- Я должен думать, что правда всегда лучше незнания? – Сэм криво усмехнулся, запрокинув голову так, чтобы макушкой касаться стены. – Стать заменой собственному брату, знать, что каждый раз видят не тебя, а твою лучшую версию… - он просто посмотрел на Габриэля, заткнувшего ему рот ладонью.
- Ты спросил, я ответил, - четко проговорил он, раздражаясь мгновенно. Только Сэма это не пугало. Он ощущал такую силу, которую давал ему гнев, что ему без труда удалось вывернуть руки Габриэля и придавить его к кровати, не заботясь о том, что он, возможно, рискует вывихнуть Габриэлю запястье.
- Мне кажется, я мог бы тебя сейчас убить, - тихо сказал Сэм, замирая прямо над ним, в сантиметре от его губ. – Мог бы ударить. Но вместо этого я думаю только о том, как ты заебал, - и Габриэль усмехнулся, услышав от него столь яркое слово, - как ты достал меня своими попытками уйти налево, направо, по диагонали и бог знает куда, - Сэм опустил взгляд с его глаз на шею, без труда замечая, насколько сильно бьется сердце Габриэля по пульсации проступившей вены. Какое-то мгновение он был напуган, когда Сэм кинул его без труда на спину, причиняя боль. Но сейчас уверенность возвращалась к нему слишком быстро. – И прежде, чем я действительно сделаю что-нибудь из вышеперечисленного, я заберу то, что принадлежит мне, - и он, одной рукой удерживая руки Габриэля, другой рванул пояс его штанов.
- Сэм, - негромкий окрик заставил его помедлить, но он не поднял взгляда, разрывая ширинку. – Сэм!
- Ты уже достаточно сказал, - сообщил ему Сэм, не представляя, почему гнев делает его столь спокойным.
- Сделай меня своим, - неожиданно попросил его Габриэль, даже не думая вырываться. – Сделай так, чтобы я даже подумать о Дине не мог, - одно упоминание его брата снова заставило Сэма забыть обо всей рациональности – его поцелуй был груб, он оставил губы Габриэля покрасневшими от болезненных укусов. И Габриэль отвечал, несмотря на боль, так отчаянно, как будто сам искал слов, чтобы попросить о подобном. На одном из его запястий осталась тающая белая полоса от слишком сильной хватки, а второе уже краснело. – Чтобы я не думал ни о ком вообще, - и он застонал Сэму в рот, выгибаясь навстречу грубым прикосновениям к наполовину возбужденному члену, несмотря на ткань штанов. На каждый поцелуй-отметку на своей шее он отвечал стоном, иногда стараясь сдержать их, иногда даже не пытаясь, до боли сжимая волосы Сэма и не думая о том, что ему, возможно, придется слишком долго прикрывать чем-нибудь горло. Укусы были слишком сильны, но и вполовину не передавали всей той ненависти Сэма к любому, на кого Габриэль хотя бы просто бросит взгляд. Всего того отчаяния, которое заполняло его, стоило ему понять, что он ничего не стоит рядом с остальными. Но больше всего в нем было разочарования оттого, что ему и близко не вызвать тех эмоций у Габриэля, который занимал все его мысли полностью даже недели спустя. Он хотел, чтобы Габриэлю было так же больно, как ему самому. Поэтому он не пропускал ни одного места, где обычно целовал – теперь там оставались краснеющие укусы. Он потянул за сосок, несильно сжимая его зубами и заставляя Габриэля зашипеть от боли. Он поднял взгляд – Габриэль ответил ему своим, отчасти сумасшедшим и отчасти серьезным. Он хотел поцеловать его снова, используя зубы, но Габриэль успел первее, завладев языком его ртом. Его ладонь давила на затылок, а язык, пусть и настойчиво, но все же ласкал его собственный. Тогда весь его гнев потерял всякий смысл – поцелуй был именно тем, после которого избежать близости было невозможно. Но он и не собирался. Габриэль принадлежал ему, еще тогда, когда Сэм был единственным, кто не обращал на него внимания, и, черт возьми, как он хочет обратить его сейчас.
Сэм едва ли провел языком по его животу, минуя незаметный шрам под левым ребром, стаскивая штаны. Габриэль поднял бедра, помогая ему, и снова заставляя прерваться на поцелуй. Сэм провел по внутренней стороне бедра ладонью, поднимаясь к мошонке. Он посмотрел на Габриэля – это все еще и близко не напоминало то, что они иногда себе позволяли. Если его собственный страх, наполовину придушенный первым удачным опытом близости и разговором с Кроули, пытался прорваться наружу последний раз, то любое представление о том, кто еще мог бы касаться Габриэля, мгновенно убирало любые сомнения и снова раздражало. Промедление он скрыл тем, что снова потянулся к губам Габриэля, улучая мимолетный поцелуй и проводя по его члену ладонью, перехватывая у основания. Он не думал заканчивать только этим, ему нужно было только осознать, насколько он хочет этого сам. Он не был готов отсосать ему тогда в ответ, а теперь всерьез подумал о проникновении, и хотя они обсуждали это – благодаря Габриэлю, в несерьезной форме, сделать это казалось невозможным.
- А все так многообещающе начиналось, - фыркнул Габриэль, оправившись от неожиданности. – И все тебе помогать нужно, даже ревновать без меня не умеешь, - он потянул Сэма на себя, стягивая его футболку и позволяя устроиться меж своих бедер. Расстегнув его ремень, Габриэль откинулся на спину в ожидании, пока Сэм стянет с себя джинсы. Он лениво провел рукой по своей груди, поднимаясь к темнеющим следам на шее. Его браслеты тихо прошуршали, когда он остановил руку против самого темного синяка на ключице.
- Извини, я не знаю, - и Сэм не успел закончить, когда кончики пальцев Габриэля коснулись его губ, заставляя замолчать.
- Мне понравилось, - усмехнулся он и поднял бедра, скрестив лодыжки за его спиной. Потянув за шнурок на шее Сэма, он заставил его склониться к себе. Между ними едва ли оставалось несколько сантиметров, когда Сэм оперся на локти, отказываясь переносить весь свой вес на Габриэля. – Хотя и не доиграл до конца, - прошептал он Сэму на ухо, проведя языком по шее. – За исполнение оценку не поставлю, а за технику еще можно наверстать, - и вместе с этим он поднял бедра, раз уж Сэм отказывался ложиться на него полностью, прижимаясь к нему так, как только мог. Сэм, покраснев лишь слегка, чем изрядно удивил Габриэля и заставил его восхищенно присвистнуть, обнял его за талию, удерживая над кроватью. Он улыбался, целуя его подбородок и его недовольно нахмуренные брови, дразнил, хотя не тянул больше времени. Ему просто хотелось прикасаться так, как никогда раньше в своих фантазиях к едва знакомым людям, которые лишь отдаленно нравились ему. В каждый поцелуй он вкладывал каждое новое чувство, которое испытывал к Габриэлю. От раздражения относительно его непреклонности до благодарности за то, кем он помог стать Сэму. Потому он уворачивался от рук Габриэля, исследующих его тело, не впервые обнаженное, но впервые настолько отчаянно требующее прикосновений. Наконец Габриэль, казалось, сдался, и оставил руки скрещенными за его шеей, и даже подставлял шею, ворча о том, какой из Сэма отличный вампир. В этом своем образе он застал Сэма врасплох, когда сполз, едва ли заметно, вниз и перехватил рукой оба члена вместе. Его руки хватало едва ли, чтобы провести сверху – но все же слишком сильно для первого раза, когда Сэм ощущал это так, кожа к коже. Он накрыл ладонь Габриэля своей, скрывая ее почти полностью и стесняясь размеров своих рук. Он пытался предугадать каждый момент, когда Габриэль скользнет ладонью назад или перехватит снизу, но каждый раз ошибался. Эта игра на доверие занимала его гораздо больше физического удовольствия, которое облегчало зуд возбуждения, это соревнование на выдержку взгляда – он смотрел прямо в светло-карие глаза, не находя в них не намека на веселье. Но чем дольше он смотрел на него, тем сильнее становилось неосознанное желание в нем. Этого было мало. Было мало его губ, его рук, того немного, что он успел коснуться. Ему нужно было больше, ему действительно нужна была власть над Габриэлем.
Он вновь провел рукой по внутренней стороне бедра, заставляя Габриэля снова позволить ему расположиться меж разведенных коленей. На тумбочке Сэм нашарил крем для рук – тот самый, которым Габриэль мучал его руки, сухие от того, что он плохо вытирал их влажным полотенцем. Знал ли он еще вчера, для чего будет его использовать? Если бы знал, никогда не смог бы решиться. Под влиянием момента, забыв об осуждении, только он и Габриэль, кого он любил и осуждал одновременно, которого ненавидел порой и был так слаб перед ним. Если бы только это – вместе с тем он давал Сэму шанс быть сильным.
Обсуждать – одно. Шутить, дразнить, подкалывать, кто будет сверху, это не шло ни в какое сравнение с тем, как это получалось. Неловко и неуверенно, не зная, сколько нужно крема, не представляя, как это может быть безболезненно и приятно, и все же какая-то часть его была уверена в том, что даже если ничего не получится, это будет не так стыдно, потому что Габриэль не знает, что такое стыд. Он будет смеяться над этим, пока Сэм, наконец, не рассмеется вместе с ним. И в то же время ему хотелось сделать все правильно так, что ломило затылок от волн дикого желания, от спины доходящих до шеи. Водя кончиком пальца вокруг сжатого входа, он отвлекал прикосновениями к возбужденному члену прохладными от крема пальцами, моментально нагревающими. Иное ощущение - достаточно, чтобы Габриэль отвлекся. Его глубокий выдох, и Сэм без труда проникает двумя пальцами, запястьем убирая со лба прилипшие влажные пряди. Найти простату не так трудно, пусть занятие по этой части анатомии проходило под символом ужасного смущения Чака и веселья студентов, и одно скользящее прикосновение меняет все. Убирает неловкость и неуверенность, и Сэм больше не боится. Направляет себя увереннее, проводя по напряженному животу и перехватывая взгляд потемневших до серо-карего глаз. И входит, медленно, улавливая любой ответ на болезненное движение. Способность Габриэля расслабляться вызывает восхищение, и Сэм склонился к его губам, целуя без языка, просто говоря ему об этом. О своем восхищении. Он держал Габриэля за бедра, не зная, когда он успел устроить самого себя на подушке, значительно облегчив движения.
Сэм не смог бы вспомнить, на что это было похоже. Он терялся в потребности двигаться еще быстрее и в беспокойстве о том, не причинит ли это боль Габриэлю. Но тот лишь выгибался – столь же взмокший и столь же желанный, как будто не принадлежал ему сейчас – и просил еще. Приказывал, сжимая в кулаках волосы Сэма, беспомощно скользил по его спине руками, оставляя белые полосы и едва ли заметные царапины. Одной частью разума он лихорадочно думал о том, куда деть руки, не знал, как устроиться удобнее, но второй, гораздо большей, он ни о чем не думал вообще. Испытывал разве что эйфорию не только от пойманного ритма, но и от ответа, от единения, пусть и не самого идеального, восторг от того, что его не сдерживают больше страхи и правила, в которых он научил себя жить. До тех пор, пока это нравится и ему самому, и доставляет удовольствие тому, кого он любит, это можно считать правильным.
И все же он многого не знал. Не знал, что ему будет трудно сдержаться, чтобы не кончить от одного только положения, а затем от тесноты, которую трудно имитировать рукой, и тем более в тот момент, когда он услышал стон Габриэля. Может быть, он стонал сам, потому что невозможно было следить за всем сразу. Держаться на грани, чтобы продержаться больше нескольких минут, дышать ровно, а не как загнанный зверь, что казалось ему отвратительным, следить за собственными стонами и все это время не отрывать взгляда от лица Габриэля. Он попросту не был готов к такому, не научился забывать о своем теле, которое постоянно брало над разумом верх. Ему трудно было сравнять движения, трудно было не бояться входить до конца, и тем более – не выходить поспешно, чтобы снова двинуться вперед. Губами он чувствовал вибрацию горла Габриэля во время очередного стона, слышал свое имя, произнесенное на выдохе совершенно особенно, и сам зажмуривал глаза, понимая, что понятия не имеет, сколь долго вообще это должно продолжаться. Он считал, что кончит еще две минуты назад, но Габриэль сам подался навстречу, обхватив его шею руками со всей силы, на какую только был способен. Сэм никогда не видел, чтобы Габриэль терял самообладание хотя бы на какое-то время, но тут он был совершенно другим… Снова новым. Снова целым миром для изучения. Совершенно другим в голосе, в словах, в шепоте, в прикосновениях. Требующий и отдающий, покоряющийся и властный, в разные моменты непредсказуемый и легко угадываемый, настолько противоречивый… насколько уверенный даже в таком положении. Не смущающийся собственных стонов, покрасневших щек и мокрой груди, не стеснявшийся открывать глаза и усмехаться Сэму, прежде чем очередное движение заставит его забыть о предыдущем мгновении. Он был еще ближе к концу, чем сам Сэм, и хотя у него не хватало сил поддаваться волнам удовольствия, он все еще не мог кончить.
Но стоило Сэму провести по горячей коже, размазывая остатки крема по спинке члена, как он напрягся в последний раз. Давление на его собственный увеличилось настолько, что он и сам закусил губу, первый момент испытывая только неудобство, но в следующий… В следующий он был слишком поглощен собственным жаром, расплывавшимся от низа живота вверх и вниз, заставляя тело дрожать, а разум отключаться от действительности на какие-то считанные секунды, переживая оргазм как усилившуюся в тысячу раз передачу нервных импульсов по всему телу, от чего казалось, что тело его ничуть не сковывает.
- Наверное, мне стоит вызывать ревность почаще? – Габриэль уже давно выбросил полотенце на пол, а Сэм все еще не мог заставить себя хотя бы сесть. Резкая перезагрузка каждого сигнала и системы в теле дарили такую легкость, что ему стоило только закрыть глаза, и он погружался в сон, естественную реакцию после такой активности. Он не хотел шевелить вообще ни одной своей несоизмеримо длинной конечностью, натянув лишь до середины груди одеяло. – Я не думал о… о замене. Никогда.
- Я знаю, - пробормотал Сэм. Ему в голову не пришло бы проводить столь нелепые логические кривые сейчас, когда он не думал ни о чем и не накручивал себя. Ему было стыдно за то, что он говорил перед тем, как решиться на секс, но еще хуже оттого, что только мысль о замене и дала ему такую силу и такую уверенность. Об этом стоило забыть, но это было совершенно точно воспоминание из разряда «хочешь-не хочешь, а будешь вспоминать».
Габриэль снова лег рядом с ним, расправив простынь и подтянув подушку ближе к изголовью.
- Может быть, теперь мы наконец-то сможем поговорить с Дином? – спросил Сэм в полусне, не обнимая его в полном смысле слова, но просто оставаясь лежать меньше, чем на расстоянии вытянутой руки, которую и оставил на талии Габриэля. Тот недовольно фыркнул, помолчал, но согласился за секунду до того, как Сэм наконец заснул.
***
- Это была совершенно глупая идея с самого начала, - устало и почти капризно в который раз заявил ему Габриэль, когда они пробирались по темной мокрой аллее к светящимся вдалеке окнам Студенческого Дома. Большая папка в его руках, которую Сэм собирал только этим утром, казалась совершенно неподходящей его новому образу, тоже старательно созданному Сэмом. Бог знает, сколько сил и упрямства потребовалось младшему Винчестеру, чтобы уговорить Габриэля хотя бы попробовать побывать на собеседовании. Когда Сэм в четверг вечером, все еще чувствующий себя неуютно из-за принятого решения поговорить с братом, но все же отложенного «потому что в конце недели Дин всегда добрее», возвращался с подготовительных курсов относительно новой компьютерной системы тестирования, которую обещали ввести в Стэнфорде с этого года, он неожиданно натолкнулся взглядом на простоватое объявление о том, что в таинственный центр художественных инновации приглашают всех желающих талантливых людей на собеседования в любом направлении искусства, а так же дают советы и возможные предложения по поводу работы. Сперва он не обратил на объявление никакого внимания – реклама была дешевой и распечатанной на обычном черно-белом принтере. И все же название центра осело в его мыслях, и когда Габриэль ушел в душ уже в общежитии, Сэм решил набрать его название в интернете. Оказалось, что центр этот – первый в своем роде, почти консультативный, работающий только за мизерный процент от будущих сделок обученных талантов и состоящий почти полностью из профессоров университетов различных направлений, которые устали от того, что на экзамен ¾ приходящих людей в действительности обладают только желанием творить, но не возможностью. Приглашение всех, кто не может или уже определился с будущим обучением, было написано скромным и простым языком, ниже давался телефон, по которому можно было договориться, и адрес, который свидетельствовал о не самом спокойном районе.