— Без сомнения, она придумана художником, — дразнила её Лекса, и Кларк засмеялась.
— Нарния была зимней сказкой, — заметила она, — и это место было изумительно.
— Разве лев не съел детей в той книге?
Кларк фыркнула настолько сильно, что чуть не задохнулась, и покачала головой:
— Они сражались с ведьмой.
— В любом случае ужасно, Кларк.
Отцепив свою руку от Лексы, Кларк скользнула обеими руками вокруг талии своей девушки и улыбнулась, когда брюнетка обняла её шею. Это делает прогулку неудобной, но Кларк это не заботит. Воздух пахнет свежестью, и Лекса пахнет фантастически. Даже в холодную погоду она очень, очень тёплая.
— Ты любишь зиму, Лекса, — бормочет она, вжимаясь в пальто девушки. — Я знаю, ты любишь.
Это правда. Несмотря на все жалобы и тот факт, что она никогда не признавала этого перед Кларк, Лекса любит зиму. Она любит её за всё то, что перечислила блондинка, и ещё по тысяче причинам.
В основном, однако, она любит, как лучи ниспадают на Кларк, как солнце искрится на вершине свежего снега, а также любит то, как Кларк говорит об этом; то, как она улыбается и смеётся, и дышит. И любит то, как ей всегда этого недостаточно. Зима, так или иначе, делает её даже ярче и ещё более ошеломительной.
Лекса посмеивается и сжимает плечо Кларк.
— Здесь холодно.
— Здесь прекрасно.
Вздохнув, Лекса целует Кларк в лоб, её губы становятся мокрыми от снежинок на белокурых прядях.
— Ты прекрасна.
***
— Ты ведь заказала столик в ресторане, да? — спросила Костиа, цепляясь за руку Лексы на холодном ветру.
Они быстро идут по тротуару в сторону места, где проходит выставка. Костиа видела флаер с выставкой, которую прикрепили к пробковой доске в кафе рядом с их квартирой. Она практически умоляла брюнетку сводить её на их первое официальное свидание в город. Фирменное «нет» чуть было не слетело с губ Лексы, ведь она давно потеряла любовь к искусству, но глаза Костии были так широки, а улыбка так ярка, что девушка не смогла отказать.
Лекса проклинает тонкий материал её джинсов, потому что коленки дрожат от холода, но она не отстаёт от быстрого шага Костии и надеется, что скорость немного согреет её.
— Да, Костиа, я заказала столик. Когда я в последний раз забывала сделать то, о чём ты меня просила?
— Тогда, когда я просила тебя протянуть водосток в моей квартире, — сказала Костиа, и Лекса застонала.
— Это было один раз, и это не такое уж большое дело.
— Кухню затопило, — аргументировала Костиа, — Столешница пропиталась.
Лекса фыркнула и помотала головой, жалея, что не взяла с собой наушники. Она настояла, чтобы Костиа сделала ей пучок на голове, и это выглядело очень даже мило, но уши теперь настойчиво мёрзнут.
— Ну, я не забыла заказать столик сегодня. На восемь тридцать.
— Хорошо, ладно, — сказала Костиа, глядя на Лексу. — Я в восторге. Это наша первая ночь с тех пор, как мы переехали.
— Знаю, — Лекса подарила ей маленькую, тонкую улыбку и поцеловала Костию в висок. — Тем не менее, было бы славно, если бы тут не царил такой холод. А то у меня пальцы на ногах прямо здесь и сейчас превращаются в крошечные ледышки.
Костиа захохотала. Она немного спотыкается, когда каблук застревает в трещине на тротуаре, но девушка ухватывается за Лексу, и брюнетка осторожно возвращает её в устойчивое положение.
— У тебя не такие уж и маленькие пальцы, Лекса.
Глядя, как меркнет свет с наступлением вечера, брюнетка отвечает на это:
— Я должна была дать тебе упасть.
Костиа испускает ещё один громкий смешок, когда сильнее закутывается и тянет руку Лексы на свои плечи.
— У тебя длинные пальцы на ногах, — говорит она. — Милые, но длинные. Это так и останется правдой, дашь ты мне упасть или нет.
— Я пойду домой, — предупреждает в шутку Лекса, — а ты будешь страдать на этом морозном свидании так, как захочешь.
— Нет, ты не пойдёшь, — сказала Костиа, видя, что девушка блефует. — Здесь слишком холодно, чтобы ты пошла домой самостоятельно.
— Правда.
— Я удивлена, как ты выживала здесь так много лет, — Костиа, посмеиваясь, тычет в живот Лексе. — Ты же ненавидишь зиму.
Лоб Лексы на мгновение поморщился, и вспышка до боли знакомого чувства пронеслась в её груди. Это поразило её так быстро и так сильно, что она резко втянула ртом ледяной воздух, мгновение раздумывая о том, чтобы сказать «здесь холодно», но так этого и не сделала.
Здесь прекрасно. Эти слова бросились в её сознание как логичный ответ на её собственные слова. Лекса почти слышала их. Она почти ожидает, что они пронзят воздух в любую секунду, но этого не происходит. Не происходит, потому что сейчас не тогда, а Костиа — не Кларк.
Прокашлявшись, Лекса вместо этого произносит:
— Да, так и есть.
Когда Костиа вдруг остановилась, Лекса врезалась в неё и прищурилась, отгоняя подальше воспоминания, застилающие разум. Девушка повернулась к ней и улыбнулась, показывая на дверь красивого здания с большими окнами, которые позволяют увидеть огромное пространство, украшенное картинами и рисунками, оно набито людьми.
— Это здесь!
Лекса не потрудилась прочитать слова на вывеске здания над дверью, лишь позволила Костии протащить себя через дверь в долгожданное тепло. Пожилой человек встречает их у дверей и предлагает взять у них сумки и пальто, пока девушки осматриваются. Лекса взяла билет, который он ей дал, когда они снимали верхнюю одежду. Брюнетка заталкивает билет в карман своих брюк.
Поток людей в галерее, видимо, движется по часовой стрелке, так что она и Костиа продвигаются влево и смотрят на первую часть композиции. Они видят рисунок тела женщины в профиль, нарисованный ручкой. Женщина придерживает живот одной рукой. Она беременна. Другой рукой она держится за шею. Это простой, но элегантный рисунок, и Лекса находит его прекрасным. Костиа, кажется, не так поражена им. Она тянет девушку к следующей работе.
Двадцать минут спустя они уже стоят у коллажа с живописью, который охватывает девять небольших полотен квадратной формы. Каждое отдельное полотно заполнено частями цветов, но если посмотреть на них в целом, они создают образ женского рта. Губы слегка приоткрыты, и язык выглядывает между абсолютно белых зубов.
— Это неимоверно, — говорит Костиа, и Лекса кивает, делая глоток шампанского, которое ей предложил один из официантов. — Думаю, мне нравится живопись больше, чем рисование.
Лекса ухмыляется и сухо констатирует:
— Да, я заметила, что ты уже на третьем рисунке оттащила меня к следующему после тридцатисекундного просмотра.
— Я люблю цвета, — ответила Костиа, кусая губы и улыбаясь. — Картины кажутся более живыми, словно изображение сейчас начнёт двигаться.
— Это заставило бы многих голых женщин двигаться тут, — поддразнила её Лекса, и Костиа громко засмеялась, после чего приложила руку к губам и начала озираться, наклонив голову.
— Тут однозначно много голых женщин на этих картинах, — согласилась она после того, как приглушила свой смех.
— Ну, не то чтобы я жаловалась, — отозвалась Лекса, и Костиа ухмыльнулась.
— Ещё бы ты жаловалась.
Лекса закатила глаза и взяла Костию за руку, после чего мягко потянула её к следующей композиции.
***
Ступая в помещение вместе с Кларк, Рэйвен скрестила руки на груди и вздохнула:
— У меня нет ручной “конфетки”*.
— Ты сама конфетка, Рэйвен, — Кларк засмеялась. — Тебе не нужны никакие дополнения. Я уже видела как минимум пятерых разных людей, которые глазели на тебя вместо моего искусства.
— Это правда, — сказала Рэйвен и развернулась к Кларк, чтобы выдать едкую усмешку. — Я так плохо действую на твою карьеру. Почему ты продолжаешь звать меня?
Кларк усмехнулась и покачала головой:
— Ты знаешь, что эта галерея принадлежит мне ровно столько же, сколько и тебе. Ты здесь всё строишь и переделываешь пространство под каждую мою новую выставку. Мы обе здесь художницы.
С драматическим вздохом Рэйвен сказала:
— Ты просто подарок, Кларк. Жаль, что у меня нет твоей тайной копии, чтобы всё время стоять у меня за плечом и помогать взращивать моё эго.
Они стукнулись плечом о плечо, смеясь до упаду, и, отдышавшись, Кларк сказала:
— Это не было бы слишком жутко.
Когда они смолкли и вновь воцарилось молчание, обе просто некоторое время смотрели на то, как люди прогуливаются по галерее и обсуждают работы. Наконец, художница тихо произнесла:
— Рада, что ты со мной.
Рэйвен не смотрит на неё, но Кларк видит боковым зрением мягкий кивок и слышит бормотание:
— Всегда, Кларк, — вздохнув, Рэйвен спросила мгновение спустя: — Где Коллинс?
— В туалете, думаю, — пожала плечами Кларк. Она не видела Финна уже пятнадцать минут. — Или, наверное, накинулся на мини-бар.
Рэйвен собирается рассмеяться, но отвлекается, когда взгляд её устремляется в центр комнаты. Она подталкивает локтем Кларк, указывает и говорит:
— Похоже, у тебя наклёвывается несколько потенциальных покупателей на гигантскую тоску, — она прокашлялась, — то-есть картину.
— Грубо, — отреагировала Кларк, не отрывая взгляда от двух женщин, разглядывающих её картину в главной части комнаты. Сердце блондинки забилось быстрее. Мысль о продаже картины кажется болезненной, даже мучительной, но Кларк знает, что не должна держать её у себя. Она должна уйти.
Ей нужно отпустить эту работу.
— Думаю, я должна пойти и поговорить с ними, — сказала она, хватая бокал шампанского у проходящего официанта.
Рэйвен кивает, тихо говоря вслед девушке, когда Кларк двигается в сторону центральной части комнаты:
— Эта картина стоит три тысячи долларов, Кларк! Не дай им уйти с полными карманами!
***
То, как Костиа резко выдыхает в изумлении, пугает Лексу, отвлекая внимание девушки от какой-то картины, на которую брюнетка смотрела. Костиа только что привела её в эту часть комнаты.
— О мой бог! — тихо восклицает она, подзывая к себе Лексу и всплёскивая руками. — Это невероятно.
Огромное полотно занимает большую часть стены. Оно закреплено и защищено стеклянным экраном. Лекса сперва обращает внимание на детали: смешение оттенков чёрного и белого; то, как тени спускаются по телу женщины, то, как слабый жёлтый свет проникает в окно; забота, с которой было изображено дыхание на стекле. Это — потрясающая картина, в которой отразился весь кропотливый труд настоящего мастера. Но что-то кажется знакомым. Каждая часть кажется знакомой, родной. Лекса отходит на пару шагов, чтобы посмотреть на работу во всей её полноте, и сердце готово разорвать рёбра, горло настолько сжимается, что она чувствует, будто не может дышать.
— Это прекрасно, — говорит Костиа. Её тон мягкий и почтительный. — Это напоминает мне тебя. Её волосы такие же непослушные, как и твои. Я люблю эту картину, Лекса.
Каждый мелкий, резкий вздох через нос Лексы — это отчаянное усилие в попытке дать воздух лёгким, однако он просто не доходит туда. Он не доходит, и Лекса быстро начинает чувствовать головокружение и пустоту.
— Три тысячи долларов, — слышит она Костию. — Боже, это так дорого, но я вижу, почему, — она смеётся, но смех еле доносится до Лексы, словно кто-то руками прикрыл ей уши и заблокировал весь мир. Она слышит слова своей спутницы, но они не осознаются полностью ровно так же, как в лёгкие толком не поступает кислород. — Сколько мне нужно уговаривать тебя, чтобы ты согласилась купить эту картину?
Голос Лексы звучит напряжённым, и она удивлена, что у неё вообще получилось сказать хоть что-то вслух:
— Нет, — выговаривает она гортанно и хрипло. — Ты не хочешь эту картину. Нет.
— Я думала, что ты хотя бы попытаешься убедить меня в этом, — шутливо отвечает девушка, её смех достигает ушей Лексы снова приглушённо. Костиа пока не отвела взгляд от картины, так что она не может увидеть панику Лексы. Брюнетка задаётся вопросом, очевидно ли это, что она еле сохраняет контроль и её спокойствие уже рушится. Всё внутри неё в огне, в руинах, и она чувствует, что может рухнуть в любой момент.
— Уверена, я могу тебя уговорить на это, — поддразнивает Костиа и отходит от Лексы ближе к картине, а брюнетка наблюдает за ней. Она должна наблюдать за ней, ведь она не может посмотреть на картину. Она не может смотреть на линии, на свет, на изгибы тела, которые она знает, она знает, что…
— Home is a Lover in Low Light, — Костиа прочитывает на карточке рядом и освобождает мягкий вздох, вступая в личное пространство Лексы. — Даже название великолепно.
— Спасибо, — послышалось у них за спинами, и кровь Лексы застыла. Желудок опускается, будто желая спрятаться в пятки, сердце подпрыгивает к горлу, пытаясь выскочить через рот. Она чувствует, что собирается расколоться на две части с мучительными ощущениями.
Этот голос.
Этот голос.
Этот голос.
Лекса узнала бы этот голос где угодно, в любое время. Она провела годы с этим голосом, провела годы с этим бормотанием на её коже, шёпотом в её ухо, смехом в её губы. И преследующим её снова и снова во сне.
Когда-то этот голос был всем.
***
Кларк мягко улыбается, когда одна из женщин, восхищающаяся живописью, повернулась на её слова. Она немного ниже, чем Кларк, и она прекрасна. Изгибы её фигуры, которые плавно выделяет короткое зелёное платье, притянули взгляд блондинки, но она быстро одёрнула себя, вернув взгляд на лицо девушки. Волосы, длинные и прямые, спадают на одно плечо — тёмные и красивые, как её глаза. Лучистая улыбка заставляет Кларк улыбаться шире.
— О, — говорит женщина, — Вы художница?
Кивнув, Кларк подтверждает:
— Да. Меня зовут Кларк. Вам нравится картина?
— Я люблю её, — мгновенно отвечает девушка. — Чувствую себя так, словно уже нахожусь с ней в долгих отношениях.
Кларк рассмеялась на это, но звук был слишком тихий, слишком грустный. Она чувствует, что картину заберут уже к концу вечера, если у этой женщины будет что сказать ей насчёт покупки. Тем не менее, она делает всё возможное, чтобы изобразить обворожительную улыбку.
— Рада, что вам нравится, — сказала она. — Это одна из моих самых личных картин, и было бы трудно отпускать её, но если Вы любите её так же, как показываете, то, думаю, я не буду против, чтобы она жила с Вами.
— Ну, я попытаюсь уговорить свою девушку немного опустошить её карманы, — незнакомка пошутила, и глаза Кларк переметнулись на жёсткий силуэт рядом с ней.
Другая девушка всё ещё стояла спиной к ней, и она не сдвинулась с места с тех пор, как подошла Кларк. Она так и не произнесла ни слова. Что-то в ней, даже со спины, казалось родным; длинная шея, часть немного строгого подбородка, которую Кларк может разглядеть с этого ракурса. Волосы убраны в изящный пучок, тонкое длинное тело прекрасно в своих изгибах. Она одета в тёмные слаксы и зелёный топ в тон её спутнице. Кларк не в силах отвести в сторону пристальный взгляд.
У неё глаз художника, и она говорит самой себе: это естественно.
Издав мягкий смешок, Кларк вновь повернулась к женщине, которая всё ещё улыбалась ей, и добавила:
— Ну, картина дорогая, я понимаю, но в ней заключено много любви.
Незнакомка пихает свою девушку локтем и говорит:
— Ты слышишь это? Много любви прошло через эту картину. Этого заслуживает хороший дом.
Когда девушка так и не развернулась, Кларк уставилась ей в спину и прокашлялась:
— Кажется, Вы восхищены ею, — поддразнивала она. — Могу я спросить, что Вы думаете о картине?
Кларк может поклясться, что видит, как дрожит девушка от её слов. Женщина в платье потянулась к своей девушке:
— Ты в порядке, любимая? — тихо спрашивает она, сжав её руку.
Кларк почти ждёт того, что девушка сейчас просто уйдёт или упадёт в обморок. Она никогда не сталкивалась в своей галерее с таким поведением со стороны незнакомого человека, и Кларк думает, что, возможно, не должна была подходить. Может быть, на девушку слишком давят, чтобы она сейчас купила картину, и Кларк будет ненавидеть себя, если кто-то выложит три тысячи долларов, если у них их нет или этот кто-то не хочет отдавать такие деньги за полотно.