— Что ты хочешь показать мне?
Кларк подняла взгляд на неё, задержалась на глазах:
— Ты будешь волноваться?
— Если там будут тела.
Кларк закатила глаза:
— Серьёзно, ты будешь волноваться?
— Я не могу ничего сказать.
— Ты попытаешься не волноваться?
— Я очень постараюсь.
Кларк кивнула и глубоко вздохнула, когда оттолкнула дверь. Она закрыла глаза, когда Лекса сделала шаг за ней в комнату, но всё ещё слышит звук её тихого дыхания. Она слышит плач сквозь тишину, и Кларк оказывается на грани паники.
— Кларк, — шепчет Лекса, дыхание кажется больше шокированным, непреднамеренным, и этого достаточно, чтобы заставить Кларк захотеть увидеть. Увидеть комнату глазами Лексы.
Лекса, оцепенев, стоит в комнате, в комнате, которая до сих пор является их спальней, но с несколькими дополнениями. Она смотрит на собственное лицо и тело на бежевой стене, смотрит на всё это, и прижимает руку к животу, глаза блестят.
— Я говорила тебе, — хрипит Кларк за её спиной. — Я не могу разделить это место с кем-нибудь ещё. Эта кровать, она наша. Эта комната — наша. Это место… оно наше. Оно всегда было нашим и всегда останется нашим. Я не могу отпустить это. Не думаю, что когда-нибудь смогу.
Лекса молчала настолько долго, что кожа Кларк начала покрываться мурашками, так что она прокашлялась и прошептала:
— Лекса?
Когда Лекса повернулась, в её глазах стояли слёзы. Полотенце свалилось на пол, волосы упали на лицо, и Кларк протягивает руку прежде, чем она останавливает сама себя или её останавливают. Она осторожно убирает волосы за ухо Лексы, а затем они оказались пойманы в ловушку: слишком близко, слишком напряжённо, слишком тихо, слишком.
Они смотрят друг на друга, окружённые своей историей и друг другом, и это подавляет. Глаза Кларк опускаются на губы Лексы, и она колеблется прежде, чем приблизиться. Она делает шаг в пространство Лексы так, чтобы их груди соприкасались. Рука трясётся у щеки Лексы, и, когда Кларк касается её, она закрывает глаза. Она чувствует дыхание напротив своих губ. Так близко. Но Лекса сглатывает, мягко берёт Кларк за запястье и отстраняет её руку от своего лица. Она кладёт одну руку на плечо Кларк и медленно делает шаг назад.
— Извини… Извини, Кларк. Я, я не могу. Мне нужно идти.
Она не ждёт, когда Кларк произнесёт что-нибудь, чтобы оспорить, чтобы умолять, она просто разворачивается и чуть ли не бежит к двери.
— Лекса, подожди, — плачет Кларк, развернувшись и смотря на неё. — Давай поговорим!
— Я не могу, — Лекса кричит через плечо, даже не останавливаясь, чтобы схватить своё пальто. — Я не могу оставаться здесь.
— Но ты не вызвала такси! — сказала Кларк, но Лекса уже выбежала из двери, и Кларк знает, почему она бежит; отчаянно бежит от напряжения, желаний, запретов, воспоминаний, потребностей, желаний, от всего. Она думает, что должна отпустить её, но ноги двигаются быстрее, чем мысль успевает укрепиться.
— Лекса, подожди! — кричит Кларк когда берёт свои ключи и выбегает за Лексой. Она слышит топот ботинок Лексы, пока она спускается по лестнице в нескольких пролётах ниже, Кларк бежит за ней, и когда попадает в холл, мельком видит Лексы, выбегающую в шторм. — Подожди!
— Лекса, подожди! — снова кричит она, когда следует за Лексой в ледяной ливень. Холод ударяет по её уже мокрым вещам, пробиваясь внутрь и кусая кожу, но Кларк всё равно. Она должна сказать то, что хочет. — Пожалуйста! Не бросай меня так!
Это останавливает её. Лекса скользит у остановки, на гладком тротуаре и почти падает. Ей удаётся сохранить равновесие, когда она выбрасывает вперёд руки, и Кларк останавливается, когда Лекса восстанавливает баланс. Когда она поворачивается, Кларк уже находится в футе от неё, промокшая и дрожащая.
Лекса моргает под мокрым снегом, когда делает несколько шагов в сторону своей бывшей девушки.
— Мы не можем делать этого, Кларк. Мы не можем находиться рядом друг с другом, н…
— Мы не можем не находиться рядом друг с другом, — сказала Кларк, прерывая её и качая головой. Брызги воды отлетают с её волос, смешиваясь с мокрым снегом. Ей всё равно на то, что они находятся на людях, под ледяным дождём, потому что это — он. Это — тот самый момент. Это — тот момент, когда они, наконец, создадут трещины в этой хрупкой оболочке и доберутся до самой плоти: до реальности, до истины — они предназначены друг другу, им предназначено быть всегда вместе, и от этого никуда не денешься.
— Мы не можем, — сказала Кларк снова, — и ты это знаешь. Что мы имели, чем мы были друг для друга — мы не можем игнорировать этого.
— Я знаю.
Кларк придвинулась ближе, дрожа. Её дыхание создаёт туманы в холоде, зубы стучат, когда она говорит, но она не останавливается. Она не останавливается. Она отказывается отпускать, упустить этот шанс.
— Мы любили друг друга.
— Любили, — прохрипела Лекса, кивая.
— Я до сих пор люблю, — сказала хрипло Кларк. — Знаю, я не должна говорить это, не так, не тогда, когда всё так запуталось, и ты всё ещё с кем-то другим. Знаю, я не должна говорить это, и извини, что я делаю это так, но я не могу больше молчать, — она встряхнула волосы с головы, моргая через воду на ресницах и создавая облачко тумана. — Я не могу продолжать делать вид, будто я в порядке, оставаясь просто твоим другом, когда я хочу видеть тебя в своей постели.
Лекса заметно сглотнула, и Кларк сделала шаг ближе.
— В нашей постели, — сказала она. — Я хочу видеть тебя в нашей постели, Лекса. Я желаю тебя так же, как всегда желала. Я никогда не переставала. Я всё ещё хочу то будущее, которое мы планировали. Я всё ещё хочу увидеть мир с тобой.
Следующие слова натянуты, и Кларк с трудом проглатывает рычание, чтобы вывести эти слова.
— Я всё ещё хочу жениться на тебе зимой, под снегопадом. Я всё ещё хочу усыновить десять раздражающих, прекрасных детей вместе с тобой и спорить о том, кто должен менять пелёнки и в какую школу их отправить. Я всё ещё хочу состариться с тобой, Лекса. Я хочу всего этого, и именно поэтому больше не могу молчать. Меня убивает молчание.
— Я знаю, — сказала Лекса, рыдание ускользает и теряется под дождём. Она дышит облаками холодного тумана во влажном воздухе. — Меня тоже.
Кларк протягивает руку и берёт Лексу за руку, притягивая к себе. Они дрожат друг напротив друга, Кларк изучает её глаза, которым придаёт блеск, словно тонированному зелёному стеклу под солнцем, продвигающимся через это стекло.
— Ты любишь меня, — сказала она, и это не было вопросом. Это — простая истина, что-то, что они обе знают внутри своих душ, словно в старых и богатых душах, так же, как и время.
— Я всегда буду любить тебя, — сказала Лекса, положив ладони на замёрзшие щёки Кларк. Она проводит большим пальцем по потрескавшейся и дрожащей нижней губе. — Кларк, ты — любовь моей жизни.
Кларк чувствует, как её потрескавшиеся губы поднимаются в улыбке, но они падают и разбиваются, когда Лекса качает головой спустя секунду и отступает назад.
— Но есть что-то, о чём я должна теперь заботиться, — сказала она раздробленным голосом. — Есть обещания, которые я дала, и я не могу их разрушить, просто извинившись… — она подносит руки к влажному лицу. — Мы не можем разрушить всё и быть вместе, начать с того места, где закончили, Кларк. Мы не можем настолько, насколько я желаю этого. Так это не работает.
Она снова подошла, буквально на секунду, и прижалась губами ко лбу Кларк. Кларк слишком онемела, чтобы почувствовать это, но ничего не охраняет её от боли, которую она чувствует, когда видит, как Лекса разворачивается и уходит.
***
— Может, мы не должны говорить «прощай».
— Что же тогда мы должны сказать?
— То же самое, что мы всегда говорим, когда одна из нас уходит.
— И что тогда?
— Тогда я пойду.
Слова эхом звучали в голове Кларк. Снова, снова и снова, пока она плетётся вверх по лестнице и открывает дверь ключом. Она не может заставить себя повернуть ручку в течение долгого времени, просто склоняет голову к двери и пытается дышать.
— Ты просто развернёшься и уйдёшь?
— Я не знаю, как ещё сделать это. Если я останусь, если я задержусь, я могу никогда не сесть в этот самолёт.
— Хорошо.
— … Я люблю тебя.
— Я люблю тебя.
— Лекса, подожди!
— Кларк, это должно было быть нашим «пока».
Повернув ручку, Кларк, наконец, толкает дверь и проходит внутрь лофта. Тишина оглушает, когда она плетётся дальше и закрывает дверь за собой. Грудную клетку стягивает, когда она смотрит на пол.
Ботинок Лексы нет у двери.
Кларк закрывает глаза, одна слеза высвобождается и стекает вниз. Она знает, что найдёт, когда двигается дальше по дому, по их дому. Пустоту, всё больше и больше пустоты.
Бумажника Лексы нет на столе. Её зубной щётки нет на раковине. Её бельё не сложено в верхнем ящике рядом с Кларк.
— … это тяжело.
— Я знаю, но это не конец. Мы скажем «здравствуй» вновь. Обещаю.
— Когда?
— Скоро. Я верю в это.
— Хорошо. Скоро.
Кларк падает на матрас на полу, продвигается на сторону Лексы и зарывается в подушку. Запах Лексы омывает её, заставляя новые слёзы вылиться на поверхность. Это — лишь запах, нечто неосязаемое; что-то, что исчезнет. Отсутствие Лексы всё ещё здесь, всё ещё явно, всё ещё преследует, и Кларк может сделать немного больше, чем существовать в этом, в одиночестве.
***
Сильная дрожь пробивает тело Лексы, когда она открывает дверь и заходит внутрь, в тёплую квартиру. Она снимает ботинки и раздевается догола прямо у двери, взяв со спинки соседнего дивана одеяло и обернувшись им, словно одеждой.
— Костиа? — позвала она, проходят на кухню и начиная варить кофе.
Когда молчание поприветствовало её, Лекса прошла по коридору к офису Костии.
— Кос? — сказала она, выглядывая в комнату, но та оказалась пустой и тихой, и Лекса чувствует, как волосы на спине встают, чувствует, как желудок пробивается наружу.
— Костиа? — зовёт она снова, проходя через гостиную в спальню. Когда она заходит в комнату, тишина практически ревёт вокруг, и взгляд Лексы размывается, когда она видит пустые ящики и небольшой лист бумаги на прикроватном столике.
Она поднимает его пальцами, вытирает глаза так, чтобы можно было прочесть записку, на котором различается петельный почерк Костии.
Лекса,
Я заслуживаю быть чьим-то первым номером.
Я уезжаю домой.
Будь счастлива.
Костиа.
Лекса читает слова снова и снова, бесцельно ходя по квартире, не в состоянии стоять на месте. Она вздрагивает с каждым шагом, читая записку, написанную этим почерком, сжимает бумагу в руках, пока та не сминается. Когда она больше не может смотреть на это, она садится на диван и чувствует, как вся тяжесть тишины всем своим весом опускается на неё.
Меняющиеся огни Рождественского дерева освещают комнату, они всё ещё красочные, в то время как вся остальная часть мира меркнет.
Белый, синий, зелёный, красный, жёлтый.
========== Глава 5: Старое и новое. Наше. Вновь. Часть 1. ==========
Уже глубокая ночь, сон пытается прокрасться в кости, вырисовывает завитки в разуме, но звёзды слишком ярки для Лексы, чтобы закрыть глаза. Трава влажная и прохладная под ними, воздух достаточно холодный, чтобы выпускать пар изо рта. Выражение лица Кларк, её приоткрытые губы и широко раскрытые глаза, смотрящие вверх, на огромное пространство, безумно красивы для Лексы, чтобы захотеть уйти.
Она смотрит на Кларк, пока блондинка смотрит на небо с таким вниманием и трепетом. Взгляд Лексы прослеживает части лица Кларк, проделывает созвездия от её ресниц до губ, от лба до подбородка, и брюнетка затаивает дыхание от давно сделанных открытий. Она помнила каждую особенность. Каждое выражение. Каждый кусочек.
Чувства расширяют её грудную клетку между рёбрами из-за этой прекрасной, яркой девушки, строящей дом в её сердце. Это — лучшая боль, которую Лекса когда-либо чувствовала. Она живёт тем, что развивается; живёт тем, что любит Кларк и любима ею, и это так хорошо.
Это чертовски хорошо.
— Каждый раз, когда мы приезжаем в коттедж, я хочу нарисовать миллионы моментов, — сказала Кларк, нарушая молчание. Слова растворяются в белых парах, и Лекса смотрит на то, как они выходят из её губ и поднимаются вверх к звёздам. Они не уходят далеко прежде, чем исчезнуть.
Пальцы Кларк сжали пальцы Лексы:
— Здесь так красиво.
Её волосы со свистом проносятся по траве, когда она поворачивает голову секунду спустя и улыбается, голубые глаза яркие при свете лунной ночи, и Лекса вдруг почувствовала, как всё, каждый разлом, каждая кочка в этом путешествии, каждая ночь, которую она потратила на тоскавание по семье, каждый раз, когда она шептала себе не сдаваться, никогда не сдаваться, всё это вело её сюда. Сюда. К Кларк.
Она чувствует тяжесть и невесомость — всё сразу, заземление и плавучесть одновременно.
Облизнув губы, Лекса открывает рот, чтобы согласиться, но то, что она произнесла — было неожиданностью для них обеих:
— Я люблю тебя, Кларк.
Это лишь шёпот, почти несуществующий пар тумана, но губы Кларк широко растягиваются в улыбке, настолько широко, что Лекса чувствует её даже в своих костях. Они развиваются вместе, не прерываясь. Поднимаются от земли, как влажная трава. Тянутся к звёздам, как их тихое дыхание.
— Ты знаешь, я люблю тебя, — шепчет Лекса, сжимая пальцы Кларк, — ведь так?
— Знаю.
***
— Лекса?
Лекса моргает, выходя из транса и смотря в сторону дверного проёма. Первая мысль, проискрившаяся в её разуме — это то, что Костиа вернулась, но эта мысль быстро покинула её, когда Лекса покачала головой и протёрла глаза. Она знает этот голос. Она пытается заставить себя двигаться, заставить распутаться из этого шара, в который она превратилась на диване, но она не может привести к работе свои конечности или вернуть мозг к нормальной работе.
— Дверь была открыта, так что я вошла.
Лекса смахнула волосы с лица, пряди всё ещё влажные из-за шторма. Обвернув ещё плотнее одеяло вокруг себя, она тихо вздохнула и обратила свой взор обратно к меняющимся огням Рождественского дерева.
— Я здесь, — говорит она, зная, что слова не достаточно громки.
В глазах всё расплывается из-за новых слёз, когда она слышит приближающиеся шаги позади, а затем на диван садятся рядом с ней и обнимают за плечи.
— О, дорогая, — говорит Эбби, прижимая её ближе, и Лекса позволяет обнять себя.
Она ложится на грудь Эбби и вздыхает, заставляя слёзы снизойти с её ресниц. Они капают вниз, по щекам и подбородку, и Лекса не может заставить себя смахнуть их.
— Костиа ушла, — сказала она секунду спустя, слова уткнулись в её одеяло и свитер Эбби. Она повернула голову, длинно и тяжело вздохнув. Голос хрипит сквозь губы, когда она продолжает напряжённо и тихо. — Она собрала свои вещи, что-то из своих воспоминаний. Я пыталась звонить. Снова и снова. Я пыталась, но она не…
Она остановилась, когда губы задрожали, когда голос грозил подвести её, и она прижала сильнее ладонь к мокрым глазам. Секунду спустя она вздыхает, прокашливается и пытается снова:
— Она не вернётся.
Рука Эбби вырисовывает круги на одеяле по спине Лексы, и девушка закрывает глаза на тёплые, успокаивающие манипуляции.
— Ты хочешь, чтобы она вернулась?
Лекса поднимает голову и смотрит на Эбби:
— Я хочу сделать всё правильно, — сказала она, вытирая щёки. — Поэтому я и вернулась сюда. Поэтому мне нужно увидеть её. Мне нужно сделать всё правильно.
Кивнув, Эбби убрала выпавший локон Лексы за ухо и спросила:
— Как ты хочешь сделать это?
— О чём ты?
— О том, что ты хочешь сказать ей? — выражение лица Эбби мягкое, понимающие, голос остаётся мягким. — Что именно ты хотела сделать, вернувшись сюда и желая сделать всё правильно?
Лекса ещё сильнее впилась взглядом в Эбби, губы начали шевелиться, после чего она успевает сформулировать свои мысли и сказать:
— Извиниться, — выпаливает она. — Я хотела извиниться.