— Хорошо, — сказала Эбби. — Что ещё?
Сильнее вжимаясь в диван, Лекса сильнее подтянула одеяло на плечах и перевела взгляд на Рождественскую ёлку:
— Я хотела объяснить, — сказала она. — Я хотела сказать ей всё, рассказать ей, что она была права. Она была права обо всём этом: обо мне, о том, что я чувствую, что я всегда чувствовала.
— Что ты чувствуешь к ней? — спросила Эбби, и Лекса помотала головой.
— К Кларк.
— Оу.
— Ага, — тело Лексы оседает, плечи опадают, позвоночник горбится, она опускает подбородок к груди. Её подбородок трётся об одеяло, пока она медленно качает головой взад-вперёд, в желудке — смесь чувства вины и разочарования в себе, которые слишком долго росли и назревали в ней.
— Она была права, — шепчет она, — и, Боже, я должна была понять, что я делаю с ней, делаю с собой. Я должна была… — её голос оборвался вновь прямо на языке, а затем полностью испарился. Глаза наполнились слезами, она пытается проглотить огромный ком в горле, но он отказывается уходить. — Я желаю Кларк. Я всегда желала её. Я никогда не думала, что проведу жизнь с кем-то другим, даже после того, как потеряла надежду, но я не хотела ранить Костию. Я никогда не хотела ранить Костию. Я никогда не хотела ранить кого-то.
— Я знаю, — сказала Эбби, массируя пальцами голову Лексы через волосы. Она запутывается в локонах, и, когда Лекса морщится, Эбби посмеивается. — Мне нужна расчёска. У тебя тут беспорядок.
— В ванной, — сказала ей Лекса. — Дальше гостиной, справа. Дверь открыта.
Эбби встала с дивана и исчезла из комнаты. Она вернулась секунду спустя с большой расчёской Лексы и снова садится на диван, повернув девушку спиной к себе. Осторожно, она начинает расчёсывать полумокрые волосы, каждое проведение щёткой по голове приносит наслаждение.
— Приятно, — сказала Лекса, и Эбби промурлыкала.
— Помнишь, как я расчёсывала твои мокрые волосы после того, как вы с Кларк покупались в реке? — она спросила, и маленькая улыбка появилась на губах Лексы, на глазах появилась новая пелена слёз. — Раньше ты жаловалась, что Кларк слишком больно расчёсывает.
— Она и расчёсывала, — рваный смех раздаётся через губы Лексы. Она вытирает нос тыльной стороной руки и шмыгает. — Она выдирала больше, чем расчёсывала.
Их тихий смех объединился и медленно исчез в тишине. В пространстве ничего не происходит, кроме меняющихся огней и громкого звука проведения расчёской по волосам. Лекса позволяет себе раствориться в этом, считая, что вес её ноши ослаб рядом с Эбби. Девушка тихо спрашивает:
— Как мне всё исправить, Эбби? Как мне сделать всё правильно, если она не хочет отвечать на мои звонки?
Эбби тихо вздыхает и кладёт расчёску на кофейный столик:
— Думаю, лучшее, что ты можешь сделать — это отпустить её и двигаться дальше, — сказала она, и Лекса повернулась на диване к ней лицом. — Что хорошего в разговоре с Костией, когда всё, что ты можешь сказать ей — то, что она была права?
— Что ты имеешь в виду?
— Я о том, какая в этом польза или помощь для Костии?
— Она должна знать, что была права насчёт всего.
— Дорогая, она знает, что была права, — сказала ей Эбби. — Именно поэтому-то она и ушла. У неё разбито сердце, Лекса, но она сделала верный выбор для самой себя. Ты позвонишь ей или увидишь её снова только для того, чтобы сказать «ты была права, Костиа. Я люблю и хочу быть с Кларк». Это только больше причинит ей боли.
— Но…
— Речь идёт о тебе, — сказала Эбби, качая головой и кладя руку на закрытое одеялом колено Лексы. — Ты чувствуешь себя виноватой, и это разъедает тебя, ты думаешь, что признание этого чувства перед Костией поможет вине уйти. Ты хочешь сложить всё это в маленький пакетик, завязать его и отложить, сказав «так, с этим покончено. Я позаботилась об этом. Теперь я могу двигаться вперёд к своим желаниям». Но, дорогая, это так не работает. Жизнь слишком беспорядочна.
Голос Эбби до сих пор тихий и понимающий, тот же самый голос, которым она говорила с Лексой тысячи раз, каждый раз, даже когда преподавала ей какой-то урок. Твёрдые истины всегда приходят через мягкий тон.
— Мы не всегда получаем шанс на прощение, — сказала она, — вне зависимости от того, как сильно желаем его. Жизнь не всегда даёт нам шанс сказать то, что мы хотим сказать, или мы делаем это и просто не получаем прощения потому, что слишком боимся или слишком горды, или потому, что мы думаем, что потом будет ещё один шанс. Но даже тогда, когда мы принимаем этот шанс, который нам дают, люди, которых мы ранили, не обязаны понять нас, Лекса, или простить, или благословить, или ещё что-то, что мы хотим. Что-то, из-за чего мы беспокоимся, — наклонив голову, Эбби грустно улыбнулась. — Ты знаешь это.
Желудок Лексы кренится, когда слова хлынули на неё и впитались:
— Я пыталась не причинить боль Костии, — говорит она, облизывая губы и пробуя свои солёные слёзы, — и я пыталась не причинить боль Кларк, — она издала дрожащий вздох. — И в этих попытках, в итоге, я причинила боль им обеим.
— И самой себе, — Эбби двинулась и вытерла слёзы с щеки Лексы. — Но ты можешь простить себя. Ты можешь пообещать самой себе, что с этого момента станешь лучше. И это не значит, что ты не испортишь всё снова, потому что ты испортишь, и Кларк тоже. Вы обе. Но до тех пор, пока ты признаёшь ошибки и работаешь над своим развитием, это имеет значение.
Кивнув, Лекса легла. Всё ещё обёрнутая одеялом, она кладёт голову на колени Эбби и тихо вздыхает:
— Рада, что ты здесь, — сказала она через некоторое время, а потом быстро подняла брови, когда задумалась над своими словами. — Подожди, а почему ты здесь?
— Твоя сестра, — сказала ей Эбби с тихим смехом. Она сжала ладонь Лексы, которая находится под одеялом. — По-видимому, Костиа позвонила ей перед тем, как уйти. Аня не хотела, чтобы ты была одна, так что она дала мне твой адрес. Она сказала, цитирую: «Лексе сейчас нужна мама», так что я здесь.
— Оу, — Лекса закрыла глаза, желудок переворачивается в такт наводнению её разума событиями этого дня. Она проглотила эти чувства и облизнула губы. — Я была с Кларк. До этого, я имею в виду, до того, как прийти сюда.
— И? — Эбби подняла одну бровь, когда Лекса повернулась на её коленях и устремила взгляд на неё. — Я должна волноваться о ней?
— Думаю, она знает, что я с ней, — прошептала Лекса. — Мне просто было нужно…
— … Быть только с ней, — закончила за неё Эбби, Лекса тяжело вздохнула и кивнула.
— Не хочу, чтобы кто-то страдал между нами, — девушка закрыла глаза. — Я не хочу при нашем первом поцелуе, при нашем первом настоящем моменте, когда мы будем вместе… я не хочу чувствовать вину или грязь, или словно я предаю что-то или кого-то. Я хочу сделать это правильно, потому что любить её — самая непорочная вещь, которую я когда-либо делала. Это — самая правильная вещь, которую я когда-либо делала.
Её горло словно разрывают ногтями, когда она думает о глазах Кларк во время шторма, наполненных страданием и отчаянием.
— Она ведь знает, что я люблю её, да? — спросила она, слова похожи на шёпот.
Эбби улыбнулась над ней:
— Она знает.
Медленно кивнув, Лекса мягко вздохнула, и Эбби похлопала её по руке.
— А теперь, — сказала она, — иди, одевайся. Одеяло — не одежда.
Губы Лексы поднялись в небольшой улыбке, но девушка колеблется, думая о своей пустой спальне. Боль, которую она причинила Костии, отзывается волнами в ней, и она не может решиться.
Эбби, кажется, понимает, потому что она снова гладит руку Лексы и говорит:
— Подожди здесь. Я соберу тебе сумку. Ты можешь остаться со мной сегодня.
Она поцеловала Лексу в лоб и выскальзывает из-под неё, сердце девушки переполняет благодарность и любовь. Она никогда не думала, что у неё будет мать. Кто-то, кто будет любить её безумно и безоговорочно, и никогда не позволит забыть об этом, но у неё она есть, и это так хорошо.
Это чертовски хорошо.
***
Когда её руки нащупывают лишь пустое место, Кларк просыпается и моргает. Она одна в постели, но слышит звуки воды из ванной, так что Лекса ещё не уехала на пары. Девушка ложится на подушку Лексы, утыкается носом в материал и вдыхает родной аромат Лексы. Это заставляет грудь тяжелеть лучшим образом: словно она медленно заполняется, заполняется и заполняется, становясь заполненной до такой степени, что готова разорваться.
Кларк выскальзывает из постели, открывает дверь спальни и проходит по бетонному полу в ванную. Улыбка быстро распространяется на её сонном лице, когда она находит Лексу, стоящую в нижнем зелёном белье у раковины с зубной щёткой в зубах.
Зеркало ванной запотело и в комнате стоит пар от тёплого душа Лексы. Её влажные волосы затянуты в узёл у основания шеи, так что они не попадёт на лицо или в раковину, пока она занимается своими процедурами. Кажется, она не замечает Кларк, так что блондинка просто прислоняется к дверному косяку и наблюдает, как Лекса покачивается взад и вперёд на своих пяточках и чистит зубы.
Грудная клетка снова тяжелеет, заполняется и заполняется, и Кларк удивлена тем, что у неё наворачиваются слёзы. Она внезапно переполнена осознанием того, каково это: иметь возможность всегда наблюдать в простых моментах, ежедневной рутине, с пеной зубной пасты на зубах, с влажными волосами, с наличием подушки, которая всегда пахнет как любимая и как дом.
Кларк тихо прошла в ванную и обняла сзади Лексу. Она чувствует, как девушка немного подпрыгнула от неожиданного прикосновения, но следом брюнетка расслабляется в её руках, и Кларк прижимается голой грудью к спине Лексы. Она прижимается ухом к лопатке и закрывает глаза, слушая.
Когда вода выключается, Кларк может слышать сердцебиение Лексы.
Оно устойчивое и сильное, и Кларк улыбается этому звуку. Слёзы выскальзываю из-под ресниц и льются по щекам, растворяясь в уже влажной коже Лексы.
Пальцы Лексы играют рукой Кларк, и её голос заглушается зубной пастой во рту, когда она спрашивает:
— Ты в порядке?
Кларк сильнее сжала Лексу в объятиях и кивнула у её спины, её щека трётся о влажную кожу, и она говорит:
— Ты — любовь моей жизни, ты ведь знаешь.
========== Глава 5: Старое и новое. Наше. Вновь. Часть 2. ==========
Подушка уже липкая и влажная под щекой, когда Кларк продолжает закапываться в старый матрас и натягивает одеяло до головы. Глаза устали, грудь болит, и Кларк подумывает, что, наверное, сопли текут по лицу, но ей плевать. Всё плывёт в голове и одновременно всё так ясно. Она до сих пор чувствует холодные пальцы Лексы на своей коже, её горячее дыхание у себя на лбу. Слова Лексы касаются и внезапно бьют между ушами, между рёбрами.
Кларк, ты — любовь моей жизни.
Чувство её ухода так же сильно и живо, как и изображение Лексы в её разуме, и всё это делает дыхание твёрдым и резким.
Она вздрагивает, когда дверь в студию внезапно открывается. Голова в одеяле, Кларк не слышала, как кто-то вошёл в лофт. Она приняла сидячее положение, тело напряжено, но быстро расслабляется, когда девушка видит свою мать, стоящей в дверном проёме.
Эбби изумляется, когда осматривает комнату, и Кларк вздыхает.
— Сюрприз, — сухо хрипит она, снова ложится и натягивает одеяло на голову. — Вот, что я прятала здесь всё это время.
За короткой тишиной следуют слова матери:
— Я вижу.
— Выглядит как святилище, знаю.
— Ага, так и есть.
— Не смейся надо мной.
— Дорогая, мой шкаф всё ещё наполовину заполнен вещами твоего отца, — сказала Эбби, легко засмеявшись. Кларк может слышать, как смех маневрирует по комнате, — и я всё ещё иногда брызгаю свою подушку его одеколоном.
Кларк закрывает глаза под одеялом, печальная улыбка касается её губ, когда она представляет, как пальцы Эбби пробегают по рубашкам Джейка. Горло сдавливает, глаза начинает жечь, когда она чувствует, как одеяло стягивают с неё, а матрас секундой позже прогибается. Слёзы льются к носу, проникая в волосы и на подушку, когда мама садится рядом и обвивает руку вокруг талии Кларк.
— Слышала о том, что ты излила свои чувства, — шепчет Эбби, поднимая одну руку, чтобы вытереть слёзы с волос Кларк. Она целует макушку дочери. — Аж посреди ливня.
Влажный смех выталкивается из Кларк, когда она всхлипывает и прижимается к матери.
— И я здесь, рыдаю в подушку, видимо, на начальной стадии депрессии.
— И я здесь, — сказала ей Эбби, — будучи невероятно гордой за то, что ты отважилась сказать человеку, которого ты любишь то, что ты его любишь, пусть сейчас немного всё и запуталось.
— Она знает, чего хочет, — сказала Кларк, — но она не может просто двигаться к этому, потому что думает, что должна что-то Костии. Она хочет быть убедиться, что завершила всё, прежде чем мы сможем, ну, ты знаешь, начать сначала или ещё что-то, что, я имею в виду…
— Имеет смысл, — сказала Эбби, закончив мысль за неё, и Кларк кивнула на своей подушке.
— Это не был отказ, мам.
— Я знаю это.
— Знаю, — сказала Кларк. — Просто сказала. Это не отказ.
— Хорошо.
— Она просто… ты ведь знаешь, какая Лекса.
— Знаю.
Кларк вздохнула и вытерла нос о одеяло, примечая себе, что должна будет постирать постельное бельё.
— Она такая хорошая.
— Знаю.
— Она очень хорошая, — прошептала Кларк, перекатившись на спину и убрав одеяло с лица. Холодный воздух комнаты облегчает, и она глубоко вздыхает.
Эбби двигается, приспосабливаясь к новому положению Кларк. Рука находит руку девушки, и она нежно сжимает её.
— Так же, как и ты, дорогая.
— Я — другая, — сказала Кларк, качая головой. — Я — человек сердца. Я доверяю своим чувствам и даю охватить им себя, но Лекса… она руководствуется разумом. Она всегда всё анализирует. Всегда пытается сделать всё правильно, даже когда она не знает, как это сделать, потому что она так много страдала в своей жизни. В её жизни было так много боли, и она не хочет быть причиной страданий для кого-либо.
Новая волна слёз высвободилась, исчезая в волосах. Кларк смотрит на потолок и сжимает руку мамы, надеясь, что это поможет ей не чувствовать себя одинокой.
— Внешне она иногда кажется суровой. Она выставляет перед собой стены, но когда через них проникаешь и оказываешься внутри — эта Лекса такая нежная. Она очень хорошая, добрая и нежная, она будет рвать себя на кусочки, пытаясь любить и защищать людей, которых она впустила. Она уничтожит себя, пытаясь не ранить кого-то, пытаясь не ранить Костию или меня, и не думаю, что я когда-нибудь видела её такой измученной.
— И я не… — её голос оборвался. — Я не хочу быть причиной этого.
— Это было сложно, — сказала ей Эбби, сжимая её руку, — и именно поэтому у неё были противоречия, и ты — часть этого, но, Кларк, ты, и то, что вы должны быть вместе — стимул для неё, чтобы пройти через всё это.
Шатко вдыхая воздух, Кларк перевернулась и прижалась к груди матери. Нос прижался к материалу свитера Эбби и нашёл там родной аромат, но не только мамы, а ещё и Лексы. Его присутствие переполняет и успокаивает её, и Кларк плотно закрывает глаза.
— Лекса в порядке?
Эбби ничего не говорит какое-то время, руки двигаются по волосам Кларк и по её спине, но потом она говорит:
— Костиа ушла от неё.
Вспышка боли заискрилась в груди Кларк, уже настолько знакомая боль… Она думает о боли в глазах Финна, когда расставалась с ним и вообразила подобную боль в глазах Костии. Он представляет, насколько, должно быть, Лекса мучает себя из-за этого, и из-за этого грудь болит ещё сильнее.
— Она собирается пожить в доме, в твоей комнате пока что.
Чуть-чуть повернув голову, Кларк прижалась ухом к груди матери и слушает. Стабильный ритм биения сердца Эбби звучит напротив её уха, и Кларк чувствует, как всё тело расслабилось от этого звука. Это делает её снова маленькой. Маленькой и защищённой.
— Всё так запуталось, — пробормотала она. Каждая кость в теле обессилена.
Эбби подняла одну руку и положила её на спину Кларк, а другой мягко водила по макушке.
— Вы обе будете работать над этим.
— Надеюсь, она вернётся домой, мам.
Эбби сильно сжала её и поцеловала в лоб. Следующие слова звучат так же утешительно для Кларк, как и звук сердцебиения:
— Вернётся
***
— Жарко, как под сиськами.
— Будет не так плохо, когда солнце скроется, — сказала Лекса, опираясь на металлические перилла у тротуара и обмахивая лицо.