не в жарко натопленной комнате, а в промозглом сыром подвале. Он знал, что сейчас увидит собственный приговор, но все-таки нехотя взял пахнущие типографской краской листы. Отныне этот запах навсегда станет для Шерлока запахом безысходности.
«Пять бессмысленных избиений, произошедших одновременно в разных районах столицы, потрясли этим утром жителей Лондона. Полиция в тупике. Ни социальным положением, ни местом работы и проживания, ни образом жизни жертвы между собой не связаны. Пятеро молодых мужчин избиты с необъяснимой жестокостью. Двое из них всё ещё не пришли в сознание, и врачи не дают никаких гарантий. Трое, по медицинским прогнозам, находятся вне смертельной опасности, несмотря на тяжесть полученных травм, но о скором выздоровлении не может быть речи. Следствие ведется лучшими сотрудниками Скотланд-Ярда».
Лицо Шерлока заливала смертельная бледность — перед ним был игрок нечестный и беспощадный.
— Помнится, речь шла о… любви, — с трудом выдавил он, ненавидя само это слово, за которым скрывались лишь похоть и грязь.
Но Садерс не удивился.
— Да, я люблю тебя. Полюбил впервые и навсегда. Тебя что-то смущает? Шерлок, не напрягайся. Для тебя любовь только слово. А для меня… Конечно я тебя понял, мой мальчик. Рай, облака, сладкие грёзы… О, боже! Надеюсь, ты так не думаешь. Любовь — всего лишь частица того, кто любит. Для нищего — жалкие крохи от пресного пирога, для богатого — блестящая мишура. Для такого грязного безумца, как я, грязь и безумие. Всё просто. Я всегда беру то, что хочу, а способ достижения цели касается только меня. Надо убить — убью, не проблема. Одним ничтожным червяком больше, одним меньше — какая разница? Я давно уже не жалею людей. Они этого не стоят. Бог дал им в дар прекрасный, благоухающий дом, они превратили его в помойку. Кого мне жалеть? Очередную копошащуюся на этой помойке крысу? Ради того, чтобы ты задрожал в моих объятиях, я истреблю полчища этих крыс безжалостно, поверь мне. Что-то я много болтаю сегодня… Чай? Ланч мы пропустили, и ты, наверное, голоден. К чаю я приказал приготовить немного закусок. Ох уж это ваше печенье… Нет, ни за что!