— Тебя пятнадцать минут уже нет, — Аня, защищаясь, засмеялась. — И ты никогда не опаздываешь. Я бы сказала, что я обеспокоена, Лекса, а не драматизирую.
Лекса прокашлялась и вытерла глаза, обвиняя жгучий холод вопреки тому, что лучше знала причину «укола».
— Я скоро буду, как я и говорила, — это всё, что она смогла сказать, прежде чем оборвать звонок и убрать телефон обратно в карман.
Она одарила последним взглядом, озираясь через плечо. Лекса увидела другого человека, выходящего из маленького строения. Она почувствовала ком, застрявший в верхней части грудной клетки, тяжёлое дыхание вырывается из неё, прежде чем брюнетка опустила подбородок и ускорила шаг.
Когда она зашла в кафе, где они договорились встретиться с Аней, то нашла свою сестру на улице в холоде, прислонившейся к кирпичной стене с сигаретой в губах. Девушка в тёмной джинсовой куртке с серым меховым воротником, светлые волосы с тёмным отливом спадают на воротник волнами. Тёмные джинсы, изрезанные на коленях, заправлены в тяжёлые чёрные мотоциклетные ботинки. Её Harley припаркован у обочины менее чем в тридцати футах от неё, поблёскивая на ярком зимнем солнце. Аня отталкивается от стены, когда видит Лексу, кидает сигарету на землю и движется к девушке для тесных объятий.
Лекса испускает лёгкий смешок, попадая в сильные руки Ани. Её руки обхватывают сестру по бокам, и брюнетка, вздохнув, говорит:
— С каких это пор ты стала поклонницей кинестетики?
— С тех пор, как я не видела тебя около двух лет, — ворчит Аня прежде, чем резко опустить сестру на землю. Лекса приземляется на землю через мгновение. Она всегда была очень гибкой. — Но если ты хочешь быть отстранённой и недружелюбной, прекрасно. Я не буду плакаться из-за этого, — Аня театрально подавила фальшивый всхлип, а следом девушки коротко улыбнулись друг другу и прошли в кафе.
— Ну, ты наконец-то приехала навестить нас после пяти лет, — сказала Аня, когда они сделали заказ и сели у большого окна. — И всё, что было нужно — это открыть новый филиал в вашей компании и отправить тебя развивать его. Другими словами, у тебя не было выбора. Чувствую себя такой любимой.
— Мы виделись с тобой несколько раз в последние пять лет, — протяжно произнесла Лекса, и Аня начала испепелять её взглядом. — В конце концов, мы с тобой почти каждый день по телефону общались. Мы даже не должны узнавать друг о друге что-то, потому что уже знаем.
— Да, но общаться по телефону и видеться лицом к лицу — две разные вещи, — сказала Аня, — и виделись мы с тобой несколько раз только потому, что я, по-видимому, единственная из нас двоих способна купить билет на самолёт.
— Я ведь покупала билет на самолёт, — пытается защищаться Лекса.
Аня, продолжая смотреть вниз, говорит:
— Да, но, наверное, только я способна сесть на рейс.
***
— Я не могу сделать этого, — Лекса тяжело дышала в телефон, не в состоянии успокоить сердце.
— Ты уже в терминале, Лекса, — ответила Аня. Её голос, такой родной и успокаивающий, доносится из маленьких динамиков телефона Лексы. — Просто перемещай ноги. Шаг за шагом, пока ты не окажешься на самолёте.
— Я хочу этого, — голос Лексы дрожал, и она быстро откашлялась, через силу входя в огромное здание. — Я…
— …ты боишься, — закончила за неё Аня.
— Я не боюсь.
— Боишься, — повторила Аня. — И что я всегда говорила тебе о страхе?
— Страх — лучшая мотивация.
— Верно. Чем больше тебя что-то пугает, тем лучше ты знаешь, что должна делать.
— Я до сих пор считаю, что это фиговая логика, — ответила Лекса, тяжело дыша в трубку. Её грудь вздымается всё тяжелее и тяжелее с каждым шагом, пока она идёт по этому богом забытому аэропорту. Он словно жестоко усмехается. Лекса подняла голову на большую букву и номер, которые висели у выхода на посадку. С16. Грёбанный выход с буквой «С». Конечно!
— Лекса, ты не столкнёшься с ней, — сказала Аня мгновение спустя, и Лекса не впервые задумывается над тем, что сестра может читать её мысли. — Город большой, и, тем более, ты не знаешь, живёт ли она ещё здесь. Прошёл почти год с тех пор, как вы с ней в последний раз говорили, и я уверена, что Кларк не экстрасенс. У неё нет седьмого чувства, сигнализирующего, есть ли ты в городе и каким рейсом летишь.
Сердце Лексы сжимается в груди от упоминания о Кларк, от звука её имени, от того, как единственный слог преследует её, словно это никогда не прекратится.
— Я тебе уже говорила, что ты не вообще можешь не выходить из моей квартиры, если не захочешь, если ты об этом беспокоишься. Просто садись на самолёт, и я встречу тебя, когда прилетишь.
Выход насмехается над ней, дразнят городом, который она когда-то любила, тем местом, где она выросла и где нашла свою семью; местом, где она нашла свою любовь, самую невероятную и всепоглощающую. Выход глумится над ней, и Лекса чувствует, будто больна. Когда прозвучал голос по громкоговорителю, чтобы объявить о скором вылете, издевательство только возрастает. Тошнота усиливается, страх кажется ещё более острым.
— Я не могу, Аня, — прошептала Лекса в трубку. — Это неправильно: быть там и не… не…
Аня тяжело вздохнула в динамик и произнесла:
— Не быть с ней.
Ничего, кроме тишины, не слышно на линии некоторое время, пока Лекса не решается сдвинуться с места. Когда она разворачивается и уходит от посадочного выхода, брюнетка не оборачивается, и единственное, что она может сделать, — это сказать:
— Извини, Аня.
***
Раздражаясь от тяжёлого дыхания, Лекса снимает пальто и кладёт его на спинку стула.
— Было слишком поздно, — пробормотала она.
— Слишком поздно, чтобы один раз съездить к единственной сестре?
— Слишком поздно, чтобы вернуться, — сказала Лекса, — и я…
— Не можешь находиться здесь, — заканчивает Аня так тихо, что её едва слышно. Она толкает ногу Лексы под столом и ждёт, когда сестра посмотрит на неё. — Я знаю. Я понимаю. Я просто стебу тебя.
Лекса медленно кивает и прилагает все усилия, чтобы улыбнуться, но думает, что выходит скорее какая-то гримаса или нечто подобное. Наверное, Аня считает так же.
— Ты уже прошлась по местам былой славы? — спросила Аня, откинувшись на спинку стула и складывая ногу на ногу. — Перехватила кусочек «У Паппи»?
Лекса облизнула губы, переводя взгляд на стол и мотая головой.
— Оу, — смеётся Аня. — А я-то думала, ты сразу побежишь туда, будешь есть острый соус, намазанный на кусок пиццы, уже через пятнадцать минут после прилёта.
Вздохнув, Лекса провела рукой по запутавшимся волосам и отвела их назад, чтобы не падали на лицо, пока будет есть. Она закрепила их резинкой, которой хватит, наверное, только на день. Чёртовы резинки никогда не могут долго продержаться. Это так хреново.
— Хорошее использование аллитерации*, — протянула она. — Миссис Гаррисон будет очень гордиться.
— Ах, миссис Гаррисон, — улыбаясь, сказала Аня. — Лучший учитель, который у меня был в старшей школе.
— Ты была влюблена в неё.
В ответ Аня швырнула Лексе в лицо салфетку, которую предварительно обмакнула в ледяную воду. Брюнетка, вовремя увернувшись, пропустила прямой удар, но почувствовала брызги холодной воды, слегка задевшие её.
— Ты ребёнок, Аня, — простонала Лекса, вытирая ухо.
— Хорошо уклонилась, — растянула Аня, закатывая глаза. — Доктор Томпсон не был бы доволен всем этим.
— Хорошо, что мы перестали видеть его, когда мне было пятнадцать, — пробормотала Лекса. Аня засмеялась, подпинывая сестру под столом.
— Нам как-нибудь нужно сходить.
Лекса подняла брови:
— К доктору Томпсону? — проговорила она, и Аня засмеялась ещё сильнее.
— В «У Пэппи», дурочка.
Лекса промолчала, и Аня не стала давить. Они тихо едят, и тишину разрывают лишь несколько слов за всё время, которыми они пару раз перекинулись. Тишина полностью окутывает их, но она не кажется неловкой. Не с Аней; только не с Аней.
Когда они вышли на холодный воздух во второй половине дня, Лекса проводила сестру до её байка. Она стоит неподвижно и молчит, пока Аня натягивает тяжёлый кожаный плащ из бардачка в седле, надевая его на тёмную куртку, а следом достаёт и кожаные перчатки. Когда она была готова ехать, Лекса уже открыла рот, чтобы поблагодарить сестру за совместную еду, но то, что у неё выходит, — совершенно неожиданно:
— Она исчезла, — слышно, как слова буквально душат её, и Аня поднимает бровь.
— Кто — она?
Лекса закрывает глаза, резко вздохнув через нос. Она не хотела говорить этого. Она не хотела начинать этот разговор, но дверь уже открыта, так что она теперь не может остановиться.
— Её галерея, — шепчет она, не в силах произнести громче. Она прокашлялась, помотала головой, будто не может поверить, что это до сих пор так много значит для неё, хотя, опять же, никогда не переставало иметь значение. — Там теперь булочная.
Любопытство в глазах Ани растаяло, что значило: это не новости для старшей сестры. И кивком головы девушка только подтверждает:
— Ага. Это теперь пекарня, вот уже несколько лет.
— О, — она не может задать вопросы, которые бурлят в ней, которые кричат в её груди. В любом случае, у Ани, наверное, не будет ответов на нужные вопросы, так что Лекса утихомиривает их, давая им утонуть; или, вернее, она тонет в них.
Они долго так стоят в тишине, прежде чем Аня прокашливается, перекидывает ногу через сидение и садится на свой байк.
— Ну что, скоро увидимся, да?
Лекса моргает, возвращаясь к реальности, и кивает:
— Да, — говорит она. — Костиа хочет познакомиться с тобой.
Когда губы Ани приоткрываются, она издаёт стон, и Лекса, смеясь, спрашивает:
— Почему ты против неё?
— Нет, — сказала Аня ей, — я не против. Просто я знаю, что она — не та единственная для тебя.
— Ты никогда с ней не встречалась, — защищается Лекса, скрестив руки на груди. — Так что ты не можешь быть в этом уверена.
— Я не согласна, — сказала Аня, натянув на себя шлем и закрепив его так, чтобы она смогла хорошо слышать. — Но если это принесёт тебе счастье, то давай действовать. Напиши мне время и место, и я сделаю всё, чтобы приехать.
— И ты будешь милой?
Аня ухмыльнулась:
— Не обещаю.
Её Harley завёлся через мгновение, и Аня перекрикивает его рёв, мягко сжав предплечье сестры. — Это твой дом, Лекса. Я понимаю, что воспоминания мешают тебе так считать, но ты должна позволить себе жить здесь. Иди в «У Пэппи». Закажи пиццу. Создай новые воспоминания.
Лекса едва успевает изогнуть губы в крошечной улыбке, прежде чем Аня кивает и отталкивается от тротуара. Дорога обратно до квартиры кажется слишком холодной, чтобы это выносить.
***
Кларк продевает оставшуюся серёжку с алмазом в левое ухо, стоя перед зеркалом в ванной. Руки Финна обвивают её талию. Его грудь прижимается к её спине, лицо оказывается рядом с ней в отражении.
— Ты выглядишь прекрасно, — говорит он, и Кларк дарит ему сжатую улыбку.
— Спасибо.
Его щека задевает её, и Кларк хихикает, касаясь его подбородка и мягко отодвигая.
— Тебе нужно побриться.
— Я думал, что могу отрастить бороду, — поддразнивает он её, ухмыляясь через плечо, и Кларк закатывает глаза.
Они оба знают, что он не хочет отращивать бороду, потому что в некоторых местах волоски редкие, где-то слишком тонкие, где-то — толстые, а где-то и вовсе отсутствуют. Он пытался отращивать её, когда они с Кларк только начали встречаться, но это оказалось самой нелепой бородкой, которую когда-либо видела девушка. Она и Рэйвен дразнили его дни напролёт, пока он наконец не побрился и не согласился, что выглядел глупо.
— Нервничаешь? — спросил он спустя мгновение, сжимая её по бокам и кладя подбородок на плечо.
Кларк вопросительно поднимает бровь:
— Насчёт вечера?
Когда он кивнул, она засмеялась.
— Я делала это так много раз, — сказала она, — но я всё равно нервничаю. Это всегда странно, смотреть на то, как люди оценивают то, что я создала, обсуждают это, покупают. Это личные эмоции.
— Что ты имеешь в виду?
Кларк слегка повела плечом, чтобы Финн убрал подбородок, но он остаётся на месте, и девушка вздыхает.
— Я вижу кого-то, кто смотрит на что-то, что я нарисовала, и слышу, как они обсуждают цвета и их контраст, объекты. И всё, о чём я могу думать, — так это о том, что рисовала картину, будучи полупьяной, или я в это время рыдала над каким-нибудь дурацким грустным кино, которое не должна была смотреть; или я должна была начать всё сначала, так как уронила на половине работы мольберт, а затем рассыпала свои Cheerios на картину. И я точно помню, что чувствовала: одиночество, злость, грусть или доброту, когда рисовала отдельную картину. Каждое полотно — это часть меня, понимаешь?
Он молчал долгое время. Двое просто стояли в ванной комнате и смотрели в зеркало, но не друг на друга. Тогда он прошептал:
— Ты в порядке, Кларк?
Кларк моргнула, фокусируясь на тёмно-карих глаза рядом с ней:
— Конечно, — сказала она. Слова звучали хрипло и казались какими угодно, но только не убедительными. — А что?
— Ты тихая в последнее время, — ответил ей Финн. — Грустная, может. Не знаю. Просто другая.
Кларк облизнула губы, стараясь как можно лучше улыбнуться, и мягко помотала головой:
— Я в порядке, Финн, — она сжала его руку, когда обернулась, и вздохнула. — Я в порядке.
Комментарий к Глава 1: Это не то, чем было раньше. Часть 3.
* В оригинальной реплике Ани звучит много [с]: …have a hot-sauce slathered slice between your lips no less than fifteen minutes after…
========== Глава 1: Это не то, чем было раньше. Часть 4. ==========
— Люблю зимний город, — слова Кларк превращаются в облака пара, выходящие из её рта. Её руки обвиваются вокруг Лексы, и нет ни единой вещи в этом мире, которая бы могла её потревожить. — Он прекрасен.
— Здесь холодно, — сказала брюнетка, используя свободную руку, чтобы натянуть шапку ещё сильнее на уши. Она опускает подбородок ниже и приближается к Кларк так, что они спотыкаются одна о другую и чуть ли не падают, не позволяя друг другу двигаться.
Кларк лучезарно смеётся и сильнее сжимает руку Лексы:
— Ты любишь это.
— Почему мы здесь остаёмся? — жалуется Лекса. — Почему мы не можем уехать туда, где тепло круглый год?
— Потому что ты будешь скучать по своим огромным свитерам, шапочкам, грелкам для ног, стандартным трём чашкам кофе в день и по моей очаровательной в это время года улыбке.
Лекса кривит губы и смотрит искоса, однако Кларк всё равно способна разглядеть намёк на улыбку. Уголки губ Лексы всегда поднимаются в улыбке для неё. Всегда.
— Может быть, только из-за последнего, — ворчит Лекса, и Кларк встаёт на цыпочки, чтобы запечатлеть тёплый поцелуй на её щеке.
— И из-за остального тоже.
— От всего остального я могла бы отказаться.
Кларк изогнула бровь:
— Ты пожертвовала бы всем, что тебе нравится?
— Ради более хорошего? — спросила Лекса. — Да, конечно, Кларк.
— Тёплая погода — более хорошее?
— Сейчас — да. Мои пальцы онемели, а задница замёрзла даже через джинсы.
— Хорошее растирание должно помочь твоей заднице согреться.
— Ты разотрёшь её?
— Мне не впервой, — засмеялась Кларк. — Видишь? Холод имеет свои преимущества.
— Ты бы не растёрла мою задницу, если бы было тепло? — спросила Лекса, толкая Кларк локтем. — Моя тёплая задница не привлекает тебя, Кларк?
— Твоя задница привлекает меня при любой температуре, детка.
— Хорошо.
— Воздух такой свежий и чистый, — произнесла Кларк мгновение спустя, — и небо такое ясное.
— И лёд такой опасный, — добавила Лекса, мягко толкая Кларк вправо так, чтобы они смогли избежать участок, покрытый упомянутым льдом, который обосновался на тротуаре.
Кларк укусила Лексу за плечо через пальто:
— Просто признай, ты любишь зимний город.
— Здесь холодно.
— Здесь прекрасно.
— Так что ты говоришь, — хихикает Лекса, — где эта галерея, в которую мы опять идём?
— Недалеко от Седьмой, — сказала Кларк. — немного дальше.
— Кто ходит на выставку посреди зимы?
— Художники, которые понимают, насколько волшебна зима, Лекса.
— Волшебна? — протянула Лекса и ухмыльнулась, когда Кларк закатила глаза.
— Да, волшебна. Фраза «зимняя сказка» существует не просто так, ты же знаешь.