Садерс скучал по Шерлоку, и сердце сжималось от горечи. Увидеть хоть на секунду холод прозрачных глаз, усмешку красивых губ, единственное прикосновение к которым не давало покоя ни днем, ни ночью, оставив после себя пылающий след.
Чертово сердце, вырвать бы тебя из груди!
Он казался себе омерзительно грязным со своим истерзанным задом, и жалким — со своей внезапно нахлынувшей страстью. Таким приблизиться к Шерлоку он не смел даже в мыслях. Надо отлежаться, зализать раны, прийти в себя.
Вон, сказал он ему…
Боже, да он будет целовать его ноги, вылизывая, как преданная собака, и благодарно поскуливать, что позволили сладкую близость. Что бы ни говорил он Шерлоку перед этим, каким бы презрением ни обливал, только ужас отказа и отчаяние переполняли его всё это время.
Убить… Убить он готов хоть сейчас. Любого. Например, перерезать горло покорному Ди, чтобы Шерлок наконец осознал, насколько сильно он свел несчастного Сада с ума. Он ни разу ещё никого не убил. Это делали за него другие. Делали с радостью, только бы заслужить похвалу, одобрительный взгляд, еле заметный изгиб ироничного рта.
Безгрешный злодей.
Сила его магнетизма была велика. Как и сила мужская. Зверь, всегда готовый к случке. Щедрый на небывалый оргазм.
Сад перетрахал их всех. Покорные рабы Великолепного Члена. Слабаки. Барахло.
Ни один не был нужен, но именно это вызывало их особенный интерес.
С Шерлоком такого не будет. Нет. И сколько бы раз он ни кончил под ним потом, распятый на взбитой постели, он не полюбит Садерса никогда.
Не полюбит…
И не в насилии дело. При чем тут насилие? Ди… Сад слабо улыбнулся воспоминаниям. Ди кусался, как бешеный пес, расцарапал в кровь его спину и плечи, а спустя пару дней стонал и едва не плакал, до последней капли высасывая сперму из налитой головки, готовый никогда не выпускать её изо рта.
Но Ди был красивой игрушкой, которую захотелось проверить на прочность. А Шерлок — полное поражение, сумасшествие, и ради него он готов рвать глотки миллионам таких, как Ди.
Время от времени Сад впадал в забытье, погружаясь в беспросветный мрак полусна, полуяви, и всё звал, звал Шерлока, не получая ответа. Искал его в этом мраке и не находил. Он был измучен, разбит и казался себе смертельно больным.
«Пожалей меня, Шерлок. Пожалей хоть немного. Мальчик мой, моя любовь…»
***
Эти три дня были для Шерлока адом, и прежде всего потому, что не понимал. Не понимал ничего. А когда Шерлок чего-то не мог понять, это становилось худшей из всех существующих пыток. Его тело могло многое выдержать — боли он не боялся. Но разум вскипал, если на вопрос не находился ответ, или не решалась задача.
И это был именно тот случай: ни ответа, ни решения.
Садерс выгнал его из комнаты и больше не появился.
Почему?
Что, ещё более страшное, он задумал?
Чокнутый. Совершенно чокнутый и смертельно опасный…
Шерлок метался по дому, теряя остатки самообладания. Ему мерещились трупы, мертвые лица и кровь. Реки крови, текущие по улицам Лондона.
Неизвестность и отсутствие информации сводили с ума. Он жадно вслушивался в каждое слово ежечасных лондонских новостей. Но всё было, как обычно. Внимательно всматривался в лица телеведущих: не дрогнул ли нервно краешек рта, нет ли в глазах умело скрываемой паники… Не секрет, что особо кровавые преступления не сразу становятся общедоступной для обывателей информацией. Если на улицах города обнаружен одновременно десяток убитых, полиции требуется время на осмысление навалившегося кошмара.
Нет. Ничего такого.
Лица, как лица: скучные, обыденные, пустые.
— Где он? — снова и снова спрашивал Шерлок молчаливого Ди.
Но мальчишка лишь плотнее сжимал обескровленный рот и, бросая полный ярости взгляд, уходил, заставляя Шерлока стонать от бессилия.
***
На четвертый день Сад появился к завтраку.
Услышав шаги, Шерлок вскочил. Это не Ди — его шаги он уже узнавал, даже не вслушиваясь в их звучание и не поворачивая головы.
Сад был изможден и бледен, но в целом выглядел бодро. Льняные свободные брюки и тончайшего кашемира джемпер очень его молодили, обрамляя броскую красоту ореолом жгучего сексуального шарма.
Бегло взглянув на застывшего Шерлока, он усмехнулся: волнуется, дурачок.
— Успокойся. Никто не убит. Пока. Ди сказал, что ты решил уморить себя голодом. Глупо. Надо покушать, мой мальчик. Присоединяйся ко мне. Крепкий горячий кофе, тост с маслом, сливочный сыр — неплохое начало дня. Я голоден.
Никто не убит.
Напряжение отпустило так резко, что задрожали колени.
Не врет. Сукин сын определенно не врет.
— Что же ты? — Сад недовольно нахмурился, указывая глазами на стул. — Не люблю повторять дважды. Ешь.
Шерлок набросился на еду с несвойственной ему жадностью, ел, не глядя на своего визави, и не чувствовал насыщения.
— Боже мой, Шерлок, ты сводишь меня с ума. Так эротично утолять голод… Очень хочется хоть на миг стать этой хрустящей булочкой — почувствовать твои крепкие зубы. И твой язык.
Шерлок замер, не поднимая глаз.
— Ешь, ешь. Я всего лишь шучу. — В голосе звучала улыбка.
Теплая, полная обожания.
— Где вы были?
— Хочешь сказать, что скучал?
Садерс вновь усмехнулся, но в этот раз натянуто и печально.
— Ты не скучал. Ты боялся за человечество. Похвально. Такой небывалый для тебя альтруизм, такая жертвенность… Что ж, Шерлок, я принимаю твою щедрую жертву. — Он поднёс чашку к губам. — Один глоток этого божественного напитка стоит тысячи жизней.
Больше они не проронили ни слова.
Допив кофе, Садерс ушел, даже не посмотрев на пленника.
*
Он набросился на него, не давая опомниться.
Я принимаю твою щедрую жертву.
Шерлок ждал и был готов ко всему. И прежде всего к тому, чтобы себя отдать. Но когда обнаженное тело вдавило его в матрас, прижавшись к паху вздыбленным членом, по инерции начал сопротивление, извиваясь и пытаясь сбросить с себя.
Только бы вырваться.
Сделать последний глоток свободы.
Но это лишь распалило обезумевшего от желания Сада. Он шарил по нему ладонями, тер, гладил, сжимал, грубо впивался пальцами. — Шерлок… Хочу тебя… Мальчик мой… Дорогой… Подари мне себя. Подари… Знаю, тебе будет больно… Так больно, что будешь кричать. Кричи, мой мальчик, кричи… Господи, какая кожа… как сладко…
Прижался сухими губами к его губам и, застонав протяжно и сладострастно, жадно втянул их в рот, посасывая, проталкивая внутрь острый как жало язык. Жестко насиловал рот, словно семенем, заливая его слюной — такой страшный голод томил Садерса все эти дни.
Его колотила дрожь запредельного нетерпения. Смертельного. Адского. Вожделение превратило мозг в кровавое месиво. Хочу… Хочу… Боже, как сильно хочу… Умираю… Трахну… Разорву эту теплую, нежную… Блядь… Боже… Шерлок…
Резко отпрянув, он вцепился в его рубашку, и это стало последней каплей. Представить на один только миг, что на нем, как на том изнасилованном и убитом студенте, разорвут одежду и в этих символичных лохмотьях безжалостно отымеют, было невыносимо.
— Не надо. Я сам.
…Перед ним лежал голый Шерлок. Сияющий беззащитной кожей, красивый в своей мальчишечьей худобе: тонкие ребра, выпирающие ключицы. Каждая косточка — источник любви и нежности, каждая мышца — безумие и страсть. И… неужели такое счастье возможно?.. слегка возбужденный член…
Садерс знал, что гибнет, пропадает, исчезает из этого мира, становясь ничем и никем. Его мутило от похоти, низ живота скручивали уже не теплые спазмы, а огненные судороги боли. Он обильно заполнил гелем раскрытую перед ним промежность и, почти теряя рассудок, проник рукой. Горячо. Узко. Нет сил на долгую подготовку — член уже распирает. Торопливо проворачивая пальцы, резко растянул, расширил. Ещё… Ещё… Прости, мой мальчик, что я так груб… Разогреть гладкие мускулы, сдававшие его мертвой хваткой…
Ничего, ничего. Потерпит. Ни один подо мной не умер. Грязные сучки с грязными задницами. Всех ненавижу. Перламутровый мой…
Казалось, что с головки сочится загустевшая кровь, такими переполненными и напряженными были его гениталии. Член жарко пульсировал, семя разрывало мошонку, и Садерс едва терпел, продолжая терзать покрасневший, но уже заметно растянутый анус.
Шерлок глухо стонал, тяжело дыша и жадно хватая воздух.
— Тише, тише… Терпи, мой мальчик. Сейчас я коснусь простаты, нежно потру её, надавлю пальцем, поглажу медленно, сладко, и ты почувствуешь это… Вот так…
Взмокшее тело изогнулось, по нему промчалась крупная дрожь.
— Хорошо? Тебе хорошо? Чувствуешь мои руки? Мою любовь? Вот так… Вот так… Сладко? О, да… Наслаждайся моей любовью, её так много…
Шерлок застонал бесстыдно, со всхлипом, бедра несколько раз конвульсивно сомкнулись.
Увидев, как, слегка подрагивая, напрягается его член, Сад перестал что-либо соображать. Довольно нежностей… Он широко раздвинул Шерлоку ноги и, резко приподняв его тело протиснутыми под ягодицы ладонями, протолкнулся внутрь с отчаянным воплем.
Шерлок едва не умер от пронзительной, и, как ему показалось, разодравшей на части боли. В него вогнали гигантский, добела раскаленный поршень, обвитый змеёй омфалос*, и змея эта заливала ядом все его внутренности, отравляя разум, ослепляя и оглушая невыносимым страданием. По горлу прокатилась череда отчаянных криков — молча сносить этот кошмар у Шерлока не было сил.
— Кричи. Кричи громче. Ты привыкнешь. Будешь этого ждать. Он такой большой и сильный… Заполнит тебя, будет двигаться в тебе, будет трахать моего сладкого мальчика. Шерлок… Прости. — Садерс толкнулся глубже, сильнее, раз, другой, третий, и по пылающей промежности заструилась тонкая кровяная нить. Обезумев от запахов, звуков и ощущений, он совсем потерял человеческий облик. Рычал, выл, впиваясь в бедра онемевшими пальцами, и яростно насаживал на себя безвольное тело, вкладывая в эту ярость всё, что копилось долгие дни: любовь и ненависть, желание убить и желание отдать жизнь, свою победу и свое поражение. — О, Шерлок…
Боль была немыслимой, едва терпимой, но Сад хорошо знал своё дело, и сквозь адскую муку настойчиво прорывались искры яркого удовольствия. Член Шерлока увеличивался и твердел.
Исступление Садерса достигало предела. — Хочешь! Хочешь меня! Шерлок! Шерлок! — ликовал он, сотрясая его так мощно, что голова ударялась о спинку кровати, и Шерлок вынужден был упереться в неё руками, чтобы хоть как-то сдержать этот бешеный натиск.
— Кончи, мой мальчик, кончи! — продолжал выкрикивать Садерс. — Хоть… каплю… твоего прекрасного семени… увидеть… слизать…
Он ни разу не проиграл. Он всегда добивался намеченной цели. Он умел гениально трахать. Шерлока охватило жаром с головы до ног, опалило, сожгло, обуглило — так ему показалось, и тело наконец-то избавилось от боли и ужаса, щедро выплеснув всё это вместе с обильными теплыми струйками.
Кончил он молча, не издав ни стона, ни вздоха. Лишь слезы стекали к вискам…
Садерс кончал, выкрикивая проклятья. Он проклинал самого себя, свою слабость, свою зависимость. Проклинал свое непредвиденное падение, остановить которое был не властен.
Да и существовала ли подобная власть?
*Омфалос — в греческой мифологии священный камень. Самый известный омфал находился в Дельфах и считался центром Земли (пуп Земли) Фото — в комментариях
Комментарий к Глава 11 Поверженные
http://www.salagram.net/omphalos3.jpg.
========== Глава 12 Плен часть 1 ==========
— Мне надо в душ. Я грязный.
Садерс лежал на Шерлоке, прижавшись щекой к залитому семенем животу. Безжизненный голос отдавался в теле глухой вибрацией, и это вызвало новый прилив возбуждения. Вздыхая от удовольствия, он потерся о мокрую кожу, и, прислушиваясь к волнам, медленно и сладко растекающимся в паху, спросил:
— Что ты называешь грязью? Свою сперму? Кровь? Или… всё остальное?
— Я хочу в душ. Встань с меня.
Но Садерс будто не слышал.
— Какая же это грязь, мой мальчик? Это всего лишь часть тебя. Возможно, не самая лучшая. К тому же, было приятно убедиться, что ты не Ангел… Тебе стыдно?
— Противно.
— А вот мне — нет. Нет, мой мальчик. Я бы вылизал тебя всего, дочиста уничтожив твой стыд, но боюсь не сдержаться… Очень больно?
— Меня сейчас стошнит.
— Ты кончил, Шерлок. Из тебя вылилось столько желания! Моей щеке очень мокро, знаешь? Ты истомил свое прекрасное тело, глупыш.
— Кончил не я. Кончило мое «прекрасное тело».
— Твой не знающий себе равных разум я трахать не собирался… Шерлок, не делай трагедии из того, что тебя так любят. И так хотят. — Садерс сел, потянувшись и вкусно хрустнув суставами. — Хорошо. Какое освобождение, — блаженно выдохнул он.
Врал.
Врал безбожно.
Никакого освобождения он не чувствовал — только отчаяние и тоску. Собственное тело пугало его до дрожи. Чужое, пронизанное страхом, зависимое.
Но разве он мог показать Шерлоку свою слабость?
— Будь по-твоему. Душ так душ. С каким бы удовольствием я искупал тебя сам. Отмыл от нечистот… Не напрягайся, не буду. Личное пространство, хоть и не очень большое, я тебе гарантирую. Сейчас моему восхитительному мальчику надо подумать, проанализировать всё, что с ним приключилось, ведь так? — Его попытка скрыть за насмешкой разочарование была жалкой и неестественной. — Ты ведь не можешь без этого, да? Что ж, иди, думай. Только не слишком терзайся. Всё происходящее — лишь странные игры судьбы, и ничего от тебя не зависит. Спать я буду здесь, рядом с тобой. Оберегать и согревать нашу бедную попу.
Превозмогая боль и даже не пытаясь скрыть отвращения при виде перепачканной, смятой постели, Шерлок поднялся и медленно направился в сторону душа. — Я не собираюсь обо всем этом думать, — тихо сказал он, закрывая за собой дверь.
— Ранозаживляющая мазь в аптечке, — крикнул Садерс вслед и едва слышно добавил: — Очень хорошая. На себе испытал…
Он окинул взглядом кровать.
«Чертово поле боя! Кровь, пот, дерьмо… Не хватает только ошметков плоти. Или души… Боже мой, какая тоска. Как хочется ласки и нежности. Нашу бедную попу… Идиот!»
Он никогда не чувствовал себя настолько несчастным и одиноким.
Даже когда умерла Лорена.
Даже когда хоронил Бонне.
***
К возвращению Шерлока постель хрустела свежим бельем, источающим легкий лавандовый аромат.
«Надеюсь, он это сделал сам, не пользуясь услугами Ди…»
— Как видишь, Ди позаботился о нашем супружеском ложе, — улыбнулся Садерс. — Бедняга, он чуть не плакал. Надо будет его утешить… Нет, не хочу. Больше я его не хочу! Черт с ним, переживет. Разрешишь воспользоваться твоим душем? Мазь в аптечке нашел?
***
Сад был в ванной недолго, будто боялся оставить Шерлока даже на пять минут. Покрытая каплями кожа упруго поблескивала, каждое движение было отточенно плавным, взгляд — настороженным и горящим. Хищник. Беспощадный и дикий, способный на что угодно. Он лег, не касаясь Шерлока, не пытаясь обнять и поцеловать, и, несмотря ни на что, Шерлок был ему благодарен. Хотя бы за это. Нежностей он бы точно сейчас не вынес. Быть убитым наверное легче.
Он закрыл глаза и попытался представить гостиную на Бейкер-стрит, лицо миссис Хадсон, лицо Майкрофта, фонарь за окном, улицу… Нет. Только серая муть.
Ну и ладно.
Наплевать на вольготно растянувшееся, сильное тело, только что сломавшее его, будто прутик, лишившее силы и желания сопротивляться. Наплевать на боль, стыд и унижение. Наплевать на собственную жизнь. На жизни тех, ради кого он позволил отыметь себя, как последнюю шлюху. Он не хотел больше думать. Только спать. Спать долго и крепко, целую вечность, даже если рядом расположится сам дьявол.
Шерлок уснул мгновенно, хоть и настроился на бессонную ночь. Ему снился прекрасный сон. Настолько прекрасный, что из-под сомкнутых ресниц скатилась крошечная слезинка. Он почти ничего не видел, кроме смутных образов и неясных теней, но чувствовал так много и полно, что от счастья щемило сердце. Его обволакивала чья-то нежность, чьи-то заботливые руки гладили плечи и ласково проводили по линии бровей теплыми пальцами.