Ничто никогда не вдохновляло меня больше, чем форма ее бёдер, этот лёгкий изгиб её губ, когда она улыбалась, сонно и довольно; как она шептала «навсегда» у моей кожи.
Но вместо этого она произнесла:
— Я специализируюсь на женских телах, особенно обнажённых. Уверена, ты заметила это, исходя из основной части работ здесь. Художники постоянно рисуют по памяти. Ничего личного. Мы используем людей из наших жизней как моделей для работы, и, эм…
— О, да, это точно, — встревает Рэйвен, чтобы встать на сторону Кларк. — Кларк всех рисует. То есть ты должна увидеть все картины, на которых она изобразила меня обнажённой, как с моей ногой, так и без.
Рэйвен стучит рукой по своей левой ноге, пока говорит, и Кларк ненадолго закрывает глаза, выпуская воздух через нос. Блондинка никогда не рисовала Рэйвен нагой — не то чтобы та была против; но она знала, что девушка просто хотела помочь ей сейчас. И она чувствует, что такого рода «помощь» может ухудшить положение или сделать обстановку ещё более неловкой.
— Это как: Господи, сколько раз ты должен видеть меня голой, — сказала Рэйвен, громко смеясь, чтобы не выглядеть притворной. — Ну, я думаю: она настолько хороша, так что кто я такая, чтобы сказать нет, понимаете? Должно рисоваться больше картин с голыми женщинами с протезами, я права? И Лекса выглядит тут классно, ты должна согласиться. Это такая прекрасная работа, пр…
— Остановись, — пробормотала Кларк, толкая её локтем в бок, и Рэйвен сразу закрывает рот. Когда она замолчала, Кларк опять прокашлялась и сказала:
— Хорошей вам ночи.
Она не может стоять здесь больше, не может ощущать напряжённую атмосферу в воздухе и в своём теле. Она не может вынести изучающий взгляд Лексы даже тогда, когда взгляд брюнетки должен быть устремлён на Костию. Кларк начинает чувствовать приступ тошноты.
Блондинка уже начала уходить, таща за собой Рэйвен и жестом показывая Финну идти за ней, но прежде чем она успевает сделать пять шагов…
— Подожди.
Комментарий к Глава 2: Так или иначе, всё осталось по-прежнему. Часть 1.
Ооочень затяжная сцена. Но она прекрасна.
Жду ваши мнения)
========== Глава 2: Так или иначе, всё осталось по-прежнему. Часть 2. ==========
Мне нужно идти, Кларк, — сказала Лекса, видя своего босса, который машет ей через всю комнату. На лице женщины суровое выражение, поскольку Лекса сейчас занимает рабочий телефон, так что брюнетка уже знает, что её ждёт лекция о личных разговорах во время работы. С другой стороны, она постоянно на работе. Домой редко получается уйти.
— Что? Нет! — стонет Кларк. — Лекса, мы на телефоне только две минуты, и я не преувеличиваю. Буквально две минуты, и это самый длинный разговор, который у нас был за неделю!
Лекса прислонилась к стене и понизила голос:
— Знаю, Кларк, но я на работе.
— Ты всегда на работе, — сказала Кларк, и её голос оборвался. Усталый и с оттенком обиды. Лексе больно слышать этот голос.
— Знаю, — прошептала она, — я знаю, и мне жаль. — Так и есть. Каждый раз Кларк вздыхает в трубку, Лекса извиняется. Каждый раз Кларк кричит о том, что скучает, а Лекса извиняется. Каждый раз голос Кларк тихий и холодный, и Лекса извиняется. Она постоянно извиняется, потому что эта интернатура открывает так много дверей в её будущую карьеру, но закрывает так много в её отношениях. Лекса чувствует, как разрывается на две части. — Мне нужно идти.
— Тебе всегда нужно идти, — вздыхает Кларк. — Ты понимаешь, что практически каждый наш звонок ты обрываешь из-за того, что тебе нужно идти? Тебе всегда нужно идти, Лекса.
— Кларк, пожалуйста, постарайся понять, — стонет Лекса, снова оглядываясь на начальницу. Женщина стучит по своим часам и качает головой. Дерьмо. — Ты знаешь, я не должна быть на телефоне.
— Тогда зачем отвечаешь, когда я звоню? Почему ты просто не переводишь меня на голосовую почту, как обычно делают? Почему ты просто не оставишь меня молоть чепуху в сообщения, которые ты, возможно, потом не прочитаешь ещё месяц?
— Потому что я скучаю по тебе, — сказала Лекса. Слова выходят из неё чуть громче, чем шёпот. Горло слишком сжато. Голос ломается, трещины распространяются по нему, как и по сердцу, когда боль Кларк кровоточит сквозь телефонную мембрану.
— Скучаешь по мне? — огрызается Кларк. Голос резкий и злой. — Тогда почему у тебя больше никогда нет на меня времени, Лекса? Такое чувство, будто я — твоё бремя теперь. Мы разваливаемся, и тебе пофиг!
Лекса ощетинивается на это обвинение, она слишком устала и не может подавить гнев, который уже начинает ходить волнами внутри. Она слишком устала, чтобы не дать отпор.
— Ну, мир не крутится вокруг тебя, Кларк! — она прикусывает губу, чтобы остановить себя. — Ты можешь регулировать свой рабочий график, но я — нет. Я не могу говорить с тобой по телефону каждую секунду. Я пытаюсь построить собственную жизнь!
Ничего, кроме тишины, не раздаётся в телефоне в течение долгих секунд, и Лекса прикусила язык, поскольку только сейчас начала осознавать произнесённое. Она знает, что сейчас должна повесить трубку, но сдерживается. Брюнетка ждёт, крадётся за угол так, чтобы начальница не могла её видеть, и вбегает в соседнюю комнату, где люди обычно едят. Лекса тихо защёлкивает дверь за собой и, обернувшись к ней спиной, тихо спускается на пол в тёмной комнате.
Когда Кларк снова начинает говорить, слова, словно пули, врываются в грудь Лексы, разрывая плоть, мышцы и кости — смертельный исход обеспечен.
— Видимо, я больше не часть той жизни, которую ты себе создаёшь.
Её голос рваный и грубый. Лекса знает, что Кларк сейчас плачет. Это только заставляет чувствовать её хуже. Это заставляет её ненавидеть себя за то, какому стрессу она подвергает Кларк. Злость и усталость одерживают над ней верх. Она сломалась, слёзы вырываются из её глаз, горло замыкается так, что она через силу произносит следующие свои слова.
— Не говори так, Кларк, — хрипит она. — Ты знаешь, что это не правда.
Кларк испускает тихий всхлип и произносит:
— Ты говорила, что это навсегда, Лекса. Ты говорила, что мы будем вместе вечно.
При этих словах невозможно сдержать слёзы. Лекса выпускает дрожащий вздох и стучит головой о дверь.
— Я верила в это, Кларк. Верила. Я до сих пор верю.
Её голова кружится под тихий ропот Кларк «Что с нами происходит?». Линия переговоров затихла, она словно мертва, и Лекса хочет кричать. Она хватает ближайший объект, лежащий рядом — коробку бумажных полотенец — и с силой швыряет в противоположную стену комнаты, позволяя единственному всхлипу вырваться из груди, пока коробка летит.
Когда коробка сильно ударилась о стену и упала на пол, Лекса вытерла глаза и встала на ноги. У неё нет времени, чтобы разваливаться.
***
— Что ж, это было неудобно, — сказала Костиа, когда они с Лексой зашли в свою квартиру после ужина. Поход в ресторан прошёл в основном в тишине, неловкости и напряжении, и Костиа перестала пытаться начать разговор после третьего раза, когда её девушка отделалась односложным ответом.
Лекса только вздохнула и прошла в дальний конец квартиры, по пути снимая рубашку. Она не хочет говорить об этом, но знает, что разговор произойдёт вне зависимости от её попыток увернуться. Это, однако, не останавливает её от попыток.
— Не сейчас, Костиа, — говорит она, потирая глаза, которые до сих пор щипало, и надевая пижаму. — Я устала.
— А я запуталась, — отвечает Костиа, следуя за Лексой в спальню. Она шлёпается на кровать и смотрит, как девушка переодевается. — Почему ты мне не говорила о Кларк?
— Ты никогда не спрашивала.
— Я никогда не знала, что мне есть, о чём спрашивать, — парировала Костиа, тряся головой.
— Что я могла тебе сказать о своей бывшей? — спросила Лекса, поворачиваясь лицом к девушке. — Нормально ли изливать информацию о своих бывших любимых нынешним? Потому что мне кажется, что это то, чего нужно избегать.
В ответ на это Костиа приподняла одну бровь:
— Изливать информацию?
— Что это значит? — вздохнула Лекса, игнорируя вызов. — Это в прошлом, так же, как и другие моменты, которые мы никогда не обсуждали и, вероятно, не будем обсуждать.
— Я не спрашиваю у тебя о прошлом, Лекса, потому что это прошлое, очевидно, приносит тебе боль, — сказала ей Костиа. — Я думала, это из-за времени, проведённого тобой в системе приёмных семей; возможно, в какой-то мере так и есть, но теперь мне ясно, что основная боль — из-за отношений, о которых я ничего не знаю. Что она сделала?
— Ничего, — выпалила Лекса. Голос вдруг стал резким и прямым, словно вспышка защиты загорелась в её груди. — Она ничего не сделала, Костиа. Я стала причиной нашего расставания, и я беру на себя полную ответственность за это.
— Хорошо, — медленно сказала Костиа, поднимая руки в знак капитуляции. — Извини. Я не знаю, но, может, именно поэтому ты и должна рассказать мне. Мы увидим её снова, так что думаю, мне нужно иметь хоть какое-то представление.
Лекса испускает рваный вздох и прижимает руки к лицу.
— Я не могу поверить, что ты пригласила их на ужин, Костиа. Она уже уходила, и ты вернула её, чтобы пригласить, будто то, через что мы только что прошли, было недостаточно неловко. О чём ты вообще думала? Это — полнейшая катастрофа.
— Ну, я не знала, что это была катастрофа, Лекса, — прокричала Костиа, и Лекса чувствует надлом в её голосе, когда девушка встаёт с кровати, чтобы уйти. — Я пыталась быть милой, потому что эти люди, кажется, важны для тебя! Ты вообще представляешь, каково это было для меня: стоять перед этой огромной картиной с изображённой моей голой девушкой, нарисованной, напомню тебе, моей девушке от её бывшей, которая тоже была там? Ты хоть представляешь, Лекса? Ты представляешь, каково это было для меня?
Лекса мнётся на месте, разваливаясь на части от слов Костии. Она была настолько охвачена тем, что снова увидела Кларк, была в вихре собственной боли и шока, что она даже не попыталась остановиться и подумать, какие чувства испытывала Костиа в галерее.
Дотянувшись до Костии, Лекса возвращает её на кровать, и они вместе садятся.
— Извини, — потупилась она, выпуская на волю дрожащий вздох. — Ты права, я сволочь.
Костиа ложится к Лексе, кладёт руки вокруг талии девушки и дышит ей в шею.
— Я не говорила этого, — бормочет она, целуя тёплую кожу, а следом поднимает голову, чтобы посмотреть ей в глаза. — И я не хочу чувствовать такого, потому что да, этот момент в галерее был неловким и очень некомфортным, но ты не хотела, чтобы это произошло, и не знала о том, что произойдёт. Мы были там только потому, что я притащила нас туда, так что это не твоя вина. И тот факт, что ты мне никогда не говорила о Кларк не означает, что я могу сейчас обижаться из-за этого. Ты права, что мы никогда не говорили много о прошлом, и это было касается нас обеих, но сейчас я спрашиваю, Лекса. Я хочу знать… Если ты хочешь рассказать мне.
Кровать вздрагивает, когда Лекса плюхается на спину, и одеяло слегка помялось. Когда Костиа расположилась рядом с ней, взгляд брюнетки сфокусировался на потолке, а её девушка хранила молчание. Лекса знает, что она ждёт, ждёт, что она начнёт, ждёт, что расскажет ей их историю, скажет что-то, что угодно.
Лекса сглотнула ком в горле и громко вздохнула.
— Мы были вместе в колледже, — прошептала она. — Это было… сильно.
— Первая любовь всегда такая, — мягко сказала Костиа, мило рассмеявшись. — Я предполагаю, она была твоей первой любовью?
— Да.
— Как долго вы были вместе?
Облизнув губы, Лекса закрыла глаза:
— Четыре года, начиная с того времени, когда мы были в колледже, и немного позже.
— Воу, — прошептала Костиа, и Лекса могла слышать, каким удивлённым голосом это было сказано. — Это долгий срок.
— Да.
— Ты сказала, что расставание было твоей виной?
Лекса почувствовала острый приступ боли в груди и кивнула. Она не видела Костию, но знала, что та смотрит на неё и ждёт большего.
— Аня сказала бы иначе, и, возможно, Кларк тоже.
Тяжело произносить её имя вновь, проталкивать эти звуки через губы, но это всё равно приятно. Похоже на освобождение; или, вернее, на возвращение домой, и, вероятно, это должно пугать Лексу, но это не так. Это слишком приятно, чтобы бояться.
— Может, это не было чьей-либо ошибкой, — прошептала она. — Я делала то, что считала лучшим на тот момент, что я и до сих пор считаю, было верным для меня, но я чувствую ответственность. Постоянно.
— Что ты сделала?
Лекса снова и снова сглатывала, пытаясь прекратить душивший спазм в горле, но это не помогало. Её голос напрягается, когда она старается выдавить из себя слова; хочется остановиться. Она хочет дать словам умереть, дать истории вновь отойти на задний план. Она хочет доползти до подушки и закрыть глаза, проспать всё это горе, забивающее её горло и пульсирующее в груди.
Она никогда не была хороша в том, чтобы говорить о своём прошлом, только не об этой части. Они с Кларк были вместе уже почти четыре месяца, когда Лекса сказала, что она сирота, и целых шесть месяцев отношений с Костией потребовалось, чтобы рассказать ей. Даже тогда она лишь мимолётом об этом упомянула, короткими фразами, которые показали, что она слишком свыклась с этим, чтобы ситуацию оценивали, чтобы её жалели, смотрели свысока.
Спустя восемь месяцев Лекса познакомила Кларк с Аней, показала ей их старую потрёпанную квартиру в противоположной стороне города. Только Кларк она рассказывала ночью, как они познакомились с Аней, когда их поселили к приёмным родителям. Лексе было тринадцать, Ане — шестнадцать; какой это был жуткий опыт, но даже после того, как их выгнали из дома, они сохранили контакт; и как, когда Лекса была уже достаточно взрослая, за шесть месяцев до окончания старшей школы, она покинула систему и съехалась с сестрой.
Аня была первым человеком, кому Лекса верила или кого любила, и она всегда хотела защищать её, держаться рядом. Она хотела, чтобы их отношения с Кларк были твёрдыми и серьёзными, прежде чем привести её в эту маленькую семью, к Ане.
Они встречались около двух лет, когда Лекса поделилась с Кларк самыми ужасными историями из её жизни в этой системе. И не развалилась на части от этого рассказа.
Боль — это что-то, что ассоциируется с горем, печалью и одиночеством. Она знает её как свои пять пальцев и может иметь с ней дело. Она может вынести это, но говорить? Это другое. Ей всегда это давалось с трудом.
Слишком тяжело говорить о том, что она перенесла, о том, что она потеряла, включая и Кларк, потому что испытывать это и тащить на себе — более чем достаточно. С этим она справляется. Это — всё, что она может взять и продолжать проживать день за днём. Она не говорит о прошлом, а у неё редко спрашивают, и, может, неверно было молчать о Кларк раньше, но так всегда было проще: нести груз в тишине, пусть прошлое и остаётся в прошлом.
Это делает жизнь гораздо более терпимой.
— Я подала заявку на стажировку в компании на год прежде, чем окончила обучение, — скрежещущим голосом выдаёт Лекса.
Костиа подползла ближе к ней:
— В ту компанию, где ты работаешь и сейчас?
Кивнув, Лекса скручивает на пальце одеяло и смотрит на потолок.
— Я никогда не думала, что получу её. Филиалы компании охватывают полстраны, и принимали они только по три интерна в год. Это было рискованно, но то была одна из самых больших и успешных в стране компаний по кадрам и планированию. Когда я не получила от них извещения, окончив университет, то подумала, что уже никогда не получу и отпущу эту ситуацию.
— Но ты всё-таки получила извещение, — сказала Костиа, и Лекса снова кивнула.
— Получила, — ответила она. — Но они позвонили мне с предложением интернатуры только через четыре месяца после выпуска. Кларк открыла свою первую галерею двумя месяцами ранее, и её работы уже начали притягивать публику. Она только что получила задание от самодеятельного театра — рисовать фоны к их летним и осенним шоу. Она не могла сорваться и уехать, не тогда, когда всё начинало получаться. Я бы не стала просить её ехать со мной, а она — просить остаться. Хотелось, чтобы у нас обеих были возможности и успех, поэтому мы решили, что я уеду и мы будем поддерживать отношения на расстоянии, пока интернатура не закончится и я не вернусь домой.