Дешевые вульгарные обои, которые так стараются казаться дорогими и полными стиля, покрытые пылью декоративные полочки и скромно закрытые дыры в линолиуме засыхающими цветами. Разбитое зеркало на первом этаже, пятна на стенах и бесконечный полумрак помещений. Он заходил в этот отель, будучи уверенным в том, что он был маленьким, но в этих коридорах терялся не только взгляд, но и любой здравый смысл. Запах восточных пряностей смешивался с резким запахом вяленого мяса, а холод сталкивался с жаром, что было совершенно невозможно. Огромный темный конференц-зал и люди, которых Сэм никогда не встречал. Их лица смазаны, их голоса – не больше, чем эхо, но ему кажется, что они обсуждают что-то важное, то, что связано с ним. Женщина, яркая, как огонь, испуганная и собиравшая всю свою силу под контроль. Они обеспокоены. Они все ждут. Дверь распахивается, и Сэму тошно от того, что он ожидает увидеть. Но память, лишь увидев, старается стереть это, забыть. Он боится этого, встретив как будто свой самый страшный кошмар, и кошмар улыбается ему, как родному. Два шага, и Сэму придет конец. Что он сделал? Паника накрывает с головой, а руки потеют. В руках у него ничего нет, но он сжимает ладонь так, словно держит нож. Поднимает взгляд – и Смерть смотрит на него в ответ, усмехаясь. Самое страшное, что это Сэму кажется правильным. Он боится за все то время, что не сумеет истратить. Но его кошмар – его расплата, и он словно бы делает шаг ему навстречу. Что-то внутри него поет, стремится к тому, кого стирает память, оставляя только его ледяной смех, но это что-то не принадлежит ему. Оно чужое. Сколько ты отдашь за покой, Сэмми? Ты ведь готов, я знаю. Он зажмуривает глаза, понимая, что это конец. И только яркая вспышка перед закрытыми глазами заставляет его принять жизнь в следующую секунду. Между ним и тем, другим, кто-то есть. Он защищает Сэма. Он не должен. Он не может. Он говорил, что не будет. Кто он? Сэм слышит только собственное тяжелое дыхание и шум крови в ушах, волосы прилипли к мокрому от пота лбу, и он убирает их в надежде понять, кто перед ним. Зрение теряет фокус, он не управляет взглядом, он лишь идет, повинуясь неизвестному сценарию, и каждый шаг его прикрывает тот, кого он так сильно хочет узнать. Кто же он? Пожалуйста, ответь. Почему он это делает? Сэм должен сделать все правильно на этот раз. Почему он не позволяет? Двигаться тяжело, ноги словно ватные, словно они медленно замирают в цементированном полу, лишая его движения. Огромной силой воли он оборачивается, пытаясь разглядеть лицо того, кто выступил против. И хотя он уже различает дымку сна, эту серость нереальности, он скользит взглядом по ярким глазам и словно бы незнакомым, стертым возрастом чертам лица, светлым волосам и, кажется, огромным крыльям. Это была лишь секунда до того, как в его грудь вонзается кинжал, от которого разливается ярчайший свет, что Сэм когда-либо видел. Веки обжигает изнутри. Он проснулся. Сон, только сон.
После кошмара, неожиданно ворвавшегося в его жизнь, когда он проснулся на мокрой подушке в ужасе, с заходящимся от бешеного ритма пульсом, с пересохшим ртом и болью в голове, когда он случайно разбудил Габриэля и пытался еще утаить от него, что видел, случился разговор, который должен пугать любого, кто не уверен в настоящем. В попытках отвлечь Сэма от кошмара Габриэль гладил его по волосам – хотя это было бы не совсем точное слово, скорее его движения напоминали какой-то вид массажа, после которого боль уходила – и спрашивал о том, что, по мнению Сэма, с ними будет. И хотя это должно было вызвать панику, ведь от него требовали осмысленного решения, Сэм неожиданно понял, что знает, каким хочет видеть будущее. Он рассказал неуверенно, отказываясь смотреть на Габриэля. После того, как он закончил, ему потребовалась пара мгновений, чтобы набраться храбрости и посмотреть в глаза Габриэлю – он наговорил едва ли не на двадцать лет вперед. И когда он выслушал ожидаемый выговор за наивность, он все же увидел то, чего хотел – согласие. Потому что Габриэль, в конце концов, мечтал о семье не меньше его самого.
- Прости, что ты сказал? – переспросил он Габриэля, очнувшись от своих мыслей. Тот возвел глаза к крыше автобуса, помолившись за то, что его бойфренд в этот день особенно заторможен, но тут же возмущенно отстранился, когда Сэм шлепнул его ладонью по макушке.
- Я говорю, что дети затыкают уши наушниками, считая это единственно правильным, а на самом деле они боятся общества, требующего от них чего-то. Они не желают делать ничего, не желают соответствовать, потому выстраивают стены, - и он повернулся к Сэму спиной, когда его оттолкнула в сторону дородная женщина, пробиравшаяся к выходу.
- Тебе не все ли равно? – спросил Сэм шепотом, нагнувшись к уху Габриэля. Тот замер в позе морской звезды, воздерживаясь от желания высказать женщине все, что о ней думает.
- Они затирают весь смысл песен! Каждая песня – это история, это атмосфера, она создает настроение, ее нельзя заучить и заслушать ритмом или словами, это ведь та магия, которая существует только тот промежуток времени, который не записывается в нашу память и каждый раз удивляет. По-настоящему сильная мелодия, подходящая человеку, в первый раз заставит его испытать ощущения не слабее сексуального удовольствия, но с каждым новым разом она потеряет свою прелесть, пока не станет бессмысленным набором слов, разве это стоящее обращение? – горячился Габриэль, выплевывая мех с куртки недовольной его существованием женщины. Между тем теснота в вечернем автобусе позволила им хотя бы так оказаться друг рядом с другом, и Сэм с удовольствием обнял его за талию, прижимая спиной к себе. – А с другой стороны, это же попросту глупо, окружающие люди – незаменимый источник информации. Для тех, кто только начал взрослеть, это один из лучших способов изучить всех представителей всех социальных групп, стоит только приглядеться, и ты узнаешь о человеке многое. Это тренировка, это саморазвитие, я прямо завожусь с пол-оборота, когда это вижу, - признался он Сэму, перевернувшись, наконец, в его руках и постаравшись вжаться в Сэма сильнее, только бы подальше от пушистой куртки. Женщина обернулась на него с такой ненавистью, что Сэму оставалось только предотвратить скандал извиняющейся улыбкой. – Это все равно, что ехать с кем-то, и на пару понатыкать себе наушники – какой смысл вообще тогда с кем-то ехать?
- Расскажи лучше, почему ты думаешь, что Захария не сможет установить камеру сам? – наконец-то большая часть людей вышла, и можно было снова насладиться свободой и прохладой из открытого окна.
- Захария не умеет пользоваться даже сушилкой для рук, - Габриэль усмехнулся. - В его кабинете нет компьютера, как нет и в классной комнате, он раздает материалы многолетней давности, напечатанные еще на печатной машинке. Он технофоб, но, похоже, лечился, раз способен ездить на собственной машине. Там, где можно обойтись, он обойдется.
- Но как он решит позвонить именно в нашу псевдоконтору? – он спрашивал просто потому, что Габриэль ожидал от него этого. Ему самому отводилась роль механика, а общую идею они уже обсудили. Просто Габриэль был таким, чуточку самодовольным во всем, что касалось его идей, хотя они этого заслуживали.
- Внушение. Мы используем внушение. Достаточно расклеить по его обычному маршруту рекламу, какой-нибудь запоминающийся символ, который придумывает Кас, так что стоит ему осознать, что именно ему требуется, как в голову ему тут же придет именно этот символ. Это только звучит глупо, в действительности мы не представляем, насколько точно воздействует на нас реклама, придуманная со знанием психологии, - терпеливо объяснил он.
Они ехали в магазин техники, где продавалась единственно необходимая им камера. Вечер выдался теплее, чем обычно, но неудачный час пик заставил их ехать вдвое дольше обычного. Когда Габриэль, наконец, расплатился и вышел из магазина, сжимая коробку в руках, он махнул скучающему у лестницы Сэму, и они отправились в обратный путь пешком, глянув на пустую дорогу.
- То, что вы предлагаете, бывает только в кино, - высказал свое мнение Сэм, кутаясь в куртку от неприятного пейзажа вокруг. Сумрак улиц, уже пустых, в этот пятничный вечер, заставлял думать о том, что дома нет только у них. Так ему казалось несколько секунд, но потом он снова вспомнил о комнате Габриэля. Комнате, что стала для них собственным маленьким домом, тем местом, что всегда приятно вспомнить, когда идешь по такой вот неприятной улице. Есть, куда идти. Они периодически оглядывались на дорогу в надежде поймать автобус, но здесь они ходили редко. С грязной реки тянуло сыростью и холодом, потому Сэм не возражал, когда Габриэль пробрался под расстегнутые полы его куртки, спасаясь от холода. Они стояли на остановке и смотрели на темный мост, что возвышался над ними и уходил над складами через реку на другой берег, где тоже было сейчас темно. – Даже если вдруг прокатит, и он установит камеру через нашу якобы компанию, как мы ее потом используем против него? Любая запись без ведома человека считается незаконной и не имеет юридической силы, тем более, что это действительная подстава.
- Как без ведома? Он сам ее поставит. Главное – подгадать момент и успеть провести и Дина, и Каса через весь план до того, как он снимет пленку. Более того, полагаю, он забудет вовсе, что дома у него стоит вообще камера, и после потребует от парней, которых я найду обязательно, убрать запись. Только вот незадача, они окажутся честными и помогут такому милому парню, как Кастиэль и отдадут запись нам. Может, ты и догадаешься, что это подстава, но не тогда, когда контора действительно существует. Правда, не в этом городе. Трудно доказать, да и шума будет столько, что он попросту уйдет сам. В конце концов, Захария не дурак, - с этим он закрыл глаза, собираясь подремать, используя Сэма как подушку. – Может быть, ты мне, наконец, расскажешь, что такого страшного было в твоем сне? – спросил он сонно, только обнимая его еще сильнее, когда Сэм, вздохнув, все же постарался закрыть его и своей курткой. Благо Габриэль был худощавым и невысоким.
Его вопрос снова заставил его вернуться в удушающую комнату, к вспыхнувшему неестественному свету и медленно опускающейся на пол фигуре. Он старался не думать об этом, но не узнать было невозможно. Это был Габриэль. Хотя не такой, каким Сэм привык его видеть, это были все еще его глаза, его мимика, его черты лица и даже упрямый подбородок, хотя и не такая бросающаяся в глаза одежда. Он видел смерть Габриэля. Что же такого страшного, интересно, было в его сне? Он опустил взгляд на лохматую светловолосую макушку, представляя, что бы он испытал, если бы в том странном мире умирал его Габриэль. Сердце останавливалось на краткий миг, когда он пытался понять, что почувствует, когда его не станет. Это было неправильно. Как будто с ним ушел бы весь этот мир, как будто он рядом с Габриэлем был нереальным. Слишком нарисованным. Слишком отретушированным на кинопленке. И хотя он может коснуться бетонной опоры моста, содрать чье-то объявление и недвусмысленную рекламу борделя с огромным номером телефона на ней, это все равно не гарантия того, что мир на самом деле есть. Потому он провел по волосам Габриэля, снова убеждая себя в том, что то был только сон, а здесь его жизнь. Габриэль поднял голову, не понимая, чем заслужил прикосновение. Его взгляд был действительно сонным – Сэм пожалел, что разбудил его среди ночи своими переживаниями – и не требующим ответа. Потому, когда Сэм только коснулся его губ своими в подобии поцелуя, он не отстранился и не стал требовать продолжения. Он просто чуть улыбнулся и снова закрыл глаза, утыкаясь лбом в грудь Сэма. Наконец на горизонте появился одинокий медленно едущий автобус, всегда пустой в обратную сторону, и им нехотя пришлось отстраниться друг от друга.
- Расскажи мне. Когда будешь готов. Может быть, сны – это фигня, но если они так занимают тебя, я не могу удержаться и не спросить, - и Сэм кивнул, обещая и себе, и ему, и уже какой-то частью понимая, что обещание, полное обмана, в тот момент он может дать. Все происходящее казалось правильным, они ехали обратно в дом студентов, думали о теплом одеяле на двоих и каком-нибудь веселом фильме, а если он закончится не так поздно, то, вполне возможно, им удастся найти нужное настроение для близости. И все же в этих планах, даже в грядущих зачетах, парах, переменах, знакомых лицах было что-то, что рождало в Сэме тревогу. Тревогу, которая не хотела покидать его, сколько бы он не пил успокоительного втайне от Габриэля. Это была тревога, что поднимала волосы на шее, что скручивала живот и не давала спать. Как предчувствие, как сверхъестественное, самая капля, оставшееся в организме человека, разленившегося со всей этой техникой. Ее нельзя было пересказать и нельзя пережить. Он видел, что Габриэль готов его выслушать, даже если это будет нападение маринованных огурцов или бог знает какая фигня, но не мог произнести не слова. Что-то еще крылось в его сне. Что-то, пока он еще не смог осознать.
***
«Я просто хочу, чтобы это все закончилось».
Одеяло лежало на коленях и обжигало. Он снова проснулся в поту так резко, что едва не заставил кровать заскрипеть. Потер ладонями лицо и старался изгнать из разума образ яркого огня на святом масле. По коже пробежала волна мурашек, когда он скинул с себя одеяло, а сердце продолжало колотиться так, словно он пробежал марафон. Теперь он проживал во сне еще один сон, какой-то бесконечный рекламный ролик, где он должен был угадывать, какой шаг и какое слово будет правильным. Он устал от этого. Ночью он проживал больше, чем днем. Сны были полны не только действий, но и шепота, и чьих-то голосов, и фраз, ничего для него не значащих, и чьих-то глаз, замечаний, обрывков воспоминаний, песен, мелодий, фактов, образов, запахов, цветов, как один большой коллаж, подогнанный под один сон большой кистью туманного серого цвета, из-за которого он не мог вспомнить ничего, проснувшись. Он постарался вызвать в памяти наиболее острые моменты. Ему казалось, что до сих пор он не мог запоминать сны, но этот сырой ангар, с темным асфальтом и дырявой стеклянной крышей, так и стоял перед его глазами. Но что хуже, против него снова стоял он. Не кошмар, но как будто бы от этого было не легче. Перед ним во сне снова стоял Габриэль, не тот, кого он знал и любил, но другой. Это он чувствовал всеми возможными инстинктами, не его взгляд рождал в Сэме обычное тепло и легкость, не его голос заставлял Сэма смеяться и не его акцент он ловил в словах. Другой человек, почему-то обладающий теми же физическими данными. Он вспоминал разговор, который для него был белибердой, стиравшейся сразу, как он восстанавливал последовательность слов, но, что самое пугающее – во время разговора, когда он, Сэм, прятался за другим Сэмом во сне, смотрел его глазами, подглядывал, старался скрыться, Габриэль посмотрел на него. Нечеловеческий цвет глаз, нечеловеческий взгляд выловил его среди всего сна. Боль. Его пронзила боль, когда тот Габриэль пытался заговорить с ним, и потому он проснулся.
Его Габриэль спокойно спал, обняв подушку двумя руками и растянувшись на своей половине кровати. На запястьях не было украшений, ровно как и на шее, а из одежды – простая белая майка. Он вспоминал все стереотипы о том, что подростки только и мечтают о сексе. Нет, он был уверен – гораздо более ценны были именно такие моменты. Когда он видел, как влиял на Габриэля, и когда понимал, как влияет его бойфренд на самого Сэма. Он смотрел на спокойное лицо Габриэля и позволял сну отступать.
- Я старый пенсионер, - неожиданно пробурчал Габриэль, не открывая глаз. – Я не могу вот так просто взять и в три часа ночи удовлетворить твои сексуальные фантазии или что ты там видел во сне.
«Хммм, дайте-ка я угадаю, вы, два пустоголовых болвана, разрушили мир до основания, а я должен за вами прибрать?»
Это воспоминание отдалось болью в голове. Ничего из окружающего не могло отвлечь его от возвращавшихся воспоминаний. Господи, он помнит запах святого масла. Как он может помнить его, если даже не знал, что оно существует? Он сжимал и разжимал кулаки, и каждый раз ему казалось, что он сжимает ствол пистолета или рукоятку ножа. В голове вспыхивали слова на латинском языке, который он никогда не учил специально. Казалось, что сон отступил, но его послевкусие, удушающая безнадежность и сумрак вновь накрывали его. Он судорожно потер лоб. Становилось жарко, нечем дышать. Он осторожно перелез через Габриэля и бросился к душевым, где немедленно открыл кран и подставил ладони под ледяную воду.